26 АПРЕЛЯ 2006 г. мир отметит скорбную годовщину — 20-летие чернобыльской катастрофы. Будут вспоминаться мельчайшие подробности того трагического дня, когда мир в одночасье
осознал, перед какой пропастью может оказаться
человечество. Пропасть, которую трудно осознать и невозможно измерить. В этот день люди заново будут
переживать ту трагедию и повсюду — в нашей стране и за рубежом, в больших городах и маленьких, везде будут зажжены поминальные свечи.
В сознании многих тысяч и даже миллионов людей чернобыльская трагедия воспринимается в тандеме с трагедией двух японских городов — Хиросимы и Нагасаки — и с образом гигантских ядовитых «грибов», унесших тысячи неповинных человеческих жизней. Но гораздо меньше людей знают, что до Чернобыля в нашей, некогда общей и могущественной стране была и, увы, не по одному разу, «своя Хиросима», принесшая смерть и разрушения, тяжелые болезни и страдания огромному количеству людей. И именно с нее, а точнее, с небезызвестного советского Атомного проекта начался «атомный век» в СССР. Поэтому в канун 20-летия чернобыльской трагедии мы просто обязаны вспомнить и преклониться перед
героическим подвигом первопроходцев советского Атомного проекта, а также помянуть всех тех, кто волею судеб оказался его заложником и жертвой.
Открытие деления ядер урана совпало с началом Второй мировой войны в Европе. А уже 16 июля 1945 г. Соединенные Штаты провели успешное испытание первой в мире атомной бомбы и в августе того же года осуществили атомную бомбардировку Японии. Так мир узнал о наступлении новой, атомной эры.
Наша страна входила в атомную эру в исключительно тяжелых условиях. Десятки миллионов наших соотечественников погибли на войне, промышленность европейской части СССР была разрушена, страна была разорена и обескровлена. Требовались годы на ее восстановление. Но очень скоро на смену войне «горячей», в которой СССР и США были союзниками, пришла война «холодная», где монополия США на атомную бомбу представлялась реальной угрозой безопасности нашей страны. Поэтому создание советской атомной бомбы стало первоочередной
национальной задачей того времени. И она была успешно решена в самые кратчайшие сроки — 29 августа 1949 г. на Семипалатинском ядерном полигоне в Казахстане прошли успешные испытания первой советской атомной бомбы РДС-1. Мощность ее составила 22 килотонны тротилового эквивалента, что в 1,5 раза превысило мощность бомбы, сброшенной американцами на Хиросиму. Успех испытания РДС-1 означал не только рождение ядерного оружия СССР. Именно в тот августовский день новая комплексная отрасль отечественной экономики — атомная промышленность — получила свой «аттестат зрелости».
Уже давно рассекречены имена блестящих советских ученых — будущих академиков и генералов, лауреатов Сталинской и Ленинской премий, Героев Социалистического Труда, которые в глуши заповедных среднерусских лесов и на Южном Урале самоотверженно работали над созданием первой советской атомной бомбы. Да, сейчас доподлинно известно, что для максимального ускорения сроков создания РДС-1 наши ученые-атомщики активно использовали в своей работе разведывательные данные, добытые за океаном. Но вряд ли результат был бы столь впечатляющим, если бы не колоссальная концентрация интеллектуальных, материальных, духовных и, самое главное, человеческих ресурсов.
«Человеческие ресурсы». Грустно и обидно, что данное словосочетание так плотно вошло в нашу повседневную лексику и уже почти не режет слух. А ведь за ним стоят люди, совершенно конкретные люди, и их судьбы. И мой отец — МОРГУН Владимир Макарович (офицер Советской армии, полковник медицинской службы), среди них. Трудно сказать, как сложилась бы его жизнь, если бы не та чудовищная война, если бы не советский Атомный проект, если бы не тот страшный аварийный запуск ядерной ракеты, когда отец получил обширные радиационные ожоги всего тела и т.д. Но в жизни, как и в истории, не бывает сослагательного наклонения, и его жизнь сложилась так, как сложилась. Вот об этом мне хотелось бы рассказать. И это как дань светлой памяти моего отца, его сослуживцев, коллег, друзей и всех тех, кто был среди испытателей
самых первых образцов советского ядерного оружия.
