"СОВЕТСКАЯ РОССИЯ" N 44 (12819), четверг, 20 апреля 2006 г.

 

К 95-летию Георгия Маркова
ГРЯДУЩЕМУ ВЕКУ— О ЗЕМЛЕ ОТЦОВ

19 апреля 2006 года исполнилось 95 лет со дня рождения Георгия Мокеевича Маркова — выдающегося советского писателя и общественного деятеля, дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий. В 1971—1986 гг. Г.М.Марков был первым секретарем правления, а в 1986—1989 гг. — председателем правления Союза писателей СССР, избирался членом ЦК КПСС, депутатом Верховного совета СССР и РСФСР.

В САМОМ НАЧАЛЕ 1989 года, когда Георгия Мокеевича Маркова провожали на пенсию, руководство Союза писателей поблагодарило его за многолетнюю работу по сплочению литературных сил страны. И хотя общественная атмосфера в январе 89-го уже становилась неблагоприятной для союзных структур, в том числе для «большого» союза писателей, формулировка прощальной благодарности была удивительно точной. С 1956 года, после переезда из Иркутска в Москву, и до конца 1980-х Георгий Марков из года в год формировал единое организационное и творческое пространство советской литературы. Такому литературному строительству должно было способствовать многое: разнообразная социальная поддержка писателей и их семей, проведение недель и декад советской литературы в самых отдаленных регионах и в национальных республиках, мощная издательская и полиграфическая база, центральная и провинциальная литературно-художественная периодика и многое другое. Каждый день вникая в тончайшие детали и нюансы всей этой работы, выстраивая тонкую систему сдержек и противовесов, необходимую для плодотворного политического диалога с властью, Георгий Марков нес бремя личной ответственности за все, что складывалось и не складывалось в повседневной работе, за удачи и неудачи всех, как тогда говорили, «боевых отрядов многонациональной советской литературы». Его работа оказалась и результативной и... неблагодарной. Эпоха Маркова была для Союза писателей СССР временем расцвета, а его личная творческая судьба настолько переплелась с общественно-политическими заботами, что, похоже, у него не оставалось времени углубиться в размышления на невеселую тему: не будь этих должностей и поручений, он написал бы больше и, вероятно, прожил бы дольше.
А началом его жизненного и творческого пути были детство и ранняя юность, прожитые в томском Приобье, в Чулымской тайге. Исток жизненного пути Георгия Маркова является и самым мощным источником его творчества, причем на всю литературную жизнь. Многие страницы романов Георгия Маркова («Строговы», «Соль земли», «Отец и сын», «Сибирь», «Грядущему веку») представляют собой высокохудожественное и выполненное с впечатляющей исторической точностью описание труда и быта томских охотников, таежников-промысловиков Чулымской тайги, жителей Причулымья и Васюганья. Переселенческое движение рубежа веков, революционные настроения и организация подпольной работы в западно-сибирских городах и весях, перепитиии жизненного пути профессоров и студентов Томского университета, зарождение и развитие теоретической и практической работы по хозяйственному освоению томской тайги и недр, — обо всем этом ярко и с большой любовью к «малой родине», к старине и новым судьбам отеческого края поведал Георгий Марков в своей многотомной литературной сибириаде. И последняя, еще неопубликованная, повесть Георгия Маркова «Старый тракт» (1989) посвящена просветительским трудам томского книгоиздателя и мецената Петра Макушина и людей его круга.

