Кризис разрастался, и надо было что-то предпринимать. Пойти на радикальные перемены в рядах столпов сухопутных войск, за исключением Гудериана, который из-за близости к событиям «потерял перспективу», и фюреру было нелегко. До следующего победоносного лета было еще далеко, а так хотелось и сорок первый закончить хотя бы с не в кровь разбитым лицом. Ведь сколько обещаний с начала войны было роздано Гитлером на потребу своему народу и зарубежью!
Свежеиспеченный генерал Хойзингер не радовал «верхи» победными сводками. В полдень 25 декабря он доложил Гальдеру: «Фронт 9-й армии Штрауса начал распадаться. Русские с разных направлений ведут наступление на Ржев. На Московском направлении они форсировали Ламу, Рузу и Оку. 2-я армия фон Вейхса оставила Ливны».
Выслушав список потерь только за одни сутки, Гитлер, находясь в состоянии крайней аффектации, распорядился в адрес Гальдера о подготовке расчета на использование химических средств против Петербурга! Непосредственно эта работа поручалась генерал-инспектору артиллерии Бранду. Чтобы спасти отчаянное положение, приемлемыми становились все средства.
Каждый следующий день становился для вермахта все более невыносимым. Чтобы предотвратить окончательный разгром группы армий «Центр», генштаб сухопутных войск с согласия Верховного главнокомандующего распорядился перебросить 4-ю танковую дивизию южнее и закрыть разрыв на стыке 4-й и 2-й танковых армий в районе Белева. Для закрытия бреши между 13-м и 33-м армейскими корпусами западнее Богородицка перебрасывалась 19-я танковая дивизия из состава 3-й танковой группы генерал-полковника Рейнгардта.
К исходу 26 декабря 4-я армия, в командование которой вступил генерал горных войск Кюблер, оставила Наро-Фоминск и Лихвин. Начальник штаба армии генерал Блюментрит настойчиво убеждал генштаб сухопутных войск в том, что удержать позиции на этом участке наличными силами нет никакой возможности.
Следующий день тоже не принес облегчения. Напротив, разрастался кризис на участке обороны 16-й армии. На фронте Кириши—Новгород большевики прорвались к реке Волхов и захватили плацдармы близ Лазно, Хмелище, Грузино. Фельдмаршал фон Лееб уже и не помышлял о проведении Ладожской операции с целью воссоединения с финскими войсками.
Возросла активность русских в Крыму. На северо-восточное побережье Керченского полуострова они высадили морской десант. Во избежание окружения 46-й пехотной дивизии командир 42-го армейского корпуса генерал Шпонек отдал приказ о сдаче Керчи. Гитлер немедленно снял его с должности. Позднее за оставление Керченского полуострова военно-полевой суд приговорил Шпонека к смертной казни, но фюрер заменил суровый приговор заключением «ослушника» в крепость. Безжалостная расправа грозила и другим командирам.
В ночь на 31 декабря фюрер вел двухчасовую дискуссию с фельдмаршалом фон Клюге. Командующий группой армий «Центр» предлагал отвести на 30 километров свои войска по всей линии соприкосновения с целью «выравнивания фронта». Но Гитлер отмел все доводы фон Клюге и потребовал не отходить ни на шаг.
Командарм 9-й генерал-полковник Штраус совершенно потерял выдержку и высказал фельдмаршалу фон Клюге намерение оставить Ржев. Командующий группой армий «Центр» никак не мог этого позволить. И тут последовал приказ: не отступать ни на шаг! Но безупречные некогда корпуса и дивизии продолжали откат от Москвы. В надежде спасти хоть что-то боеспособное их командиры попадали в немилость, теряли авторитет и... занимаемые посты.
q q q
В первый день контрнаступления от Москвы, 5 декабря, войска Калининского фронта генерал-полковника Конева вклинились в передний край обороны врага, но опрокинуть его боевые порядки не смогли. Помимо преодоления упорного сопротивления 9-й армии Штрауса, 22-й армии у Селижарова и 31-й армии южнее Калинина предстояло форсировать Волгу, лед на которой еще не окреп. Их командармы — генералы Юшкевич и Вострухов постоянно имели это в виду.
