— Бабушка, вы почему плачете, случилось что? — вообще-то Ваньке не должно было быть дела до незнакомой тетки в дорогой шубе, стоявшей рядом с крутейшим (Ванька в таких делах понимал!) «мерседесом». Что у него, своих проблем что ли мало? Впрочем, сегодня проблем действительно не было. Милостыню он собирал в центре Москвы, где всегда много иностранцев, которые, надо отдать им должное, подают очень даже неплохо. По крайней мере, уж куда как лучше таких вот местных теток в шубах и «мерседесах».
Зато и милиции в центре хватает. И ох как не любят они малолетних нищих и всяких прочих оборванцев. Гоняют по-страшному, а то и в детприемник угодить можно. Ваньке это без надобности, особенно сейчас, перед самым Новым годом. Почему гоняют, Ваньке один раз очень доходчиво объяснили как раз в детприемнике. Оказывается, быть нищим — очень непатриотично. И уж если побираешься, надо делать это подальше от центра, чтобы не дискредитировать родину в глазах иностранцев. Если честно, Ванька не знал, что такое «непатриотично». В подвале, где они обычно обитали с ребятами, его воспитывали, наверное, не совсем в духе последних, патриотических веяний.
Не знал он и что означает слово «экстремизм», которым его тоже пугал милиционер, определивший в детприемник. Сначала Ванька даже подумал, что это болезнь такая типа чесотки, глистов или, может быть, сифилиса. Но потом понял, что нет. Скорее, преступление. Потому что, по словам мента, бедности и нищеты в нашей стране нет. Так сам президент вроде бы сказал! А он, Ванька, одним своим видом, обношенным и бездомным, выступает против президента. Ну а раз против власти — значит, однозначно экстремист и должен отвечать по закону. Ни против кого Ванька выступать и не думал, к тому же ему хорошо было известно, что в 9 лет в тюрьму еще не сажают, даже за этот непонятный «экстремизм». Ну а ментам при определенной ловкости можно и не попадаться. Вот сегодня и не попался! Ни ментам, ни конкурентам по нищенскому бизнесу. Зато милостыни насобирал, хоть на новогодние каникулы уходи! Потому был сегодня добрым и не смог пройти мимо плачущей тетки в шубе.
Вообще-то Ванька всегда был жалостливым. Через жалость эту свою даже в неприятности порой попадал, жизнь-то ведь штука жестокая. Но, видно, по причине именно этой самой жалостливости, и нищим он был не рядовым. В их бригаде — так вообще самым лучшим, это все признавали. Такие он жалобные истории придумывал, так ими проникался и рассказывал с таким искренним чувством, что даже иностранцы, которые по-русски ни бельмеса, слезы лили. Ну и подавали соответственно.
На самом-то деле ничего такого особо жалостливого в его истории не было, совсем обыкновенная история. Жил себе с отцом, матерью да бабкой, может, и не шикарно, да нормально, как все. Потом завод, где отец работал, закрыли, тот потуркался-потуркался и устроился к одному Хозяину. Пахал на него дни и ночи, вот сердце и не выдержало. Умер. Мать с горя пить начала. Ну а как напьется, так с кулаками. Вот Ванька в Москву и убежал. Здесь много богатых, есть у кого милостыню простить. Мать, конечно, жалко, а что поделаешь? Да и бабку жалко, хорошая она. Кстати, чуть-чуть на тетку похожа, которая плачет (только шубы такой у нее сроду не было), может, потому еще и остановился рядом с незнакомкой.
— Бабушка, что у вас случилось? — снова окликнул ее Ванька.
— Какая я тебе бабушка! — женщина подняла заплаканное лицо. Нестарое еще лицо, вот только измученное, как после долгой болезни. — Да и не дам я тебе ничего, у самой ничего не осталось!
Женщина снова заплакала. Но Ванька не уходил:
— И не нужно мне ничего, ба.., тетенька. У меня и так все есть. Но, может, я чем-то помочь могу?
— Ах, мальчик! Чем ты мне можешь помочь. Даже обокрасть не можешь, потому что нет у меня больше ни-че-го. Совсем ничего. Это ты хоть понимаешь?
— Ну как же ничего? А машина, а шуба? Их продать можно за недешево. Потом пять лет живи — ничего не делай.
