«Россия со времени того, как вошла в состав Европы,
ущербу Европе не нанесла, а лишь вся служила Европе, нередко в страшный
ущерб самой себе. Надо признаться, что вступление наше в Европу во
многом сбило нас с толку, с настоящего понимания своих целей, и до
того, что теперь, может, уж и не возвратиться к настоящему пониманию.
Будущее России ясно: мы будем идти, может быть, без войны с Германией,
— будем идти до тех пор, пока бросится к нам устрашенная Европа и
станет молить нас спасти ее от коммунаров. Станет не молить, а требовать:
ибо-де вы спасаете и себя, должны спасти и себя. И тут-то мы, может
быть, слишком наглядно в первый раз увидим, как мы не похожи на Европу
и как разны у нас наши сущности... и какую мы до сих пор сделали политическую
ошибку, столь рабски записывая себя европейцами. А у коммунаров будущность.
Это единственная европейская идея, имеющая там будущность».
---------------
«Что мы несем из Европы? Пред чем народ должен бы был преклониться?
Нет, отнюдь не нравственные начала, пред которыми надо преклониться,
а, во-первых и главное: образованность, расширение горизонта, умножившееся
и усиленное пониманием своей идеи через сопоставления с западноевропейским
миром, историческое понимание древнего мира, потребность порядка...
Склад же жизни европейской и порядок ее современный нам никак нельзя
копировать... А нравственные начала наши тоже нельзя отдать. Знакомство
с древними идеалами и с новейшими вы несете народу через образованность,
через расширение горизонта, и найдутся пути новые к новому нашему
будущему складу и порядку. В чем эти новые задачи? Во всеслужении
человечеству. Мы несем образованность во всей широте этого слова,
и вот все, что мы принесли. И это немало. Это толчок к всемирному
значению России».
---------
«Нравственные же вещи Европы нельзя копировать; мстительность, возмездие,
жестокость, честь рыцарская — все это очень плохо. Вера их хуже нашей.
Гуманность же, которую вы столь цените, без сомнения, ниже нашей (взгляд
народа на преступника, прощение и забвение обид, широкое понимание
исторической необходимости — это у нас лучше, чем на Западе). Бунт
парижан — это не гуманность. Гуманные начала даны в нашей вере, и
эти наши начала лучше. Если есть скверность, то есть и святое рядом.
Вот почему надо удивляться и перед чем надо благоговеть, что народ
это вынес. Если же народ развратен, то потому что он был прикреплен,
лишен самодеятельности, был податною единицею...»
------------
«Ведь европейцы (то есть настоящие, тамошние), ведь это — престранный
и пренеразрешимый народ. Мы вот лезем к ним, даже иной раз не уважая
себя, уверяем их в нашей дружбе и нашей любви, а они-то все нас отталкивают!
А мы — только что мы станем особливо и заявим, что впредь мы уважаем
себя и жить будем только для себя, и тотчас же они начнут уважать
нас, поверьте, даже к нам полезут сами, и уж без наших заискиваний
нас к своим причтут».
----------
«Наше назначение быть другом народов. Служить им, тем самым мы наиболее
русские. Все души народов совокупить себе. Несем православие Европе,
— православие еще встретится с социалистами...
Природа дала нам страшные силы у себя дома и слабость на нападение».
------------
«У многих наших газет есть мелкие черты желторотости: называть английского
первого министра премьером (вероятно, так его называют по-английски).
Когда жидишку Дизраэли сделали виконтом Биконсфильдом (Дизраэли Бенджамин
граф Биконсфилд — премьер-министр Великобритании в 1868 и 1874—1880
гг.— Ред.), это было у нас чуть не праздником для газет. Подумать,
что иные нарочно писали об Англии, чтоб употребить выражение «лорд
Биконсфильд». Да и вообще иностранные собственные имена возбуждают
у нас обаяние: ну как сравнить, например, по величию благозвучия такие
собственные имена, как, например, «лорд Дарби», «лорд Сомерсет», «Герезон
Давоншир», в сравнении с такими именами, как Нарышкин, например, Салтыков,
Плещеев или князь Репнин, Козловский, Ростовский, Кутузов. Уступают
решительно. «Сомерсет» — так уж и слышно, что он Сомерсет. Это нечто
важное, ну а что такое наше русское имя. Монтано, например, как грациозно,
и строго и грациозно. А тут Иванов, Куприянов — фу, как неблагозвучно...»
-------------
«Русскому народу ни за что в мире не простят желания быть самим собою.
