ДО НЕДАВНЕГО времени всякий раз, когда в какой-либо компании моих знакомых заходил спор о том, какое кино лучше — американское или русское (советское), я убеждал своих оппонентов в том, что, вне всякого сомнения, лучше отечественное кино, в качестве примера сравнивая наш «Тихий Дон» и их «культовый», фильм «Унесенные ветром». Подобное сравнение мне казалось вполне уместным: оба фильма рассказывают о схожих периодах в истории двух стран — о гражданских войнах — и о любви главных героев этих картин на фоне трагических событий, в водоворот которых порой против собственной воли втянуты герои обоих фильмов. Но если наш «Тихий Дон» потрясал меня своей глубиной и широтой охвата событий, потрясал правдивостью характеров своих героев, их судьбами, разворачивающимися на фоне величайшего трагического перелома в истории нашей страны, потрясал правдивой игрой актеров и блестящей режиссурой, то американский рассказ об их гражданской войне и любви главных героев на ее фоне всегда казался мне каким-то камерным, даже надуманным, сделанным в стандартных, «железобетонных» традициях голливудского кино. Не трогал тот рассказ за живое с той же силой, с которой наших зрителей трогала история, рассказанная в «Тихом Доне».
Но после того как на телеэкраны вышла новая, Бондарчуками созданная версия «Тихого Дона», я уже не смогу с той же уверенностью говорить о достоинствах отечественного кинематографа в сравнении с заокеанским. Теперь мне в споре о достоинствах нашего и американского киноискусства придется всякий раз уточнять, что речь идет о «Тихом Доне», снятом Сергеем Герасимовым. О фильме, снятом при жизни автора, величайшего эпического романа современности, о фильме, в котором играют исключительно советские актеры. И как играют!
Еще до выхода на телеэкраны первой серии новой версии фильма «Тихий Дон», снятого Сергеем Бондарчуком, смонтированного его сыном Федором Бондарчуком, на первом телевизионном канале началась нахрапистая, нескончаемая реклама этого сериала. И еще до его показа новый сериал преподносился чуть ли не как небывало выдающееся произведение киноискусства. Так, например, г-н Познер посвятил выходу на телеэкраны «Тихого Дона» специальный выпуск своей воскресной программы, не забыв упомянуть, что и он имеет какое-то отношение к возвращению фильма на родину после многолетнего его ареста за границей.
И вся эта неуемная реклама, многочисленные пересуды об истории не только возвращения фильма, но и обо всех тяготах его создания в условиях рынка и жестких капиталистических отношений между его российскими создателями и зарубежными заказчиками, в частности, итальянским продюсером, весь тот шумный, с придыханием восторг по поводу еще не увиденного зрителями, но уже заранее объявленного легендарным фильма, заставил меня настороженно встретить сам фильм.
Я уже упоминал воскресную программу Познера, посвященную фильму Бондарчуков. Но сей господин говорил о фильме и утром 7 ноября, в годовщину Великого Октября. Здесь он много не распространялся о достоинствах самого фильма. Но он не был бы самим собой, если бы не изобразил деланое удивление по поводу того, как, каким образом молодому Михаилу Шолохову вообще позволили опубликовать свой роман. Ведь в том романе, оказывается, описываются зверства красных.
Известно, что «Тихий Дон» вызвал живейший интерес у Сталина, воевавшего во время Гражданской войны в соседних с Доном областях, и получил его поддержку, потому что это был честный, правдивый, талантливый, всеохватный рассказ великого писателя о великих событиях и великих потрясениях, выпавших на долю нашей страны, ее народа, на долю донского казачества, на долю конкретных людей, судьбы которых неразрывно, зачастую помимо и даже против их воли, сплелись с этими событиями.
Не думаю, что Познер не понимает этого, скорее всего, он привычно отрабатывает те сребреники, которые получает за очернение нашей советской истории и людей, эту историю делавших.
