Генерал
Алексей БРУСИЛОВ:
«Я видел, что ни одна партия не обещает народу того, что сулят большевики: немедленно мир и немедленно дележ земли. Для меня было очевидно, что вся солдатская масса обязательно станет за большевиками...»

В мае 1920 года, когда части Красной армии вели бои с войсками Пилсудского, вторгшимися на территорию Советского государства, в «Правде» было напечатано воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», в котором, в частности, говорилось: «В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старшие боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их вам не нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию, на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку-Россию».
Первой под призывом к бывшим офицерам царской армии сотрудничать с большевиками во имя спасения России стояла подпись генерала А.А.Брусилова.

СОТРУДНИЧЕСТВО Брусилова (еще недавно генерал-адъютанта царской армии, после свержения Николая II решением Временного правительства — Верховного главнокомандующего) с советской властью началось в 1920 году, когда он отправил письмо председателю Военно-исторической комиссии с просьбой зачислить его «в число сотрудников по исследованию и использованию опыта войны 1914—1918 гг.». Однако научную работу — ее темой были действия 8-й Армии в 1914 году до начала Галицийской битвы — вскоре пришлось прервать. С запада пришла новая угроза государству в виде войны с белополяками.
25 апреля 1920 года польские войска вторглись на территорию Украины. Части Красной армии с боями отступали. 7 мая поляки заняли Киев. Положение становилось критическим. В эти дни Брусилов отправляет письмо начальнику Всероссийского главного штаба Н.И.Раттелю с предложением «собрать совещание из людей боевого и жизненного опыта для подробного обсуждения настоящего положения России и наиболее целесообразных мер для избавления от иностранного нашествия».
«За последние дни пришлось мне читать ежедневно в газетах про быстрое и широкое наступление поляков, которые, по-видимому, желают захватить все земли, входившие в состав Королевства Польского до 1772 г. (дата первого раздела Польши. — О.Г.), а может быть, и этим не ограничатся, — пишет Брусилов. — Если эти предположения верны, то беспокойство правительства, сквозящее в газетах, понятно и естественно». Он говорит о «возбуждении народного патриотизма» как о первой мере в отражении агрессии, потому что без него «крепкой, боеспособной армии не будет». Россия признала право на самоопределение, «сняв цепи со всех бывших подвластных народов», рассуждает Брусилов, и поляки воспользовались свободой «устроиться по своему желанию», следовательно, и сама Россия также вправе «требовать того же самого от них, и польское нашествие на земли, искони принадлежащие русскому православному народу, необходимо отразить силою».
Предложение Брусилова было принято — при главнокомандующем Вооруженных сил республики С.С.Каменеве было создано Особое совещание, в состав которого, помимо ставшего председателем Брусилова, вошли и другие известные представители царской армии (в том числе В.Н.Клембовский, А.Е.Гутор, А.М.Зайончковский). Сам приказ об учреждении Особого совещания, опубликованный в «Правде», свидетельствовавший о переходе на сторону большевиков столь авторитетных в старой России военных, произвел большое впечатление как на сторонников советской власти, так и на ее врагов.
Выпуск воззвания «Ко всем бывшим офицерам...» был одним из первых действий Особого совещания. Вслед за ним вышел подписанный Лениным декрет «О бывших офицерах», освобождавший от ответственности «за те деяния, которые они совершили в составе белогвардейских армий» офицеров, чьи действия помогут в борьбе с поляками и белогвардейцами. А после выступления из Крыма войск Врангеля было выпущено обращение-манифест к врангелевцам, подписанное Лениным, Калининым и Брусиловым, в котором гарантировалась безопасность офицерам в случае их перехода на сторону красных. В судьбах многих бывших офицеров эти шаги советской власти им навстречу, подкрепленные к тому же авторитетом Брусилова, сыграли огромную роль. Брусилов рассказывал, что сразу же стал получать письма от офицеров с просьбой помочь им попасть на фронт. Офицеры, готовые помочь Красной армии, пришли в военкоматы на следующий же день после появления в «Правде» воззвания.