— Ох, все вы, голодранцы, одинаковые! Лишь бы не делать ничего да чужие деньги считать. Да не в деньгах же счастье!
— А в чем? — спросил Ванька, хотя на самом деле прекрасно знал — в чем. Счастье — это когда папа каждый вечер приходит с работы, мама готовит ужин, как она говорила, «какой бог пошлет», и потом все вместе садятся за стол. Сейчас-то, если промысел нищенский удачно сложился, ужин у них с ребятами и получше бывает, чем вареная картошка да покупные котлеты. А счастья все равно нет. Но ничего этого Ванька, естественно, не сказал.
— Вот, посмотри, — женщина сначала подергала себя за мочки ушей, а потом протянула руки и пошевелила пальцами у него пред носом. — Видишь, пусто! Ни колец, ни серег, ни колье, ни браслетика даже или часов. А ведь совсем еще недавно все было! Ну совершенно все! Серьги в виде треугольников белого золота, украшенные бриллиантами... Брошь в виде ветви из белого и желтого золота, украшенная бриллиантами... Платиновая цепь с кулоном в виде двух сердец, по контурам бриллианты... Часы швейцарские Franck Muller, белое золото, прямоугольный циферблат... — женщина снова всхлипнула, но ей все же удалось взять себя в руки. — Ты хоть представляешь себе, что такое часы швейцарские Franck Muller?
Ванька честно сказал, что не представляет. Потом хотел добавить, что его друг Серега, наверное, знает. Ему уже почти 13 лет, и пора, кроме нищенского, другое ремесло изучать. Так он как раз на часах специализируется, пальцы у него ловкие, так ремешки и цепочки расстегивает, что хозяева никогда не замечают. Но почему-то про Серегу говорить Ванька не решился, а вместо этого спросил:
— Куда ж все делось-то? Обокрали вас, наверное?
— Ах, если бы только это! Сперва и впрямь обокрали: и кольца, и часы, и деньги. И даже иконы, представляешь? Иконы украли, нехристи. Да где уж тебе понять, что такое настоящая вера. Ну да это еще не беда, Бог дал — Бог взял. Новое купить можно было бы, да только... — женщина снова зарыдала.
— Денег, наверное, не осталось? — сочувственно спросил Ванька. — Ну, вы не расстраивайтесь! Я ж говорю, шубу можно продать. Хотя без шубы, конечно, холодно. Только ведь без всех этих кулонов и цепочек вполне даже прожить можно. Какой в них толк-то? Вон, у моей мамы одно только колечко и было — обручальное. Потом в ломбард заложили, чтобы за квартиру заплатить. Без этого-то не проживешь, в миг выселят.
— Много ты понимаешь! Твоя мама — кто она такая? Никто! Она может и без кулона Chopard... А я — я большой человек! И вокруг меня — большие люди, лучшие, можно сказать, из лучших. Как перед такими без Franck Muller и Chopard появиться? Представить себе даже нельзя такого. Это ж просто оскорбить их в лучших чувствах. А работа у меня, знаешь, какая ответственная? То с президентом встречаться, то с иностранными депутатами.
— А, понял, значит, без бриллиантов и золота — это непатриотично! — вспомнил Ванька слова милиционера из детприемника.
— Вот-вот! Именно непатриотично, это ты очень правильно заметил. Я ж таким своим видом нищенским в глазах зарубежных лидеров просто честь и достоинство нашей страны роняю, — согласно закивала незнакомка в шубе.
— А это уже экстремизм получается! За него и под суд попасть можно! — радостно заключил Ванька.
Но женщина почему-то не разделила его радости, а только как-то странно посмотрела и умолкла. Но потом все же продолжила:
— Видишь, ты и сам понял, что теперь я стала настоящим изгоем. Нигде не бываю, ни с кем не общаюсь. Даже на работе почти не появляюсь, другие за меня заседания ведут. Только такие, как ты, голодранцы, мне теперь в собеседники и годятся, — глаза женщины снова наполнились слезами.
— Да, на работу не ходить — это хуже нет, — посочувствовал Ванька. — Зарплату платить не будут, а потом и вовсе выгонят.
Тут женщина вдруг перестала плакать и засмеялась:
— Да кто ж меня выгонит, глупенький? У нас же работа такая — хочешь работай, а хочешь, дома сиди, или на Гавайях отдыхай, никто слова не скажет. И зарплату дадут, и премию. Только ж разве это деньги?