Что касается «зверств красных», якобы изображенных Шолоховым в своем романе, то позволю себе процитировать лишь небольшой эпизод романа — эпизод убийства восставшими казаками захваченного в плен большевика Лихачева.
«Его не расстреляли. Повстанцы же боролись против «расстрелов и грабежей»... На другой день погнали его на Казанскую. Он шел впереди конных конвоиров, легко ступая по снегу, хмурил куцый размет бровей. Но в лесу, проходя мимо смертельно белой березки, с живостью улыбнулся, стал, потянулся вверх и здоровой рукой сорвал ветку. На ней уже набухали мартовским сладостным соком бурые почки; сулил их тонкий, чуть внятный аромат весенний расцвет, жизнь, повторяющуюся под солнечным кругом... Лихачев совал пухлые почки в рот, жевал их, затуманенными глазами глядел на отходившие от мороза, посветлевшие деревья и улыбался уголком бритых губ.
С черными лепестками почек на губах он и умер: в семи верстах от Вешенской, в песчаных, сурово насупленных бурунах его зверски зарубили конвойные. Живому выкололи ему глаза, отрубили руки, уши, нос, искрестили шашками лицо. Расстегнули штаны и надругались, испоганили большое, мужественное красивое тело. Надругались над кровоточащим обрубком, а потом один из конвойных наступил на хлипко дрожавшую грудь, на поверженное навзничь тело и одним ударом наискось отсек голову».
Это иллюстрация к вопросу о «зверствах красных». Зверства белых, к примеру, то, как конные казаки по одиночке, словно скот на бойне, рубили пленных музыкантов, в фильме Бондарчуков не показали. Лишь намекнули.
Хотя, надо признать, в правдивом романе Шолохова есть рассказ и о кровавых потехах над стариками из казачьих станиц и хуторов некоего комиссара по фамилии Малкин.

ХОТЕЛОСЬ бы вернуться к познеровской программе, вышедшей еще 6 ноября, в которой телезрителям рассказали историю замысла Сергея Бондарчука многосерийного фильма на основе величайшего русского литературного произведения ХХ века, историю создания фильма, его исчезновения на долгих 13 лет и его возвращения в страну, где этот фильм был снят.
Оказывается, мысль снять подробную версию «Тихого Дона» зародилась у автора фильмов «Судьба человека», «Война и мир», «Они сражались за Родину», «Ватерлоо» уже давно. И если верить приглашенной в студию вдове режиссера Ирине Скобцевой, сам Михаил Шолохов благословил Сергея Бондарчука на съемку подробной версии своего романа, за который Шолохов был по праву удостоен Нобелевской премии.
Но я не сомневаюсь, что Михаил Александрович и предположить не мог, что и как будет снято, кем и как сыграно. Мог ли помыслить писатель, создавший образы Григория, Аксиньи, Пантелея Прокофьевича Мелехова, что его героев, донских казаков, будут играть иностранцы, не только не знакомые с Россией, с русской, с казачьей жизнью, но и не говорящие по-русски?
А именно такое условие — приглашение иностранцев на главные роли в фильме — поставил перед режиссером продюсер фильма итальянец Энцо Рисполи.
Я не сомневаюсь, что итальянец мог выдвигать любые требования. Но как мог Сергей Бондарчук, имя которого знал весь кинематографический мир, соглашаться на подобные условия? Подозреваю, что именно тогда он впервые по-настоящему столкнулся с той рыночной, жесткой и жестокой реальностью, которую впоследствии мы все ощутили и продолжаем ощущать на собственной шкуре. Это при советской власти иные из причислявших себя к так называемой творческой интеллигенции по кухням и курилкам кляли ее, на чем свет стоит, но та власть исправно давала им деньги на постановку фильмов и спектаклей. И лишь в редчайших случаях кто-то сверху осмеливался «притесняемым» и «непонимаемым» авторам предлагать на главные роли тех или иных актеров. Но никто не мог заставить режиссера снимать актеров против собственной воли. Я о таких случаях не слышал. Здесь же жестко в категоричной форме диктовали всемирнопризнанному Бондарчуку, и он, судя по рассказам его вдовы, не смог даже пикнуть против этого диктата денег.