Спустя сутки, тоже на рассвете, перешли в наступление войска Западного фронта генерала армии Жукова: 30-я армия генерал-майора Лелюшенко севернее Рогачево и возрожденная 10-я армия генерал-лейтенанта Голикова из района Михайлова. Их поддерживали 8-я и 21-я танковые бригады генерал-майора Ротмистрова и полковника Лесового. Противник не ожидал удара. Наступление развивалось успешно. Войска быстро очистили от врага Михайлов и Серебряные Пруды.
В тот же день, 6 декабря, началась Елецкая операция Юго-Западного фронта генерал-лейтенанта Костенко. Оперативная группа включала 3-й кавалерийский корпус генерал-майора Крюченкина и 1-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора Руссиянова. Ее поддерживала 13-я армия генерал-лейтенанта Герасименко. Главный удар наносился в направлении Ливен.
Происходящие на фронтах перемены ежедневно скрупулезно анализировались в Ставке. Заместитель начальника генштаба Василевский предельно точно докладывал обстановку. Его доклад 13 декабря не являлся исключением в этом смысле. Кратко обрисовав ситуацию под Ленинградом и в Крыму, начальник Оперативного управления генштаба перешел к анализу ситуации в центре советско-германского фронта:
— До сих пор неудовлетворительно развивается наступление в полосе Калининского фронта. генштаб полагает, что командованию фронта следует наконец поверить в успех контрнаступления. На данный момент у генерала Конева, по-моему, такой уверенности нет.
Верховный остановился у торца стола, искоса посмотрел на генштабиста:
— Но, возможно, дело не только в уверенности или сомнениях командующего фронтом. По-видимому, у товарища Конева имеются более глубокие причины нерешительности, я бы даже сказал, вялости действий?
Сталин перевел взгляд на начальника генштаба:
— Я знаю, Борис Михайлович, генерал Конев очень настойчивый и упорный человек.
Маршал Шапошников был, как всегда, корректен:
— В оценке личных качеств командующего Калининским фронтом, товарищ Сталин, вы близки к истине. Но дело еще и в том, что, по мнению генштаба, генерал Конев наносит главные удары слишком прямолинейно, в стиле военной доктрины противника.
Верховный переместил взгляд на «оперативку»:
— Как это понимать, Борис Михайлович? Поясните.
— Он стремится прорвать оборону врага на широких участках фронта, — пояснил начальник генштаба. — Это в равной степени касается его 22-й и 31-й армий.
— Но, Борис Михайлович, почему же генштаб не указал генералу Коневу на эту ошибку? — недовольно бросил заместитель председателя ГКО Молотов.
— В том-то и дело, Вячеслав Михайлович, что генштаб обращал внимание генерала Конева на это обстоятельство еще при утверждении плана операции, но командующий фронтом не учел наших замечаний, — ровно возразил маршал Шапошников.
В дискуссию тут же вступил член ГКО Берия:
— Генерал Конев мнит из себя выдающегося полководца, товарищ Сталин. Завалил Западный фронт и на Калининском у него ничего путного не получается.
Верховный взглянул на Берию, но снова обратился к маршалу Шапошникову:
— Продолжайте, Борис Михайлович, но покороче.
Начальник генштаба высказался до конца:
— Учитывая, что населенные пункты враг превратил в опорные узлы, а дороги заминировал, наши войска должны применять более гибкую тактику, обходные маневры. Надо рациональнее использовать танковые части, кавалерийские группы, лыжные батальоны.
— К тому же, товарищ Сталин, войска генерала Конева начали операцию традиционно, с артиллерийской подготовки. Это сразу насторожило противника, — дополнил начальника генштаба Василевский.
— А товарищ Жуков что же, действует иначе? — Верховный сделал характерный жест рукой.
— Конечно, иначе, товарищ Сталин, — твердо сказал Василевский. — Хотя 30-я армия и вынуждена была вначале также прорываться на широком фронте, генерал Лелюшенко очень разумно использовал выгодное оперативное положение и теперь наращивает успех.
— Товарищ Василевский, — строго сказал Верховный, — так действует генерал Лелюшенко, а я спрашиваю вас о действиях генерала Жукова!
Заместитель начальника генштаба возразил:
— Товарищ Сталин, командующий фронтом Жуков потребовал от командарма 30-й предусмотреть в плане операции высказанные им замечания.
— На то он и командующий фронтом, — поддержал Василевского маршал Ворошилов.
— Продолжайте доклад, товарищ Василевский, — на ходу бросил Верховный.