— Ну, раз работа такая, что можно ничего не делать, понятно, что зарплаты на новые кулоны не хватает.
— Нет, ну все-таки ты очень бестолковый ребенок! И чего я с тобой только разговариваю? Кто ж говорит, что не хватает! В другом беда. То не просто жулики, что мою квартиру обворовали. Они меня прокляли или сглазили.
— Это как? — Ванька не на шутку заинтересовался.
— Сейчас покажу. Как раз мой шофер возвращается... Последняя попытка. Если уж и теперь не получится...
Подошедший к «мерседесу» плотный мужчина подозрительно глянул на Ваньку, но ничего не сказал.
— Садись, — женщина в шубе открыла перед Ванькой, как перед каким-нибудь принцем, дверь машины, и он со сладким замиранием юркнул внутрь. Во расскажет вечером пацанам, небось не поверят, что на «мерсе» катался.
Женщина взяла у шофера маленькую коробочку и раскрыла ее. В ней лежало желтенькое такое колечко с камушками. По мнению Ваньки, так себе колечко, ничего особенного.
— Смотри! — женщина осторожно взяла колечко и надела его на палец. И тут произошло нечто странное. Желтый металл начал светлеть, истончаться и через несколько минут превратился в обыкновенную фольгу. Такие «колечки» из блестящих конфетных фантиков делали Ванькины одноклассницы, когда он еще ходил в школу. От удивления Ванька даже рот раскрыл:
— Ух ты!
— Вот, теперь ты понял? И стоит мне только прикоснуться к золоту, брильянтам или другим каким драгоценностям, они сразу превращаются в стекло, опилки или бумагу. Я потому и шофера своего в магазин посылала, чтобы уж не на глазах у продавцов. А то ты просто не представляешь, какие сплетни пойдут.
— А вы лечиться пробовали? Ну, может, к врачу. Или, раз прокляли, к священнику?
— А что ж ты думаешь? Ясное дело, пробовала. В ЦКБ две недели лежала, в реанимации, даже на съезд, где все наши собрались, поехать не смола. И все без толку. И к священникам ходила. Тем самым, что иконы мне украденные дарили. Знаешь, какие это священники? Не какие-нибудь там нищие попы деревенские. И тоже ничего. Говорят, мы только за деньги помогаем, за даром не умеем. А здесь — случай тяжелый, надо, чтобы кто-то бескорыстный нашелся — проклятие снять!
И тут Ванька понял, что может помочь бедной женщине в шубе и «мерседесе».
— Знаю я такого бескорыстного, что за так порчу с людей снимает! Дед Николай, слепой старик, который на Курском вокзале живет. Он и нашему главному, Димону, помог, когда того конкуренты сглазили и все менты привокзальные к нему цепляться начали, будто он один без документов шляется. Хотите, познакомлю?
Лицо женщины выразило сомнение, потом надежду, потом снова сомнение. В конце концов она сказала, что рассчитывать ей все равно больше не на что и хуже не будет. И они поехали. «Вот и не верь в новогодние чудеса», — думал Ванька, гордо глядя на Москву в окно «мерседеса» и представляя себя богатейшим из бизнесменов. Может быть, даже главой вех московских нищих.
На вокзал странная женщина, превращавшая драгоценности в мусор, сама не пошла, сказала, что «это будет скандал». Ванька привел деда Николая прямо к «мерседесу». Сперва-то он не хотел, но когда Ванька жалостливо объяснил, что совсем человек пропадает, все-таки согласился. Старик сел в машину с таким видом, будто всю жизнь в «мерседесах» ездил, а что тетка в шубе брезгливо поморщилась, так он все равно не видит.
А Ванька остался на улице. Ждал он довольно долго. Потом дед Николай медленно и с достоинством вылез, «мерседес» сразу же тронулся — будто его и не было. Ваньке вдруг стало обидно: целый час на эту тетку убил, а она даже не попрощалась. Нет, не похожа она на его бабушку. И все-таки любопытство было сильнее обиды.
— Ну что, помог ты ей, дедушка Николай? — спросил он.