Выбор Брусилова не остался незамеченным и в лагере белых — отныне генерал стал их злейшим врагом. В конце войны в газете «Общее дело» вышла статья под названием «Как они продались III Интернационалу». 12 бывшим царским генералам предъявлялось обвинение в работе по укреплению Красной армии и организации обороны Советской России. Все они заочно приговаривались к смертной казни. Фамилия Брусилова в списке «продавшихся большевикам» называлась первой.
Любопытно, что эти белые «патриоты» обвиняли генерала именно в «продажности». Другие возможные мотивы при выборе, на чьей стороне сражаться, им, воевавшим на западные деньги, получается, и в голову не приходили. Сам Брусилов по этому поводу тонко заметил: «Большевики, очевидно, меня уважают больше, потому что никто из них никогда и не заикнулся о том, чтобы мне что-либо посулить».
С многими из тех, кто впоследствии возглавил белогвардейские армии, в первую очередь Добровольческую, Брусилов был хорошо знаком еще по Первой мировой войне. Среди них М.В.Алексеев, А.И.Деникин, А.М.Каледин, Л.Г.Корнилов. Контрреволюционеры всегда возлагали большие надежды на то, что Брусилов окажется вместе с ними. Не только его военные знания и опыт, одно только его имя, много значившее для всех русских патриотов, без сомнения, помогло бы привлечь в белую армию большое число колеблющихся. Известно, что, пока Брусилов находился в госпитале (в дни ноябрьских боев в Москве в 1917 году он был тяжело ранен осколками попавшего в его дом снаряда), к нему приходили представители белогвардейцев с предложением бежать на Дон. Он наотрез отказался и произнес свои известные слова,«как громом поразившие» передавшую письмо из Новороссийска контрреволюционерку Нестерович-Берг: «Пора нам всем забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным».

ДЕЙСТВИЯ правительства Пилсудского, развязавшего войну с целью вернуть Польше Литву, Белоруссию и значительную часть Украины, целиком отвечали интересам интервентов из Антанты, в частности, Франции, которая с 1919 года начинает проводить в отношении Советской России новую политику. Она отказывается от идеи посылать в Россию на борьбу с революцией собственные войска, разумно решив, что тех же целей проще пытаться достичь чужими руками. Поэтому Франция начинает активно способствовать укреплению в военном отношении только что возникших лимитрофных государств, прежде всего Польши. Одновременно Франция отзывает свои войска из Одессы, Николаева и Херсона, в сентябре 1919 года Черное море покидает французский флот, предоставив право там хозяйничать англичанам. (Ухода иностранных кораблей, к слову, совсем не желали в России сторонники белых. Вспомним, как нервничал в Одессе в апреле 1919 года писатель Бунин: «Вот теперь ходим ежедневно на Николаевский бульвар: не ушел ли, избави Бог, французский броненосец, который зачем-то маячит на рейде и при котором все-таки как будто легче».) Политика военного усиления Польши оказалась для Франции успешной: она стоила измученной России лишнего года гражданской войны.
Брусилов, очевидно, не относился к тому разряду «белых патриотов», которые приветствовали любое иноземное вторжение в охваченную революцией страну, лишь бы оно стало «избавлением» от большевизма. Пусть даже ценой потери Россией независимости; какое это имеет значение, если интервенты — неважно, англичане, французы, немцы, поляки — восстановят старые порядки, загонят обратно восставший народ, возомнивший себя хозяином собственной страны. С надеждой встречали они «слухи о каких-то польских легионах, которые тоже будто бы идут спасать нас». Поляки, однако, придут, когда написавший эти строки Бунин уже сбежит из России.