ПЕРВУЮ КНИГУ романа «Строговы», литературную летопись семейной истории, Георгий Марков завершил в 1937 году, в двадцать шесть лет. Рукопись «Строговых» прочитали столпы советской литературы того времени П.А.Павленко и И.Э. Бабель, причем Исаак Бабель подробно разобрал роман и дал молодому автору немало ценных советов. (Об этом Г.Марков написал очерк «Урок мастера», наполненный самой искренней благодарностью Исааку Бабелю.)
Об истории самой ранней публикации Георгий Мокеевич рассказывал так: «Пасли мы с одним батраком, который был постарше меня, кулацкий скот — овец. Однажды мы ушли в деревню, верст за пять, чтобы помыться в бане. Вернувшись, увидели страшную картину: волки растерзали четырех овец. Не успели мы оправиться от растерянности, как появились наши хозяева — два рослых мужика. Ременными бичами они избили пастуха, круглого сироту из прибалтийских беженцев империалистической войны. Влетело и мне, но не били: побоялись отца. Он был силач, замечательный стрелок... Обуреваемый гневом против наших хозяев-кулаков, я не пошел на личную месть, а написал заметку в газету «Томский крестьянин». Эту свою первую корреспонденцию я отнес за 12 километров в другую деревню... Я отправил заметку и, затаив дух, стал ждать. В заметке говорилось, что на полях Вороно-Пашенской волости развелось много волчьих стай, что они губят скот... а власти взирают на все это с полным равнодушием. Заметку поместили. Разумеется, она была почти заново переписана, но заголовок остался мой : «Волки одолели».
В конце 20-х—начале 30-х гг. Георгий Марков — студент-вечерник Томского государственного университета, а после переезда в Новосибирск на комсомольскую работу (он был редактором журнала «Товарищ») его университетская учеба стала фактически заочным самообразованием. Г.М. Марков вспоминал: «Мы были загружены работой. Но чтение было возведено в культ, страсть. Ради него не спали ночей».
В новосибирский период Георгий Мокеевич тяжело переболел тифом, причем выходила его будущая жена Агния Александровна Кузнецова, представившаяся в больнице сестрой больного и выхлопотавшая право денно и нощно находиться при «брате». В 1932 году Г.Марков пишет родителям, что в родное село Ново-Кусково приедет в отпуск не один, а с товарищем. Томский краевед и исследователь творчества Георгия Маркова Геннадий Игнатов так передает со слов Георгия Мокеевича обстоятельства того приезда домой: «Увидев идущих к дому гостей, Евдокия Васильевна [мать Г.М.Маркова] со свойственным ей юмором прошептала Мокею Фроловичу: «Мокеша, посмотри-ка, вон ведь Готя идет с товарищем, а товарищ-то ведь в юбке, однако». Так Агния Кузнецова впервые побывала в Ново-Кускове, которому она вскоре посвятит повесть «В Чулымской тайге». Образ главного героя этой повести подростка Готи явно написан с натуры.
С родителями Георгия Мокеевича связывали отношения глубокого взаимного интереса: его литературные опыты были интересны им, а их судьба нашла отражение в каждом из его романов. Так, историко-революционный роман «Отец и сын» полностью основан на реальных событиях того непродолжительного времени, когда Мокей Фролович Марков был председателем Васюганской коммуны в Приобской пойме. Рассказы о томском большевистском подполье в романах «Строговы» и «Сибирь» также не лишены биографической окраски. В начале 1910-х гг. Мокей Марков служит надзирателем в Томской пересыльной тюрьме, где и знакомится с большевиками-подпольщиками. А еще раньше отец писателя путешествовал по Нарымской тайге в поисках новых охотничьих угодий. Его размышления о путях развития таежных промыслов, охране кедрача и принципах организации шишкобоя Г.Марков вложил в уста главных героев «Строговых» — Матвея Строгова и деда Фишки.
Вспоминая об отце, Георгий Мокеевич сформулировал усвоенные от него жизненные уроки: «На охотничьей тропе будь готов к самым невероятным испытаниям, часто рассчитывать не на что, кроме своей хватки и умелости. По семье Марковых сужу — у нее один завет: как бы трудно ни приходилось, никогда не падай духом, бейся что есть силы, не сиди сложа руки. Иначе согнет в дугу и в доски уложит».
Много раз Георгий Мокеевич приезжал в Ново-Кусково в разные периоды жизни. Пройдут годы, и в 1978 году в Ново-Кускове будет открыта сельская библиотека, на строительство которой Г.М.Марков передал Ленинскую премию, присужденную ему за роман «Сибирь», а основу фондов библиотеки составило личное книжное собрание Г.М.Маркова.

ВСКОРЕ после женитьбы Георгий Марков и Агния Кузнецова переехали в Иркутск, где прожили больше двадцати лет. В Иркутске сформировался круг их друзей: Иван Молчанов-Сибирский, Анатолий Ольхон, Иннокентий Луговской, Василий Пухначев. Некоторые из них стали не только литературными соратниками Г.М.Маркова, но и его боевыми друзьями.
Особое место в творчестве Георгия Маркова занимают повести «Орлы над Хинганом» и «Моя военная пора». В августе—сентябре 1945 года Г. Марков в составе 17-й армии в качестве корреспондента фронтовой газеты принимает участие в боевых действиях против Японии. Среди его наград — медаль «За победу над Японией». По военным повестям Георгия Маркова в 1970-е годы сняты два фильма об истории советско-японской войны.
Отдельного разговора заслуживает почти всегда остававшаяся за пределами внимания литературоведов тема «Георгий Марков — исследователь». Георгию Мокеевичу была присуща высокая культура работы с книгой. И не только с книгой, но и с архивными фондами, дневниками научных экспедиций, полевыми этнографическими и филологическими изысканиями. Одним из примеров скрупулезности писателя является история романа «Соль земли».
Отдельной сюжетной линией в романе «Грядущему веку» представлена сквозная для всего творчества Георгия Маркова тема поиска и освоения природных богатств Сибири, в особенности нефти и газа. Образ старого геолога Софронникова, примкнувшего к геолого-разведочной партии, чтобы поделиться опытом самостоятельного поиска новых месторождений в Западной Сибири, основан на кропотливой работе Г.М.Маркова с рукописями, дневниками и опубликованными работами томского профессора М.А.Усова, предсказавшего и подробно описавшего направления и особенности разведки и добычи полезных ископаемых в томских недрах. Более того, Г.М.Марков встречался с уренгойскими и тюменскими нефтяниками и газовиками, учеными, руководителями отрасли. В домашнем архиве Георгия Мокеевича хранятся сотни страниц сделанных им конспектов идей М.А. Усова и публикаций о сибирской геологоразведке.
Было время, когда как только ни травили Георгия Мокеевича. Называли одиозным советским деятелем, обвиняли его в насаждении культа собственной личности. Всем, кто был с ним знаком, было ясно: это бред. Скромность, непритязательность, простота Георгия Мокеевича, полное отсутствие всякой позы и равнодушие к почестям и регалиям были притчей во языцех в писательских кругах. Он не выносил подхалимов, но при этом всегда был ровен, сдержан и корректен со всеми, в том числе с собственными гонителями и хулителями. Помню, меня это задевало, я не мог понять, почему он не отвечает на заведомую клевету, на жестокие и ложные обвинения. Он видел, слышал и читал все, что о нем писали. И ни разу никому не ответил. На мой прямой вопрос однажды отозвался так: «Ну, недопоняли чего-то, не разобрались. Ладно уж». Его незлобие и доброжелательность поражали и, казалось, не имели границ.