— Главные силы 30-й армии нависали над левым флангом и тылом группировки противника, постоянно угрожая ударом на Клин и далее в юго-западном направлении с целью перехвата коммуникаций 3-й и 4-й танковых групп. Артподготовки перед началом наступления не проводилось. Атака началась за два часа до рассвета, что и обеспечило внезапность удара.
— Но темнота усложняла действия танковых частей, участвующих в прорыве, товарищ Василевский? — возразил маршал Ворошилов.
— Это обстоятельство было учтено, Климент Ефремович, — оторвал взгляд от карты Василевский. — Чтобы механики-водители не напоролись в темноте на препятствия и строго выдерживали направление атаки, с ними днем была проведена рекогносцировка на местности, намечены ориентиры движения.
— А кто еще из командармов действует подобным образом, товарищ Василевский? — спросил заместитель председателя ГКО Молотов.
— Опыт генерала Лелюшенко применительно к условиям использует командарм 10-й генерал Голиков, — ответил начальник Оперативного управления генштаба.
Верховный поравнялся с докладчиком, спросил:
— Скажите, товарищ Василевский, а почему ночью войска наступают только на отдельных участках? Как вы это можете объяснить?
— Ночью ведут наступление подвижные части, товарищ Сталин, а стрелковые соединения пополняются резервами, подтягивают тылы.
— А почему бы генштабу, товарищ Василевский, для повышения темпов наступления не распространить удачный боевой опыт 30-й армии?
Генерал-лейтенант Василевский не согласился:
— Генштабу до сих пор мало что известно о деталях этого опыта 30-й армии, товарищ Сталин.
— У генерала Лелюшенко каждая стрелковая дивизия днем наступает двумя полками при поддержке двух артиллерийских дивизионов, а ночью одним полком с артиллерией непосредственного сопровождения, — Сталин говорил четко и убедительно. — При таком построении боевых порядков немец не в состоянии определить, какие силы наступают ночью в полосе его обороны, а значит, вынужден круглосуточно держать в готовности все наличные войска. Разве это не пример, достойный подражания?
В разговор тотчас вступил маршал Шапошников:
— Мы изучим опыт командарма 30-й, товарищ Сталин, и в ближайшее время дадим директиву в войска с целью широкого его распространения.
Верховный посмотрел на начальника генштаба:
— Генштаб, Борис Михайлович, без всяких указаний должен систематически заниматься этими вопросами. Почему нарком обороны знает, как войска ведут наступление, а генштаб не знает?
Дискуссия принимала все более острый, непредсказуемый характер. Маршала Шапошникова поддержал его заместитель:
— Так получилось потому, товарищ Сталин, что вам ночью доложил об этом генерал Лелюшенко, а мне в течение последних суток поговорить с ним не удалось. В штабе армии мне то и дело отвечали, что командарм находится на передовой.
Верховный настойчиво гнул свою линию:
— И мне дважды ответил так член Военного совета армии Абрамов. Но я поручил ему разыскать Лелюшенко и передать, чтобы он связался со мной по телефону.
— Я, таким образом, тем более члену Военного совета приказать не могу, товарищ Сталин, — возразил маршал Шапошников.
После паузы Верховный продолжил свою мысль:
— Но это еще не все, вернее, не весь опыт. Войска 30-й армии показали и другой хороший пример. В 82-й кавалерийской дивизии используются салазки за каждым всадником на два пехотинца. Теперь в полосе наступления есть кому закрепиться на отвоеванной у врага территории.
В осуждение спорных действий генштаба тут же внес «посильную лепту» и член ГКО Берия:
— Генштаб, товарищ Сталин, никак не реагирует и на успешные действия войск НКВД под Москвой! Это тоже следует поправить.
Василевский недовольно взглянул на Берию, но возразил Верховному:
— Приведенные вами примеры похвальных действий 30-й армии, товарищ Сталин, заслуживают одобрения. Но в данный момент самой острой проблемой в войсках является нехватка танков. Если бы в течение декабря наркомат обороны смог поставить на фронт 400—500 танков, то к началу сорок второго войска фон Клюге были бы отброшены на триста и более километров от Москвы, до рубежа Великие Луки—Смоленск—Брянск.
Верховный промолчал. Паузу нарушил Молотов:
— Ставка, товарищ Василевский, должна исходить из реальных возможностей страны. Тут всевозможные просчеты недопустимы.