В результате на экране после блестящих, абсолютно жизненно достоверных образов Аксиньи и Григория, созданных в версии «Тихого Дона» Сергея Герасимова замечательными советскими актерами Элиной Быстрицкой и Петром Глебовым, мы увидели на экранах француженку Дельфин Форест и англичанина Руперта Эверетта! А в образе старого казака, сына донского казака и турчанки Пантелея Прокофьевича Мелехова мы должны принять американца Ф.Мюррея Абрахама. И все эти пришлые актеры, понятия не имеющие о русской жизни и русском, а уж тем более казачьем характере, должны были сниматься в фильме, рассказывающем о судьбе простых казаков, русских людей в лихолетье войн и революций, играя роли этих русских на английском языке! Таково, видите ли, условие продюсера! Иначе он денег не даст. Это вам не отечественное Госкино и советская власть, сегодня усердно ругаемые «творцами».
Мало этого. Наши отечественные актеры, тот же Владимир Гостюхин, игравший роль Петра Мелехова, тоже должны были гутарить по-английски! Кстати, интересно знать, как по-английски звучат казацкие «надысь» или «тады».
Я не понимаю, как Сергей Бондарчук мог соглашаться на такое глумление и над романом, и над фильмом. И ради чего в таком случае была вся затея со съемкой новой версии «Тихого Дона» после блестящей работы съемочного коллектива Сергея Герасимова?
Прославленный режиссер хотел скрупулезно следовать за текстом романа, который, как и все вещи у Шолохова, очень кинематографичен изначально? Не поверю в это, поскольку, посмотрев фильм Бондарчуков, я не увидел ничего из того, что давало объяснение поступкам шолоховских героев, попавших в круговерть войн и революций, являющихся главными событиями самого романа и того фильма, что когда-то снял Герасимов. В этой же версии нет ни подлинных войн, уж тем более подлинной революции.
Я не случайно во второй уже раз называю вышедшее на телеэкраны семейным фильмом Бондарчуков. Мало того что режиссер снимал фильм по собственному сценарию, сам снялся в своем фильме в роли генерала Краснова, кстати, во время Великой Отечественной войны вставшего на сторону фашистов, врагов своей Родины. В фильме была занята жена режиссера, Ирина Скобцева, которая играет мать семейства Мелеховых — казачку Василису Ильиничну. В фильме снялась и дочь режиссера, Алена Бондарчук, которой досталась роль Натальи — жены Григория Мелехова. Сын же режиссера фильма, Федор Бондарчук, выступил в роли режиссера телевизионной версии фильма, был автором монтажа снятого отцом материала.
В программе Познера и в рекламных открытках, попавших в почтовые ящики москвичей, указано, что всего было снято 160 тысяч метров пленки. Может быть, в том не вина отца, а старания сына, что в фильм в отличие от романа и от своего аналога-предшественника совершенно не вошли те события, те сцены, которые и в романе, и в герасимовском варианте были, пожалуй, главными, во всяком случае, не менее важными, нежели назойливые многочисленные любовные кувыркания героев картины Бондарчука.
Ведь без отражения этих событий во всей их широте и всеохватности шолоховский «Тихий Дон» теряет всякий смысл, превращаясь в незначительный и малопонятный в прочтении Бондарчука рассказ о каких-то местечковых страстях и местечковых событиях в неведомом казачьем хуторе.
Еще не видя фильма, я уже испытывал предубеждение к нему. И как такому предубеждению не возникнуть, если в глубоко русский по своей исторической и литературной основе фильм зачем-то запустили иноземцев, и даже отечественные участники фильма, ближайшие родственники режиссера, в программе Познера говорят довольно странные для меня вещи.