— А вот даже и не знаю, — вздохнул старик. — Больно уж случай тяжелый, правильно ей тот митрополит сказал. Понимаешь, Ванька, работает она начальницей, хотя и не самой главной, в одном большом Сером доме. И люди вокруг нее сплошь серые и одинаковые. Только бриллиантами и золотом посверкать и могут. А дела серьезные вершат, деньги народные на всех распределяют. Но, главное, болезнь среди них завелась: как только к народным деньгам прикоснутся, ну, к тем, что на зарплату врачам или на пенсию, или на лекарства инвалидам, так те сразу в бумагу или пыль превращаются. Зато у них самих, которые из Серого дома, все новые и новые богатства появляются. Это уже физика, закон сохранения вещества и энергии называется. Да ты все равно в школу не ходишь, откуда тебе знать.
— И что, все в этом Сером доме уже заразились?
— Не все, но очень многие. Хотя болезнь эта только к тем липнет, кто деньги и золото больше всего в жизни любит.
— Но у них народное золото в пыль обращается, а у этой свое собственное, я сам видел!
— Ну, видно, когда обокрали ее, расстроилась очень. Вот из-за стресса у вируса мутация какая-то и произошла.
— Больно ты умный, дед Николай! «Стресс», «мутация»! Я и слов-то таких не знаю. А что ж ты ей посоветовал, чтобы выздороветь?
— Самой, своим трудом и по-честному деньги зарабатывать. Тогда и цацки, на честные деньги купленные, в труху не превратятся. Только кто же трудовые денежки на такую ерунду сверкучую тратить будет?
q
Недели через две после описываемых событий у большого Серого дома в центре столицы ошивался довольно замызганный пацан. Ошивался так долго, что в конце концов не выдержал один из охранявших здание милиционеров:
— Эй, пацан, что ты тут делаешь? Убирался бы по добру, по здорову.
— Понимаете, дяденька, у меня дело.
— Какое еще дело здесь у такого оборванца малолетнего? — разозлился мент, но когда мальчик достал из-за пазухи и развернул сверток, примолк. В сверке были настоящие золото и бриллианты. Милиционер невольно протянул к ним пальцы, но пацан решительно отвел его руку.
— Не трогайте, дяденька. Они заразные. Их моему другу Сереге большие ребята передали, которые краденое покупают. Говорят, намучились с ними, не знают, что и делать. А я их хозяйку, кажется, знаю. Ну, точнее, она думает, что хозяйка.
— А почему трогать-то нельзя?
— А вдруг вы до чужих денег и золота жадный, тогда тоже страшной болезнью заболеете. Я вот сперва хозяйке отдать хотел, потому и пришел. А теперь понял — нельзя. Она только дотронется, и все в мусор превратится. Не знаете, работает тут, в Сером доме, кто-нибудь честный, у кого не пропадет? Тогда бы я отдал...
Крали ли у Слиски
бриллианты Бурджанадзе?
В своей беседе с главой грузинского парламента
журналисты из газеты «Новое Русское Слово»
выясняли и этот вопрос
Нино БУРДЖАНАДЗЕ:
«Дорогих подарков политикам я не дарю
и сама не получаю»
— Недавно была ограблена квартира Любови Слиски в Москве. Говорят, среди похищенных вещей было и ювелирное украшение, которое якобы подарили ей вы...
— Мне очень жаль, что такое случилось с г-жой Слиской, несмотря на то, что у нас с ней в последнее время сложились не самые добрые отношения. Уж не знаю, честно говоря, почему г-жа Слиска, которая в свое время говорила о демократических принципах, об уважении к малым государствам, вдруг решила стать такой нетерпимой по отношению к Грузии... Но это опустим. Какими бы у нас ни были политические отношения, чисто по-человечески мне действительно было неприятно узнать об этом инциденте.
Что же касается подарка... Меня тоже информировали, что шел разговор о моем подарке чуть ли не из платины и бриллиантов. Ничего подобного не было, потому что таких дорогих подарков, могу вам сказать, мы не дарим политикам. По крайней мере, я не дарю и сама не получаю.
Подарок, который с нашей стороны был официально сделан г-же Слиске, когда она приезжала в Тбилиси, — медальон ручной работы из серебра с перегородчатой эмалью. Типичный парламентский подарок. Дорогим его назвать нельзя, он стоит не более 50—60 долларов.
Мы часто делаем такие подарки нашим гостям. Его получила не только г-жа Слиска, но и все женщины, которые приезжают к нам в гости...