Верховный же обратился к наркому вооружения:
— Товарищ Устинов, ночью я разговаривал с Челябинском, с товарищем Патоличевым. Он доложил, что отправка на фронт свыше 60 танков задерживается из-за отсутствия танковых прицелов. Почему их недостает?
Нарком вооружения встал:
— За две недели, товарищ Сталин, завод №9 втрое увеличит выпуск прицелов и покроет всю имеющуюся задолженность.
— Я спрашиваю вас, почему не хватает прицелов? — председатель ГКО смотрел на наркома вооружения так, словно видел его впервые.
— Выпуск танковых прицелов тормозит сборка, товарищ Сталин, а отшлифованных линз на заводе имеется достаточно.
— Но завод №9, товарищ Устинов, еще не работает? Каким образом удалось сделать достаточный задел линз? Это требует немалого времени?
— Заводские специалисты изготовила их во время нахождения в пути при эвакуации, товарищ Сталин, — негромко ответил Устинов.
— Но в эшелонах не было электроэнергии? — маршал Ворошилов бросил недоуменный взгляд в сторону наркома вооружения.
— А рабочие вручную, по несколько часов, сменяя друг друга, вращали шкивы станков! — легко разрушил эту невероятную загадку Устинов.
— У вас есть ко мне другие срочные вопросы, товарищ Устинов? — Сталин остановился посреди кабинета, в упор глядя на наркома вооружения.
— Есть вопрос по оружейному заводу в Ижевске.
— Какой вопрос, говорите, товарищ Устинов, — председатель ГКО приготовился разрешить еще одну «трудную проблему».
— Завод №17, товарищ Сталин, вторую неделю работает без директора.
— Как без директора? — удивился председатель ГКО. — Где же подевался директор завода?
— Сбежал директор. Испугался трудностей и сбежал.
— Значит, требуется новый человек! У вас, товарищ Устинов, есть персональное предложение?
— Есть, товарищ Сталин. Я предлагаю назначить директором завода №17 инженера Чарского.
— Но Чарский уже был директором завода и снят с должности за недисциплинированность! Или речь идет о другом Чарском? — уточнил председатель ГКО.
Нарком вооружения чувствовал себя все увереннее:
— Нет, о том же самом, товарищ Сталин. Наркомат разобрался в сути конфликта. Инженер Чарский оказался непричастным к выдаче дефицитных материалов. Его просто оговорили. Чарский был отстранен от должности директора завода несправедливо.
Нарком Берия привстал со своего места:
— Но НКВД еще не разобрался до конца с инженером Чарским, товарищ Сталин. Нарком Устинов много берет на себя, утверждая о непричастности директора завода к хищению государственных ресурсов! Это совершенно недопустимо!
Председатель ГКО недовольно повысил голос:
— Вот даже как! Нарком вооружения разобрался в конфликте и поэтому «много берет на себя», а НКВД не разобрался и считает себя правым!
Не удержался «непроницаемый» Молотов:
— Если нарком ручается за человека, то почему ГКО не может доверить ему решение данного вопроса, товарищ Сталин? А товарищ Берия пусть продолжает разбирательство этого дела.
— И я так думаю, товарищ Молотов, — председатель ГКО сделал характерный жест рукой. — Наркому Устинову с ним работать, пусть он и назначает инженера Чарского директором оружейного завода. Так и надо решить этот вопрос.
В дискуссию вступил маршал Ворошилов:
— Я тоже хорошо знаю товарища Чарского. Нарком Устинов поступает совершенно правильно, поручая ему руководство заводом №17.
Берия продолжал отстаивать свою точку зрения:
— Это мы еще посмотрим, правильно ли поступает нарком Устинов. Можно подумать, что в наркомате вооружения нет других подходящих кандидатур.
— А сам Чарский, товарищ Устинов, согласен выполнить это поручение ГКО? — спросил Сталин.
Нарком вооружения понял, что его предложение разделяют члены ГКО, и уверенно ответил:
— С инженером Чарским еще никто не разговаривал по этому поводу, товарищ Сталин. Но я уверен, что он согласится возглавить важнейший завод №17.
— Поговорите с Чарским и пишите приказ, товарищ Устинов, — заключил председатель ГКО.
В кабинет вошел Поскребышев, доложил:
— У аппарата генерал Соколовский, товарищ Сталин. Начальник штаба фронта готов все объяснить по обстановке.