Так, меня, мягко говоря, смутило то, что Алена Бондарчук плетень, который во время съемок учился плести для своей роли американский актер, игравший исконного казака Пантелея Мелехова, относит к женскому роду. А как прикажете относиться к словам вдовы режиссера, знаменитой актрисы Ирины Скобцевой о том, что у Шолохова в эпиграфе к роману речь идет о том, что пойдет брат на брата? Не знаю, на кого рассчитаны подобные утверждения, но ни в одном из эпиграфов, в качестве которых Шолохов использовал старинные казачьи песни, нет тех слов. Это что же получается, одна актриса плохо знает свой родной русский язык, другая плохо знакома с текстом экранизируемого произведения?..

О РОЛЯХ, сыгранных родственниками постановщика фильма, особо распространяться, по-моему, не стоит. Могу лишь отметить, что в этой версии фильма я понимаю Григория Мелехова, ушедшего от своей жены к Аксинье. Наталья в исполнении Алены Бондарчук не вызывает никаких чувств у меня, как у телезрителя. Не знаю, какие чувства она могла вызвать у мужа.
Что же касается Ирины Скобцевой в роли Ильиничны, то она ни в какое сравнение не идет с той актрисой, имени которой я, к сожалению, не помню, лет пятьдесят назад сыгравшей ту же роль у Герасимова. Там была подлинная казачка, подлинная мать семьи, которая и на мужа-старика могла цыкнуть, и на Наталью, просящую Бога наказать изменяющего ей Григория, исступленно накричать, и на закате, стоя на базу, с мольбою звать своего единственного оставшегося в живых сына Григория. Могла и на Мишку Кошевого, убившего ее старшенького, на нее похожего Петра, замахнуться, а позже послать к нему внука с кожухом. Это был живой, абсолютно достоверный образ настоящей, на мой взгляд, великой в своем материнстве русской женщины, казачки, труженицы, хранительницы очага, на которой держится семья, дом, государство. Здесь же я увидел сильно постаревшую Элен Курагину из «Войны и мира» все того же Бондарчука, неведомыми судьбами оказавшуюся в казачьей хате и почему-то одетую в крестьянскую одежду. Я не увидел даже той сети морщин на лице, которую совсем неслучайно в самом начале романа упоминает Шолохов, а увидел холеное лицо пожилой женщины.
При дальнейшем зрительском анализе нового фильма о судьбах казачества, о судьбах России в годы военных и революционных бурь мне никак не обойтись без сравнения всего увиденного на экране с ранее прочитанным в великом романе и увиденным в выдающемся фильме, снятом режиссером Герасимовым. Считаю это сравнение вполне оправданным. И столь же оправданным считаю цитирование литературной первоосновы фильма, самого романа Михаила Александровича Шолохова, который я люблю.
В наибольшей степени я не приемлю образов, созданных в произведении о судьбах людей русской, казачьей глубинки импортными актерами.
Из приглашенных зарубежных неведомых нашему зрителю «звезд», пожалуй, лишь американец Мюррей Абрахам в какой-то степени может быть признан близким к подлинному образу старика Мелехова. Но и этот актер явно уступает своему прежнему кинематографическому предшественнику из герасимовского «Тихого Дона» и мало похож на свой литературный прообраз.
У Шолохова и Герасимова Пантелей Прокофьевич — суровый, властный, хозяйственный до жадности казак, в гневе доходивший до беспамятства. Единственный эпизод в герасимовском фильме, когда старик Мелехов позволил себе показать домашним свое ухарство и некую веселость, — это его радость от новой казачьей фуражки, от подарка, привезенного сыном Григорием.
Нам же сегодня показывают Мелехова-старшего зачастую беспричинно веселящимся, чуть ли не дурашливым. Не могу я поверить, что может позволить себе дурашливость на глазах других хуторян уважающий себя, геройский пожилой казак. А уж тем более шолоховский Пантелей Мелехов.