В 1988 ГОДУ на XIX Всесоюзной партийной конференции давний друг Георгия Мокеевича Егор Кузьмич Лигачев произнес самую, наверное, пронзительную свою речь. Увы, в памяти многих людей сохранился только растиражированный упрек «Борис, ты не прав». Не запомнилось, похоже, ни как это было сказано, ни почему. Мне тогда было четырнадцать лет, но до сих пор ярко помню достоинство и спокойствие тогдашней речи Лигачева. Не забуду, с какой гордостью за их многолетнюю теплую дружбу слушал Егора Кузьмича мой дед. «В годы застоя я жил и работал в Сибири — краю суровом, но поистине чудесном, — говорил тогда Лигачев. — Меня нередко спрашивают, что же я делал в то время. С гордостью отвечаю: строил социализм. И таких были миллионы». Пафос Лигачева был для моего деда и его правдой, его историей, его видением времени и самого себя. Я бережно храню его партийные документы, понимая, что коммунистическая идеология была для него тем воздухом, которым он дышал, тем маяком, по которому он сверял свои действия и решения. И при этом он был открыт к несходным идеям и мнениям, к противоположным оценкам и суждениям, с большой заинтересованностью отнесся к моим занятиям русской церковной историей и православным богословием.
В последние годы жизни Георгий Мокеевич вспоминал свое детство с тем большим воодушевлением и благодарностью, чем более непростой оказывалась для него окружающая современность. В Переделкине мы часами ходили по дорожкам, а он, ободренный тем, что я выбрал профессию историка, рассказывал о тайге, об обычаях охотников и быте крестьянских семей, об истории сибирских переселенцев. Память у него была исключительной: он называл десятки имен односельчан разных поколений, в точности описывал маршруты охотников в тайге, места заимок, повадки зверей и птиц. И все это с подробностями, с диалогами, в лицах. Вот один из любимых его рассказов. Уже зрелым писателем и общественным деятелем приехал он в Ново-Кусково и разговорился с другом отца — местным охотником. «Ну что, Егорий, — спрашивает тот, — ты там в Москве охотишься ли?» — «Да нет, не получается». — «Рыбалишь ли?» — «И на рыбалку времени нет». — «Э-э, Егорий, — сокрушенно произносит старый охотник, — ты в Москве шибко долго-то не задерживайся, а то совсем одичаешь».
Книги Георгия Маркова издавались миллионными тиражами, переводились на десятки языков (включая китайский, японский, корейский, пушту и дари), почти по всем его романам сняты многосерийные фильмы, при жизни о нем написаны четыре литературоведческие монографии, а уже после его смерти в Оксфорде была защищена дипломная работа историка Джеймса Эванса «Георгий Марков и искусство социалистического реализма». И вместе с тем сегодня очевидно, что Георгий Марков не прочтен. Новым поколениям читателей и историков еще предстоит осознать и оценить, насколько существенным был его вклад в художественное осмысление и творческое исследование Сибири. Предстоит увидеть, каким масштабным, глубоким и целостным было его видение истории и перспектив исторического бытия кедрового края, каким задушевным был его литературный сказ о земле его отцов. И какой многослойной, сложной и богатой была в истории отечественной литературы XX века эпоха Георгия Маркова.

 

 


Филипп ТАРАТОРКИН,
кандидат исторических наук,
внук Г.М.Маркова.


В оглавление номера