Поскребышев вышел. Верховный подошел
к рабочему столу, поднял трубку, сказал в микрофон:
— Командующего фронтом, говорите, разбудить не удалось?.. Ну что же, пусть отдыхает. У нас очень срочных дел к нему нет. Меня интересует, товарищ Соколовский, как идут дела у генералов Ротмистрова и Белова?.. Понятно. Бригада Ротмистрова пробилась в район Клина. А что имеют танкисты для продолжения наступления?.. Три боекомплекта... Четыре заправки горючего... Шесть сутодач продовольствия.
Верховный вслух повторил доклад Соколовского:
— Группировка генерала Белова очистила от врага Сталиногорск и южнее Тулы продолжает прорыв на запад... А ей не пора, товарищ Соколовский, бросить свои главные силы на северо-запад, чтобы перекрыть пути отхода войскам Гудериана из-под Тулы?.. По достижении рубежа Дубна—Плавск такой поворот и будет осуществлен?.. Правильно. Очень верный план... Потери в личном составе и матчасти вашего фронта Ставка в ближайшее время частично восполнит... Да, фронту выделено пятьдесят пять T-34. Чуть позже свяжитесь с генштабом и уточните, в чей адрес их поставить... Каково мнение Ставки?.. На наш взгляд, танки надо поделить поровну между 1-й гвардейской и 8-й танковыми бригадами. Соединения Катукова и Ротмистрова ведут наступление на главных направлениях, и пусть они побыстрее и подальше гонят немца от Москвы. Нет, не так — не гонят, а крепче громят захватчиков. Я правильно говорю, товарищ Соколовский?..
Верховный подвел обнадеживающий итог:
— Таким образом, войсками 30-й и 1-й ударной армий генералов Лелюшенко и Кузнецова немец практически окружен в Клину. Войсками 20-й армии генерала Власова освобожден Солнечногорск... Нет-нет, докладывать о действиях 16-й и 5-й армий генералов Рокоссовского и Говорова не надо: этот вопрос мы только что обсудили.
Сталин опустил трубку, и некоторое время молча прохаживался по кабинету. Было видно — Верховный вполне удовлетворен развитием фронтовой обстановки под Москвой. Но вот вдруг он остановился, повернулся к заместителю наркома боеприпасов Ванникову, спросил:
— Скажите, товарищ Ванников, где находится конструктор вашего профиля товарищ Щелкин?
Вопрос застал Ванникова врасплох:
— Извините, товарищ Сталин, но мне неизвестно местонахождение Кирилла Ивановича. Возможно, он убыл из Москвы с коллективом института при эвакуации?
Председатель ГКО уверенно возразил:
— Я располагаю другой информацией, товарищ Ванников. Конструктор Щелкин в составе ополчения ушел на фронт и защищает Москву.
В дискуссию вступил маршал Ворошилов:
— Но ведь он имеет отсрочку от призыва, по брони?
Председатель ГКО сделал характерный жест рукой:
— Товарищ Ворошилов, разве у ополченцев кто-нибудь спрашивает такие документы? Достаточно — фамилия, имя, отчество, год рождения, место последней работы, и все — становись в строй!
Тут же Сталин распорядился:
— Поэтому, товарищ Ванников, надо разыскать конструктора Щелкина и вернуть его в Москву. Крупнейший специалист по боеприпасам, он поможет наркомату в решении проблем минных взрывателей, которые не терпят отлагательства. Фронт обойдется без ополченца Щелкина. К тому же в Москве уже вполне можно плодотворно работать.
Заместитель наркома боеприпасов пообещал:
— Товарищ Сталин, мы примем оперативные меры по розыску конструктора Щелкина, и я доложу вам о результатах.
Сталин не посчитал актуальный вопрос исчерпанным:
— Консультацию на предмет местонахождения дивизий московского ополчения, товарищ Ванников, вам даст товарищ Василевский по возвращении в генштаб.
Когда Ванников и Василевский вышли, Молотов, глядя на Сталина, негромко сказал:
— Есть острая необходимость оказать некоторую финансовую помощь «нашим людям» в нейтральной Швейцарии.
Нарком внутренних дел Берия возразил:
— Сделать это, Вячеслав Михайлович, совсем непросто. И поэтому стоит ли лезть на рожон?
— Правильно, никаких действий предпринимать в Швейцарии не следует. Лаврентий прав, — поддержал Берию председатель ГКО.
Нарком иностранных дел не согласился:
— Нашу черствость могут неправильно истолковать там и сочтут, что мы бросили всех своих друзей на произвол судьбы.