Для Брусилова эмиграция не была приемлемым выходом. «...Я говорил всем, что считаю долгом каждого гражданина не бросать своего народа и жить с ним, чего бы это ни стоило», — пишет он в воспоминаниях. Наверное, человеку социальной среды, к которой принадлежал Брусилов и которая в целом Октябрьскую революцию не приняла, уехать из России было даже легче, чем остаться. В книге «Мои воспоминания» он обмолвился и о своих сомнениях, и о твердом решении остаться на Родине: «Одно время под влиянием больших семейных переживаний и уговоров друзей я склонился к отъезду на Украину и затем за границу, но эти колебания были непродолжительны. Я быстро вернулся к моим глубоко засевшим в душе убеждениям. Ведь такую великую и тяжелую революцию, какую Россия должна была пережить, не каждый народ переживает. Это тяжко, конечно, но иначе поступить я не мог, хотя бы это стоило жизни. Скитаться же за границей в роли эмигранта не считал и не считаю для себя возможным и достойным».
Вместе с тем как военный человек, всю жизнь посвятивший защите России, насколько это было в его силах, работавший на укрепление армии как гарантии могущества и безопасности страны, Брусилов не мог оказаться в одном лагере с теми бывшими высокопоставленными царскими военными, которые в Гражданскую войну действовали заодно с интервентами и на их деньги. «Оставаясь в России, несмотря на то, что перенес много горя и невзгод, я старался беспристрастно наблюдать за всем происходящим, оставаясь, как и прежде, беспартийным. Все хорошие и дурные стороны мне были заметнее». Среди прочего он, очевидно, видел и то, что за независимую, не порабощенную иностранными оккупантами Россию борются именно большевики. И беспокойство о судьбе Родины оказалось сильнее идейных расхождений Брусилова с советской властью. Причины перехода генерала Брусилова на сторону красных состояли не в привлекательности для него самих по себе ленинских идей, а в том, что коммунисты оказались единственной на тот момент в России силой, всеми способами отстаивающей ее национальные интересы. Текст воззвания «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», предложенный Особому совещанию самим Брусиловым, именно это и доказывает — принимая, очевидно, непростое для себя решение сотрудничать с советской властью, люди, подобные ему, руководствовались самым важным в данной ситуации доводом — чувством патриотизма.
Более четко эту мысль Брусилов высказал в вынужденном объяснении с офицерами-белоэмигрантами, состоявшемся в 1925 году в Карлсбаде, куда Брусилов выехал на лечение. Группа русских эмигрантов нарочито громко, чтобы он услышал, начала возмущаться тем, что старый царский генерал пошел на службу к большевикам. Верный своим боевым принципам и в словесной войне, Брусилов на нападение ответил тем же: «А кто, как не большевики, вместе с русским народом отстоял в гражданской войне нашу землю от жадных иностранных государств?» Офицерам нечего было на это возразить, и Брусилов завершил атаку: «А где были, к кому на службу пошли в это время вы, господа? К немцам, французам, или, может быть, к румынам?»
О своем отношении к «патриотизму» белых, после поражения в Гражданской войне бежавших за границу, Брусилов сказал, комментируя «Очерки русской смуты» Деникина: «Не знаю, что легче: на чужие деньги жить за границей все эти годы или переживать все ужасы революции, голод и холод вместе со всей Россией». Настоящий патриотизм состоит не в том, чтобы много говорить «с большим пафосом о «Родине-матери» и одновременно «заливать ее потоками братской крови». Любовь к Родине, как понимал ее Брусилов, — не бросить Россию, когда она переживает столь тяжелые времена, «и помогать ей вблизи, насколько сил и ума хватит».
Добровольная помощь Брусилова Красной армии была непосредственным продолжением этих мыслей. В числе вопросов, которые обсуждались Особым совещанием, были методики подготовки командного состава Красной армии. Уже в 1920 году он говорит о введении единоначалия в армии, о том, что «необходимо иметь... корпус красных офицеров, начальников во всех отношениях, без института комиссаров». Особо близкий Брусилову вопрос — о роли кавалерии в современной войне. Недаром после окончания гражданской войны он был назначен военным инспектором коннозаводства и коневодства, а затем инспектором кавалерии РККА.