Не приемлю я и образ Аксиньи в исполнении неведомой мне прежде французской актрисы. Глядя на эту молодую женщину с копной плохо прибранных или просто в беспорядке распущенных волос, я не вижу в ней казачку, больше она мне напоминает какую-нибудь танцовщицу из «Мулен Руж».
Я могу простить незнание русской жизни француженке, впервые попавшей в Россию, которой вдруг выпала доля сыграть роль донской казачки. Но как мог Бондарчук позволить своей героине, замужней женщине, на протяжении чуть ли не всего фильма в нарушение всех казачьих, станичных, русских, деревенских традиций шастать по хутору простоволосой, с распущенными волосами? Как он мог взять на роль Аксиньи худущую иностранку, которая в нескольких эпизодах фильма ходит по экрану с коромыслом, с пустыми ведрами? Ведь наверняка читал у Шолохова о первой встрече главных героев романа и фильма на берегу Дона: «На тяжелом узле волос пламенела расшитая цветным шелком шлычка, розовая рубаха, заправленная в юбку, не морщась, охватывала крутую спину и налитые плечи».
Какая, к шутам, крутая спина и налитые плечи, если в сцене избиения Степаном Астаховым своей жены-изменщицы на спине упавшей на пол Аксиньи-Дельфин можно все позвонки пересчитать.
В познеровской программе накануне премьеры фильма российские коллеги француженки вспоминали, что та не могла поднять на плечи коромысло с наполненными ведрами, и на съемочной площадке решали эту неожиданную проблему(!): чем бы легким заполнить для нее ведра? Судя по тем пустым, которые болтались на ее коромысле в нескольких сценах фильма, так и не решили той проблемы.
Я же вспомнил, как Элина Быстрицкая, для меня единственно настоящая Аксинья, рассказывала о том, что ей, никогда не бывшей на экране и на сцене тощей, для получения этой роли по требованию Герасимова пришлось дополнительно набрать пятнадцать килограммов, чтобы полностью соответствовать образу шолоховской Аксиньи, образу донской казачки, в которую можно влюбиться.
Таково было отношение к роману, к роли, таков был непререкаемый авторитет режиссера.
Здесь же фальш-Аксинья в сопровождении конного Гришки поднимается в горку с пустыми ведрами, зато поверх коромысла у нее красуется праздничная шаль. Кто-то может попенять: далась тебе эта шаль. Но все дело в том, что на экране перед нами не наследники богатеев, не знающих, куда деньги девать, а труженики, хлеборобы или, как себя в анкете называл красный командир Мишка Кошевой (полный тезка одного из героев «Тихого Дона») из раннего шолоховского рассказа «Родинка», — землеробы. И поэтому эта неуместная шаль, а позже сцена бурной ссоры Григория с отцом, в которой один рвет зачем-то на себе рубаху, а другой бьет о стену крынку с водой, вызывают у меня неприятие: вы с кем-то спутали своих героев, господа, или времена перепутали. Слишком тяжело, большими трудами жителям Дона, как, впрочем, и всем крестьянам России, доставался хлеб, чтобы так по-ухарски расточительно и безразлично они относились к нажитому ими добру.
В каждом кадре, в котором появлялась Аксинья в исполнении француженки, я сравнивал ее с Аксиньей-Быстрицкой, как, впрочем, и всех остальных героев версии Бондарчука — с героями фильма Герасимова. И каждый раз убеждался — нет, не та Аксинья, не настоящая. Этой я не верю, не могу поверить и принять ее.
Достаточно вспомнить сцену прихода Григория с казаками в дом Астаховых за мобилизуемым ими Степаном. Как зашлось сердце у героини Быстрицкой при этой неожиданной встрече с любимым ею человеком. Это зрители герасимовского фильма не просто увидели на экране, а почувствовали. Здесь же — жалкая попытка изобразить то же. Но всего лишь изобразить, а не почувствовать сердцем, всеми нервами.