— Во-первых, это нелегко сделать. Во-вторых, Швейцария кишит шпионами, и один неосторожный шаг может лишить нас важного канала информации о противнике, — пояснил свою позицию Сталин.
Солидарное мнение высказал маршал Ворошилов:
— В любом случае, они должны понять наше теперешнее положение.
— А что сегодня известно о Гессе? Каково нынешнее положение этой фашистской бонзы? — вдруг, изменил тему разговора Сталин.
Вопрос был адресован Молотову. Тот ответил:
— От Майского вчера поступил доклад, в котором утверждается, что некоторое время назад с Гессом встречался лорд Бивербрук.
— Должно быть, выполнял поручение премьера Черчилля? — высказал предположение Ворошилов.
— Когда состоялась эта встреча, до или после посещения Бивербруком нашей страны? — колючий взгляд Сталина застыл на наркоме иностранных дел.
— О времени встречи в докладе ничего не говорится.
— Надо поручить Майскому, чтобы уточнил время злополучного тайного раута.
— Я предлагаю поручить это моим сотрудникам, товарищ Сталин, — сказал Берия.
— Сотрудники НКВД тут ни при чем, — сказал Сталин. — Пусть выполнит поручение правительства посол Майский. Как-никак официальное дипломатическое лицо.
— Значит, Гесса держат в курсе того, как складываются реальная обстановка в России? — высказал предположение Молотов.
Сталин как бы продолжил предыдущую мысль:
— Миссия лорда Бивербрука в Москву — это фактически визуальная проверка достоверности нашей информации о положении на фронтах!
— Пусть проверяют, — в голосе Молотова прозвучала брезгливая нота. — Никто не умалит теперь нашей победы под Москвой. Мы легко можем подтвердить свою информацию, устроив Идену поездку под Волоколамск.
Ворошилов тут же поддержал Молотова:
— Это очень неплохая идея. А Борис Михайлович обеспечит Идену надлежащее воинское сопровождение.
— Согласен. Пусть посланник Черчилля все увидит своими глазами. И поучатся англичане, как надо громить врага, — твердо высказался Сталин.
— Но будет лучше, товарищ Сталин, если Идена будет сопровождать на передовую кто-нибудь из дипломатов, — высказал предложение маршал Шапошников.
— Но ведь ему на месте надо будет обрисовать хотя бы общую военную ситуацию? — не согласился Молотов.
Ясность и тут внес председатель ГКО:
— Ответы по военным вопросам Иден получит в 16-й или 20-й армиях, — какой из штабов, Рокоссовского или Власова, окажется по пути британскому министру.
— Вообще-то, меня удивило поведение Бивербрука, — взглянув на Сталина, сказал Ворошилов. — Там, где требовалось принять решение, он ссылался на премьера Черчилля, который не наделил его полномочиями.
— Мы должны быть готовыми к тому, что Иден тоже будет вести себя аналогичным образом, — определенно высказался Сталин.
— И вчерашний разговор со Штейнгардтом тоже мало что дал, — недовольно бросил Молотов. — Он, видите ли, не знает, что намеревается предпринять госдепартамент в ответ на вступление Германии в войну против его страны.
— Войну-то в ответ объявили, а что делать дальше не знают, — саркастически высказался Берия. — Странная получается ситуация.
— Но со стороны немца наблюдаются те же импульсивные действия, — дополнил Берию председатель ГКО. — Объявление ею войны американам — это всего лишь акт отчаяния. Не более. А вот сообщение Совинформбюро о провале гитлеровского плана взятия Москвы и о нашей победе на подступах к столице шокирует на Западе многих, а у кого-то вызовет даже откровенную злобу.
Дискуссия продолжалась. Маршал Ворошилов сказал:
— Вступление Германии в войну против Америки это, скорее всего, политический
ход. Какая никакая поддержка японского союзника.
— Но эти авантюрные расчеты, как и война против СССР, очень скоро обернутся против самого Гитлера, — заключил Сталин. — Это гнилые расчеты.
— Так и выйдет, товарищ Сталин, — дополнил Шапошников, — потому что для ведения этой войны у Германии нет никаких реальных сил и возможностей.
Верховный сделал характерный жест рукой:
— Правильно, Борис Михайлович. Дальней авиации у немца вообще нет, а если Редер направит к берегам Америки часть своего флота, то оставшиеся субмарины потерпят неизбежное поражение в Атлантике. Так что кругом клин.