Дело в том, что до революции военная служба Брусилова долгие годы была связана именно с кавалерией — он проработал в Офицерской кавалерийской школе больше 20 лет и покинул ее с должности начальника школы. При Брусилове большое внимание при подготовке офицеров-кавалеристов уделялось не только теории езды и выездки лошадей, но и практическим занятиям. Это, в общем, выглядит вполне естественным — кавалерийский командир должен быть прекрасным наездником. На деле же для повышения боевой и технической подготовки в школу зачастую приходили сорока- пятидесятилетние подполковники, чья физическая подготовка была очень далека от той, которую необходимо иметь человеку, служащему в армии. Сложность была и в том, что учениками Брусилова во многих случаях становились представители высшего сословия царской России, ему приходилось командовать обладателями аристократических военных фамилий, которые часто не испытывали ни малейшего желания проходить переподготовку в «лошадиной академии», как презрительно они называли Офицерскую школу. И все-таки Брусилов добился того, что даже выпускники Академии Генерального штаба, служившие в кавалерийских частях, должны были пройти практическую переподготовку.
Эти подробности несколько не вяжутся с романтическим представлением об удалых царских офицерах. Боеспособность армии, однако, не определяется умением красиво маршировать на военных парадах. Брусилов, настаивая на сложной практической программе во вверенной ему школе, это хорошо понимал.
Заслугой Брусилова стало внедрение на практических занятиях в школе сложных кавалерийских упражнений, таких, как парфорсная охота. Трудность ее состоит в том, что всадник должен преследовать, например, убегающего дикого оленя, по непредсказуемому маршруту пересекающего сложную местность. Очевидно, что достигшим мастерства в подобном упражнении кавалеристам было легче в условиях настоящего боя.
За годы революции и гражданской войны количество лошадей в России сократилось больше чем на треть. Сильнее всего пострадало племенное коневодство. Его восстановлением и занимался Брусилов. Ему приходилось бороться с популярным мнением, что культурная лошадь в кавалерии вообще не нужна, а с ее ролью справится и обычная крестьянская лошадь. Вместе с тем военный опыт Брусилова подсказывал, что модные тогда теории создания крупных кавалерийских соединений (возникшие как следствие успехов Первой и Второй конных армий в гражданскую войну) неверны и могут иметь опасные последствия.
Кавалерия как род войск постепенно отмирала, в последующих войнах, как известно, она не играла существенной роли. Начиналось резкое развитие военной техники. Силу авиации Брусилов понял еще в Первую мировую войну. Он широко применял существовавшие тогда самолеты, главным образом, для ведения разведки. В 1920 году он пишет: «Совершенно необходимо обратить особое, усиленное внимание, не жалея ни средств, ни трудов, на самую энергичную постройку воздушных судов вполне современных типов и необходимо твердо помнить, что наша отсталость в этом отношении грозит Красной армии в будущем, а следовательно, и всей Советской республике, большой бедой. Героическими усилиями нам необходимо догнать наших возможных врагов и в дальнейшем никак не отставать в развитии этого нового вида оружия». Как мы знаем, в Советском Союзе развитию авиации уделялось самое серьезное внимание. В сущности, это предостережение выдающегося военачальника звучит и сейчас вполне современно.

ИМЯ Алексея Алексеевича Брусилова прогремело на всю Россию после успеха наступления русских войск летом 1916 года. Брусиловский прорыв выглядит еще более впечатляющим, если вспомнить о том, что после полосы тяжелейших неудач и отступлений 1915 года ничего подобного от русской армии немцы и австрийцы просто не ждали. «То, что... считалось почти невозможным, свершилось с неожиданностью и очевидностью опустошительного явления природы, — писали двадцать лет спустя немецкие историки. — Русское войско явило столь разительное доказательство живущей в нем наступательной мощи, что внезапно и непосредственно все тяжелые, казалось бы, давно уже преодоленные опасности войны на нескольких фронтах всплыли во всей их прежней силе и остроте».