И если в исполнении Быстрицкой мы видели большую, трагическую любовь пылкой и гордой, своенравной и нежной, страстно, беззаветно любящей Григория женщины, то в исполнении черноглазой, растрепанной Дельфин Форест я увидел ту, про которую персонажи Шолохова, хуторяне либо станичники, могли сказать — шалава.

НО САМАЯ большая неудача фильма, на мой взгляд, это образ главного героя Григория Мелехова в исполнении англичанина Руперта Эверетта. И прав был этот актер, когда говорил (об этом вспоминали в познеровской программе), что у него нет ничего общего с главным героем фильма. Полностью с ним согласен, нет у них ничего общего.
Поначалу мне этот актер, облаченный в казацкую рубаху и шаровары, в большей степени напоминал какого-нибудь итальянского мафиози среднего пошиба либо начинающего плейбоя. Но потом, на протяжении всего фильма, я видел какого-то постоянно полусонного, бесчувственного мужчину, облаченного в казацкую форму. Авторы фильма пытались заставить меня, зрителя, поверить в то, что этот холодно сонный человек, часто смотрящий на мир и окружающих с полуоткрытым ртом, у которого, когда он пьет самогон с казаками или бренди с английским офицером, спиртное течет изо рта, и есть главный герой романа и фильма — Григорий Пантелеевич Мелехов. Да полноте, господа!
Кстати, может быть, на Западе постоянно приоткрытый рот (чем грешат и Аксинья, и Григорий в фильме Бондарчуков) — это очень сексуально и у актеров обозначает выражение удивления, но на Руси с открытыми ртами по улицам обычно бегали сельские или городские дурачки. А чтобы у мужика за столом еще и изо рта текло...
И на память приходил герой, сыгранный Петром Глебовым. В том все было казацкое, сильное, мужское. Я мог безоговорочно поверить в то, что за таким бы командиром пошли все казаки, которые ради него могли бы и генералов скинуть, а его, Григория, поставить над собой. Об этом во время одного из казацких застолий в настоящем «Тихом Доне» говорил верный ординарец Мелехова Прохор Зыков. Такой Григорий Мелехов мог командовать не только дивизией.
Но кто и с какой стати пошел бы за Григорием-Рупертом? В этом Мелехове нет ни характера, ни той силы, которую признают, за которой идут люди и за которую любят женщины.
В нем не заметно даже какой-то особо страстной, чуть ли не звериной поначалу (как в романе) любви к Аксинье. Так, что-то вялое, безразличное.
И так во всем, увиденном нами на экране.
Вот Григорий попадает в пекло войны, на фронт мировой бойни. Он впервые в жизни убивает человека, молодого австрияка. Если у Герасимова, у Глебова — это сильнейшее потрясение для Григория, который долго понуро смотрит на коченеющий труп, то у Бондарчуков, у Эверетта — это какое-то мимолетное событие, не особо затронувшее его: рубанул загнанного в угол безоружного парня, одетого во вражескую форму, несколько мгновений смотрел на труп, затем бросил шашку в ножны и поскакал дальше.
А кадры, где мы видим якобы раненого Григория (на раненого совсем непохожего), которого поезд везет в тыловой госпиталь? Григорий, раззявя рот, смотрит, как за окном поезда солдаты из похоронной команды хоронят убитых. На лице Мелехова написано...
А что, собственно, было написано на его лице? Я понял так, что нам хотели показать удивление, ужас, зарождающийся протест против кровавой бойни. А чему удивляется не желторотый новобранец, только едущий на фронт юнец, а казак, побывавший не в одном бою, убивавший сам и видевший убитых товарищей? И может ли так, раскрыв рот от увиденного, удивляться человек, ходивший в атаку на пулеметы и бежавший от смертоносного газа?
Кстати, в герасимовской версии мы видели не единственный бой, в котором участвуют герои фильма, видели провал наступления казацких частей на германском фронте, ведомых бездарными командирами на немецкие пулеметы. Видели жестокие схватки гражданской войны.