Пикантное сообщение сделал Молотов:
— Американцы начали оснащение стратегической авиации новейшими бомбардировщиками дальнего действия типа Б-29, «Летающая крепость».
Сталин остановился у торца стола:
— И таких машин они единиц пять или шесть имеют?
— Пока неизвестно, сколько имеют, — уклончиво ответил Молотов. — Поручим Громыко, военным атташе, чтобы разузнали. Литвинову поначалу будет, конечно, не до «Летающих крепостей».
Шапошников вернул дискуссию в прежнее русло:
— Но хоть чем-то обозначить начало войны с Америкой Гитлер постарается, товарищ Сталин?
На эту реплику отозвался маршал Ворошилов:
— Постарается, Борис Михайлович. Если же не обозначит, то поставит в тупик японцев. Ссылки на трудности под Москвой генералу Тодзио надоели, ибо продолжаются фактически с октября.
Берия слабо разбирался в «большой политике», но старался поддерживать общий тон разговора:
— О них, Климент Ефремович, мало кто знает на Западе. В них еще продолжают сомневаться.
В разговор снова вступил Шапошников:
— Получат наши декабрьские газеты с фотографиями и воочию убедятся, Лаврентий Павлович, в полном военном фиаско вермахта под Москвой. Да еще Иден лично засвидетельствует.
Мысль начальника генштаба развил Ворошилов:
— Сам катастрофический откат гитлеровцев от Москвы скажет Западу о нашей победе больше, чем любые военные сводки.
— Разгром флота в Перл-Харборе ошеломил американцев, — сказал Молотов. — Союзники проявили преступную халатность и жестоко за нее поплатились.
— Халатность еще никого и нигде к добру не приводила. Но Перл-Харбор только халатностью военных чинов не объяснить, — продолжил мысль Молотова Шапошников. — Так или иначе, но Рузвельт, по-моему, следует формуле Черчилля: «Когда нации сильны, они не всегда справедливы. А когда они хотят быть справедливыми, они больше не являются сильными».
— Черчилль настойчиво добивается тесного союза с американами, — сказал Сталин. — За Атлантической хартией наверняка последует Вашингтонская хартия. И та будет не менее антисоветской.
— Но теперь идет настоящая война, союзники и враги определились, и приходится здорово осторожничать с формулировками, — добавил Ворошилов.
— Возможно и так, но факты говорят о другом, — все более возбуждался Сталин. — Обязались поставлять нам по четыреста самолетов в месяц, а поставляют менее ста. Не пойму, кто — Рузвельт или Черчилль — разыгрывает клоуна. Мы Идену так и скажем: комедиант до тех пор забавляет публику, пока сам забавляется вместе с ней.
Молотов снова изменил ракурс дискуссии:
— Чтобы не плестись в хвосте событий, мы должны поставить перед союзниками вопрос
о создании международной организации
по поддержанию мира. Взамен Лиги Наций. Речь поведем так, как это было на встрече с поляками.
Участник тех переговоров маршал Ворошилов высказался осторожно:
— Рузвельта и Черчилля, по-моему, не стоит информировать о позиции Сикорского в отношении формирований генерала Андерса?
— Позиция Сикорского им хорошо известна, — возразил Шапошников. — Сикорский, по-моему, не мог поставить этот вопрос без ведома англичан.
— Тут наша позиция ясна. Те польские части, которые формируются на нашей территории, и воевать должны на советско-германском фронте, — Сталин не допускал иной альтернативы. — Заниматься переброской этих частей в Англию мы не будем.
Молотов косвенно поддержал председателя СНК:
— До прибытия Идена мы отпечатаем советско-польскую декларацию и одновременно вручим ее английскому министру и американскому послу.
— Идена надо поставить на место и в плане обсуждения международных вопросов. Мы предложили Черчиллю одновременно объявить войну Венгрии, Румынии и Финляндии, а Иден делает это предложение достоянием прессы, — недовольно бросил Ворошилов.
— «Поставить на место» — это, Климент Ефремович, слишком громко звучит, — возразил Молотов. — Дискутировать можем. Союзник как-никак.
— Возможно, именно этот примитивный подход англичан к проблеме взаимоотношений между странами и вынудил Финляндию демонстративно присоединиться к Антикоммунистическому пакту? — сказал Шапошников.