В результате наступления русская армия вступила на территорию Северной Буковины; фронт был прорван на территории протяженностью 350 км, глубина прорыва составляла 70—120 км. Общие потери противника составили 1,5 миллиона человек. Успехи русских заставили Германию перебросить часть своих войск с Западного фронта, то есть Россия в очередной раз за ту войну облегчила положение своих союзников, сражавшихся под Верденом, и спасла от разгрома итальянскую армию. Заметим, страны Антанты никогда не торопились на выручку России, если она оказывалась в аналогичном положении.
Потери России в войне они вообще не склонны были считать сравнимыми с потерями своих армий. Так, незадолго до начала наступления на Юго-Западном фронте (к слову, русская армия потеряла в нем полмиллиона человек) французский посол Палеолог пытался объяснить председателю Совета министров России Штюрмеру, что «наши потери чувствительнее русских потерь» на том основании, что «по культурности и развитию французы и русские стоят не на одном уровне». «Россия одна из самых отсталых стран в свете», в то время как во французской армии сражаются «люди талантливые и утонченные», «сливки и цвет человечества».
Однако когда эта «невежественная и бессознательная масса» русских нанесла столь ощутимое поражение врагу, опытом русского генерала Брусилова союзники не побрезговали воспользоваться. Кстати, после Брусиловского прорыва западная пресса вполне серьезно недоумевала, откуда в этой варварской России взялся столь выдающийся полководец, а страны цивилизованного Запада ничего подобного представить миру не могли. Ответ нашли быстро — командующий Юго-Западным фронтом оказался вовсе даже не русским Брусиловым, а представителем «родовитой английской аристократии» сэром Гектором Мак-Дональдом, успевшим к тому же повоевать в русско-японской войне на стороне японцев. С таким объяснением все сразу вставало на свои места.
Наступление, разработанное Брусиловым, стало выдающимся достижением военного искусства. Брусиловский прорыв стал первой увенчавшейся успехом операцией, осуществленной в условиях позиционной войны. Дело в том, что до него укрепленные позиции противника пытались прорывать, нанося фронтальный удар. Подготовка к сражению заключалась в том, что к выбранному месту главного удара стягивались многочисленные резервы пехоты и артиллерия. Эти приготовления невозможно было скрыть от разведки противника, который точно так же начинал ту же самую подготовку в том месте, где ожидалось нападение. Наступление оказывалось бессмысленным, прорвать фронт не удавалось. Брусилов же решил атаковать по всему фронту, готовить несколько ударных участков. В этом случае противник оказывался лишенным возможности понять, откуда последует главный удар и, следовательно, не мог к нему подготовиться.
Идея Брусилова помогла союзникам в разгроме Германии: она была использована маршалом Фошем в 1918 году. Под названием «атака перекатами» брусиловское наступление пехоты волнами применили англичане в 1917 году. Его опыт изучался в советской военной науке — на его основе была разработана теория прорыва укрепленных полос.
Вспоминая реакцию русского общества на успех предпринятого им наступления, Брусилов писал, что «получал сотни поздравительных и благодарственных телеграмм от самых разнообразных кругов русских людей. Все всколыхнулось. Крестьяне, рабочие, аристократия, духовенство, интеллигенция, учащаяся молодежь — все бесконечной телеграфной лентой хотели мне сказать, что они русские люди и что сердце их бьется заодно с моей дорогой, окровавленной во имя родины, но победоносной армией. Это было мне и поддержкой, и великим утешением. Это были лучшие дни моей жизни, ибо я жил одной общей радостью со всей Россией».
Забота о силе и могуществе России были главным делом жизни Брусилова и при царе, и после революции, когда страна выбрала себе другую судьбу. «Я подчиняюсь воле народа — сказал он в интервью рижской газете, — он вправе иметь правительство, какое желает. Я могу быть не согласен с отдельными положениями, тактикой советской власти, но, признавая здоровую жизненную основу, охотно отдаю свои силы на благо горячо любимой мною Родины».

Георгиевские кавалеры.

Ольга ГАРБУЗ