Перед началом показа новой версии «Тихого Дона» нам обещали «талантливо снятые батальные сцены». Не знаю, как другие, но я таких сцен в фильме не увидел. Ни в сериях, рассказывающих о боях Первой мировой, «империалистической», ни в сериях, показывающих гражданскую войну.
Поэтому, когда Григорий Мелехов в исполнении Глебова в одном из эпизодов остервенело рубит матросов, когда у него начинается истерика, я вполне понимаю слова одного из казаков о том, что Григорий навоевался досыта. Но с чего вдруг подобная истерика возникает у Григория-Руперта? Он-то в каких кадрах фильма навоевался, когда он успел устать, очуметь от пролитой им крови?
Так сонно-бесчувственным и проходит весь фильм Григорий-Руперт. Не увидел я у него подлинной ярости, когда он хлещет Листницкого. Не увидел его нравственных метаний, когда он понимает, что запутался, пойдя против красных, которым он изменил не по своей воле. Не было у него и подлинного горя, не было трагедии, когда он скачет домой, загоняя коней, узнав о гибели Натальи. Да и той тихой, но глубочайшей скорби, того последнего надрыва, который мы видели у Григория в исполнении Глебова после случайной, нелепой, а потому еще более страшной гибели Аксиньи, нет у англичанина, пытавшегося сыграть одну из самых трагических ролей мирового кино.
Но самое главное, что я как зритель не приемлю в новой, Бондарчуками сделанной версии «Тихого Дона» — это, по сути, полное отсутствие на экране тех событий, ради которых и была написана книга Шолохова. Разве Михаил Александрович писал свой роман лишь ради того, чтобы рассказать о любви, изменах и любовных страданиях главных героев? Мне всегда казалось, что «Тихий Дон» должен был показать, как грандиозные, планетарного масштаба исторические события захватывают в свой водоворот людей с их судьбами, с их страстями. И зачастую против воли этих людей распоряжаются их жизнями. Ломая, втаптывая в грязь одних, или возвеличивая, вознося на пьедестал других. И на фоне этих грандиозных событий в мировой истории, в истории нашей страны, истории казачьего Тихого Дона-батюшки великий писатель Шолохов рассказал о страстях, о трагической любви своих героев.
У Бондарчуков же — избыточные, как я говорил, любовные кувыркания героев фильма и где-то на отшибе непонятные зрителю не шибко значимые, если судить по фильму, катаклизмы русской истории. А потому смею утверждать: роман Шолохова выглядит искалеченным.
Нет в фильме ни революции, ни гражданской войны, описанию которых у Шолохова посвящена большая часть романа. Подозреваю, многим молодым и не очень молодым зрителям, не читавшим самого романа и не смотревшим фильм Герасимова, многое в новой версии фильма будет непонятно. А уж о зарубежной аудитории и говорить нечего. Зарубежные зрители смогут увидеть затянутый скучный рассказ о неведомой им загадочной русской жизни. К привычному представлению о России как заповеднике балалаек, водки, медведей, морозов и бескультурья добавится очередная разлюли-малина, в которой они смогут вволю наглядеться на очи черные главной героини.
Даже в фильме Герасимова некоторые моменты мне как зрителю были не очень понятны. Но тому было объяснение — трудно в три серии втиснуть эпопею объемом более чем в полторы тысячи страниц.
Здесь же Бондарчуки не были ограничены количеством серий. Но они, выбросив из фильма основные, на мой взгляд, сюжетные линии, ухитрились сделать свой «Тихий Дон» не только абсолютно непонятным зрителю, но и выхолостить сам его смысл.

ЕЩЕ РАЗ сравним два фильма: версию «Тихого Дона» Сергея Герасимова и версию Сергея Бондарчука.
У Герасимова политическое просвещение казаков-хуторян начинается с приезда в хутор ссыльного большевика Осипа Давыдовича Штокмана, который появляется на экране в разгар драки казаков с украинцами на мельнице.