(Весь прогресс через школы предполагается в том, чтоб отучить народ
быть собою.) Все черты народа осмеяны и преданы позору. Скажут, темное
царство осмеяно. Но в том-то и дело, что вместе с темным царством
осмеяно и все светлое. Вот светлое-то и противно: вера, кротость,
подчинение воле Божией. Демократы наши любят народ идеальный, отвлеченный,
в отношении к которому тем скорее готовы исполнить свой долг, чем
он никогда не существовал и существовать не будет».
------------
«Объявились лучшие люди. За это одно можно заплатить много денег и
много крови.
Россия народная сказала, кого она хочет считать своими лучшими людьми.
Не биржевиков, меряющих аршином близорукой выгоды. Крови жалко, но
пусть умрем, — скажет русский. А вы смотрите, как «Биржевые»: зачем
мало выгоды? Но уж в том великая выгода, что мы узнали, что вас не
хочет Россия, не поклонились еще жиду. А Россия жалеет и тех, которые
грабили народ и расстреливали его, когда он волновался. Не мне, бывшему
в Сибири, говорить, что это сказки.
Что такое выгода России? Выгода России в том, если она облегчила страдания
славянских племен, хотя бы ей это материальной немедленной помощи
не принесло. Но великая идея России вознесена, и ореол сияет...»
-----------
«Какая разница между демоном и человеком? Мефистофель у Гете говорит
на вопрос Фауста, кто он такой: «Я часть той части целого, которая
хочет зла, а творит добро». Увы! Человек мог бы отвечать, говоря о
себе совершенно обратно: «Я часть той части целого, которая вечно
хочет, жаждет, алчет добра, а в результате его деяний — одно лишь
злое».
----------
«Кто слишком крепко стоит за насильственную целость России во что
бы то ни стало, тот не верит в силу русского духа, не понимает его,
а если понимает, то явно ему зла желает. Я сам буду стоять за политическую
целость этой громады до последней капли крови, потому что это единственный
хороший результат, приобретенный Россией тысячелетними своими страданиями».
------------
«В Европе выгода — у нас жертва...»
-------------
«Уничтожат общину — порвутся последние связи порядка. Если в высшем
обществе порядок разорван, а нового не дано, но по крайней мере было
утешение, что народ в порядке. Каком ни есть, но порядке, ибо осталась
связь и крепчайшая: общинное землевладение. Но разорвут и эту связь
— и что тогда? Нового еще нет, ничего не взошло (да и посев был ли?),
а старое с корнем вон,— что же останется? Пропадем как мухи».
----------
«Либералы. Они связали себя как веревками и, когда надо высказать
свободное мнение, трепещут прежде всего: либерально ли будет? Все
трепещут, все до единого и выкидывают иногда такие либерализмы, что
и самому страшному деспотизму и насилию не придумать.
Главное, что у нас либералы совершенно не знают иногда, что либерально,
что нет».
--------------
«Одна из характернейших черт русского либерализма — это страшное презрение
к народу и взамен того страшное аристократничание перед народом...»
------------
«В русском человеке (большей частию) из простонародья нужно отвлекать
красоту от наносного варварства. Кто истинный друг человечества, у
кого хоть раз билось сердце по страданиям народа, тот поймет и извинит
всю непроходимую насевшую грязь и возьмет бриллианты».
-------------
«Формула. Русский народ весь в православии и в идее его. Более в нем
и у него ничего нет — да и не надо, потому что православие все. Православие
есть церковь, а церковь — увенчание здания и уже навеки ... кто не
понимает православия — тот никогда и ничего не поймет в народе. Мало
того, тот не может и любить русского народа, а будет любить его лишь
таким, каким бы желал его видеть. Обратно и народ не примет такого
человека как своего: если ты не любишь того, что я люблю, не веруешь
в то, во что я верую, и не чтишь святыни моей, то не чту и я тебя
за своего. Широк, вынослив и в верованиях терпим. О, он не оскорбит
его, не съест, не прибьет, не ограбит и даже слова ему не скажет.
Народ искреннего человека, каким бы желал его видеть, выслушает, если
тот умен и толков, поблагодарит за совет даже, за науку, мало того,
советом воспользуется (ибо широк русский народ и отвлекать все умеет),
но своим не сочтет, руки не подаст ему, сердца своего не отдаст ему».
----------
«Нации живут великим чувством и великою, все освещающей снаружи и
внутри мыслью, а не одною лишь биржевой спекуляцией и ценою рубля...
Оставить славянскую идею и восточную церковь — все равно что сломать
всю старую Россию и поставить на ее место новую и уже совсем не Россию».