— Перед Иденом мы поставим вопрос прямо, — решительно заявил Сталин, — а почему бы Черчиллю не договориться с Рузвельтом о том, чтобы и Америка объявила наконец войну Финляндии? От нас требуют, чтобы мы вступили в войну с Японией, а сами никак не могут отважиться на чисто декларативный шаг!
Ворошилов вопросительно посмотрел на Верховного:
— Но ведь Гопкинс положительно отреагировал на это наше предложение?
— И у меня в ходе беседы с ним сложилось убеждение, что американы вот-вот учтут наше пожелание, — поддержал Ворошилова председатель СНК.
Молотов посчитал необходимым высказаться полнее:
— До сих пор не учли. Но надо иметь в виду, что мнение Гопкинса еще не столь весомо, как госсекретаря Хэлла и военного министра Стимсона. Так что советников у Рузвельта хватает.
Верховный вдруг круто изменил тему разговора и обратился к маршалу Шапошникову:
— Ладно. На сегодня хватит политики. Есть вопросы попроще. У меня имеется одна просьба к вам, Борис Михайлович. Проявите необходимую заботу о семье убитого на прошлой неделе члена Военного совета 16-й армии Лестева. Распорядитесь, чтобы товарищ Мехлис ее разыскал и на зиму обеспечил самым необходимым...
Каждый следующий день приносил разнокалиберные вести с фронтов. Одни из них радовали, другие огорчали. 13 декабря перешли в наступление войска Западного фронта на Можайском и Наро-Фоминском направлениях. 3-я армия Юго-Западного фронта освободила Епифань и повела наступление на Орел. Среди потерь значились и особенно заметные. 19 декабря под Рузой пулеметная очередь врага скосила командира 2-го гвардейского кавалерийского корпуса Доватора и командира 20-й кавалерийской дивизии Тавлиева.
Вечером 14 декабря в Москву прилетела английская правительственная делегация. Сразу, в аэропорту, союзникам дали понять, что до начала переговоров они могут побывать на любом из участков фронта под Москвой. Предложение пришлось англичанам по душе. И утром 15 декабря кавалькада гостевых лимузинов прибыла в только что освобожденный от врага Клин. По обе стороны от шоссе на многие километры валялось огромное количество трофейной техники, автомашин и повозок, что лучше любых слов говорило о поражении вермахта под Москвой. Иден был потрясен увиденным и, как очевидец славных событий, пообещал рассказать о них в печати соотечественникам. И действительно рассказал.
В обстановке победоносного наступления Красной армии по всему советско-германскому фронту, Ставка назначала лучшие войсковые сочетания для нанесения концентрических ударов по врагу. Эффективные действия войск Ленинградского и Северо-Западного фронтов южнее Ладожского озера побудили ее к созданию 17 декабря Волховского фронта во главе с Мерецковым. Решить задачу деблокирования Ленинграда он не смог, но разгром 16-й армии Буша существенно улучшил наши позиции на Ленинградском и Демянском направлениях.
Успешное наступление на Орловском направлении смежных флангов Западного и Юго-Западного фронтов побудило Ставку воссоздать 24 декабря Брянский фронт во главе с Черевиченко. В его состав вошли прежние 3-я и 13-я армии генералов Крейзера и Герасименко.
Выход войск Калининского, Западного, Брянского и Юго-Западного фронтов к концу декабря на линию Орешки—Старица—Малоярославец—Калуга—Белев—Мценск—Новосиль знаменовал собой завершение первого этапа контрнаступления Красной армии от Москвы.
Будь к началу сорок второго в распоряжении Ставки еще хотя бы четыре резервных армии — две для Западного и по одной для Калининского и Брянского фронтов — появилась бы реальная возможность отбросить врага до линии Витебск—Смоленск—Брянск. Но таких резервов в сто двадцать тысяч человек в стране тогда еще не имелось.
Декабрьское контрнаступление Красной Армии потрясло вермахт до основания. Враг был отброшен с подмосковных позиций на 150—250 километров на запад. Угроза нашей столице была ликвидирована. В конце декабря вернулись из эвакуации оборонные наркоматы, правительственные учреждения. В филиале ГАБТ СССР возобновились вечерние спектакли. Несколько сольных концертов для фронтовиков дал известный певец Сергей Лемешев... Как знаменательно все это было для осажденной столицы, для всей страны.
Москва устояла!

 

 

Анатолий АЛЕКСАНДРОВ
Смоленск.