У кузнеца и слесаря Штокмана собираются местные казаки разных возрастов. Туда приходят и молодые Григорий Мелехов и его друзяк (как его называл Пантелей Прокофьевич) Михаил Кошевой. Кстати, после ссоры с отцом и перед уходом с Аксиньей в Ягодное к Листницким именно у своего друга Кошевого ночует Григорий. Позже, на германском фронте, Кошевой помогает раненому Григорию. Но ничего этого мы не узнаем, посмотрев новый «Тихий Дон».
У Штокмана ведутся разговоры о жизни,
а все больше о политике. Отсюда начинается большевистское формирование Кошевого
и Ивана Алексеевича. Здесь же азы политграмоты постигает и Григорий.
У Бондарчуков этого нет, у них нет места ни предвоенному Штокману, ни тому раненому фронтовику в московском госпитале, который продолжил политически просвещать Григория, лежащего с ним в одной госпитальной палате. Ничему этому не нашлось места в фильме. Как не нашлось места ни для Подтелкова, ни для Бунчука. Не нашлось места для самой революции, которой я не увидел в фильме. Но тогда даже мне, дважды перечитывавшему роман и не единожды смотревшему старый фильм, непонятно, с какой стати Григорий оказался поначалу с красными, был близко знаком с Полтелковым, возглавившем революционное движение на Дону, потом каким-то неведомым путем оказался среди восставших казаков, врагов красных.
А ведь все это есть у Герасимова. Есть рассказ о том, как после тяжких раздумий, после жестоких споров, но почти случайно, а не в результате какой-то железной убежденности в своей правоте разошлись пути Григория Мелехова и Михаила Кошевого. Просто семейный Григорий остался на хуторе в момент, когда на Дону вспыхнуло восстание казаков, а Михаил ушел к красным.
Но ничего этого нет у Бондарчука. Как нет у него и сцены казни восставшими казаками Подтелкова и его товарищей. В числе казненных был и большевик Бунчук, казак, ставший питерским рабочим, образу которого, как и его любви к большевичке Анне, вообще не нашлось места на экране.
Могу предположить, что заказчики фильма в начале девяностых так страстно не любили все, что связано с нашей революцией и становлением Советского государства, что потребовали от авторов картины убрать важнейшие, на мой взгляд, эпизоды из фильма, без которых невозможно понять те зигзаги и вывихи в судьбе главного героя, которые мучили его самого.
Все это сознательное сценарное или монтажное кромсание романа привело к тому, что не только историю страны, историю Дона, историю главных героев авторы фильма выбросили, но они добились того, что и сюжет фильма стало невозможно понять.
Тот же Штокман появляется в хуторе и на экране лишь в третьей серии фильма, но при этом он откуда-то прекрасно знает местных хуторян, а те столь же хорошо знают его.
Непонятно, с чего вдруг Михаил Кошевой безжалостно сжигает курени местных богатеев, зажиточных хуторян и врагов советской власти. У Герасимова не было этих сцен, но Шолохов четко объясняет эту ненависть, эту ярость Кошевого. Он мстит за зверски убитых товарищей, мстит за все то зло, что совершили враги.
Но мы этого не узнаем из фильма. Хотя голос Никиты Михалкова за кадром объясняет и не столь важные моменты. Здесь же этот голос молчит.
Заканчивая заметки о фильме «Тихий Дон», сценаристом, режиссером которого, повторюсь, был Сергей Бондарчук, режиссером телевизионного варианта был Федор Бондарчук, выскажу свое мнение об увиденном за семь вечеров, которые фильм шел на телевизионных экранах страны: скучный, пустой фильм. Хорошо, что у нас, дорогие соотечественники, уже есть цельный, правдивый, блестяще сыгранный фильм Сергея Герасимова «Тихий Дон».

 

 

Борис ЛЕБЕДЕВ