В 1941 г. мой отец заканчивал Днепропетровский медицинский институт. Вручение дипломов состоялось уже после начала войны. Он — мастер спорта по спортивной гимнастике и призер первенства Украины по гимнастике, круглый отличник и сталинский стипендиат, получивший диплом об окончании института с отличием, имел броню. Но, как достойный гражданин своего Отечества, отец сразу же по получении диплома подал заявление в военкомат и ушел добровольцем на фронт. Участвовал в боях по
освобождению Дорогобуша, Смоленска, Луцка и других городов. Был награжден многочисленными боевыми
орденами и медалями. Войну отец закончил в Германии и подал рапорт о демобилизации из рядов Советской армии. Но ни этот, ни повторные рапорты удовлетворены не были: Советская армия нуждалась тогда в высокообразованных и интеллектуальных кадрах. Вместо продолжения обучения в аспирантуре и научной карьеры, о которых мечтал отец, его направили на обучение в Военно-медицинскую академию им. С.М.Кирова в Ленинград (командный факультет), которую он с отличием окончил в июне 1949 г. А во второй половине июля 1949 г. отца срочно отозвали из очередного отпуска. Ему было вручено командировочное удостоверение с указанием немедленно убыть в летнем полевом обмундировании не имея ничего лишнего при себе в распоряжение одной из московских воинских частей. Через два дня с подмосковного военного
аэродрома вылетел самолет, на борту которого были офицеры различных родов войск. Никто из офицеров не знал, куда и с какой целью они летят (задавать вопросы и что-то обсуждать было тогда, мягко говоря, не принято). Были лишь предположения, что их посылают в одну из групп оккупационных войск для участия в учениях или в работе инспекционной комиссии. Но самолет взял курс на восток и после продолжительного полета с посадкой на
дозаправку они оказались в безводной степи с редкими заброшенными пересохшими колодцами, солеными озерами и местами невысокими горами Казахстана в 120 км от г. Семипалатинска. Офицеров поселили в брезентовых четырехкоечных палатках, и они приступили к выполнению тяжелой и еще плохо понимаемой тогда, почти
круглосуточной работы. Так началась командировка
моего отца на Семипалатинский ядерный полигон, предполагаемая продолжительность которой не должна была превысить 2 месяцев, но растянувшаяся на долгие 14 лет.
29 августа 1949 г., как сказано выше, на Семипалатинском полигоне было осуществлено испытание первой советской атомной бомбы, и мой отец был среди его
непосредственных участников. В конце 1949 г. к отцу приехала моя мама. Там на полигоне в 1953 г. в гарнизонном госпитале я и родилась. До демобилизации отца мы ни разу не выехали из гарнизона в отпуск всей семьей. Таков был порядок. Офицеры, как правило, получали путевки в санатории МО и там проводили свои отпуска, а семьям выезжать было «не рекомендовано» в силу сверхсекретности объекта.
ДЛЯ НАС практически обыденными были ядерные взрывы. Во время испытаний независимо от времени года и времени суток все население гарнизона, которое не участвовало непосредственно в испытании, обязано было находиться на открытом пространстве вдали от зданий и прочих сооружений. Это полагалось по технике безопасности на случай возможных разрушений. Мне не забыть, как мама ночью зимой кутала нас с братом сонных в ватные одеяла (температура зимой доходила до минус 50 градусов Цельсия) и вывозила на санках в поле (отец в это время был на объекте). Более приятные воспоминания (безусловно, детское восприятие событий), когда по этому поводу прерывались занятия в школе. Зрелище ядерного взрыва незабываемо — исключительная яркая вспышка, озарявшая при ярком солнце весь горизонт, превращающаяся в огромный растущий огненный шар, который быстро поднимался над землей, вытягивая за собой огненно-белый, меняющий свою окраску столб. Огненный шар образовывал, как теперь принято говорить, «головку гриба», окутанного белым покрывалом. Через несколько минут — оглушительный звук и резкий толчок. Случаи, когда после очередного испытания разрушались здания или стены в квартирах, буквально вдавливались вовнутрь, появлялись трещины в квартирах или просто вылетали стекла из жилых домов и т.д., были неоднократны.
В 1962 г. во время аварийного запуска ядерной ракеты отец получил тяжелейшие радиационные ожоги и длительное время находился на лечении в гарнизонном госпитале. В самом конце 1963 г. он по состоянию здоровья был демобилизован из рядов Советской армии и в начале 1964 г. наша семья переехала на постоянное место жительства в г. Запорожье, откуда были родом мои родители и куда мы так ни разу и не смогли выехать за время службы отца на полигоне. Вот так сложилось, что лишь после демобилизации, т.е. спустя более 20 лет со времени окончания института, мой отец, будучи уже очень
нездоровым человеком, смог наконец в полной мере
реализовать себя в своей самой гуманной и мирной
профессии и проявить свой незаурядный талант педагога и ученого, проработав более 20 лет в Запорожском
государственном медицинском институте.
Казалось бы, можно было бы навсегда забыть о том периоде своей жизни. Но, увы, не забывается! Где бы мы, «дети полигона», не жили сейчас, Семипалатинский ядерный полигон черной тенью постоянно преследует нас. Мы ведь знаем, несмотря на якобы отсутствие какой-либо статистики и официальных данных, какими болезнями страдали наши родители, от чего, как и в каком возрасте они умирали. Нам не нужно объяснять, почему многие из нас, кому пришлось жить на полигоне во время испытания ядерного оружия в открытой атмосфере, уже очень
нездоровы и нетрудоспособны в своем еще вполне трудоспособном возрасте. Вот почему так болезненно воспринимаются нами любые попытки переписать историю
и исказить факты, связанные с испытаниями ядерного оружия в нашей стране. Особенно непростительно, когда это пытается делать, причем на законодательном уровне, Россия, официально объявившая себя правопреемником СССР. А как по-другому расценивать следующее?
В 1993 г. вышел Указ президента РФ (N2228 от 20.12.93), согласно которому граждане, подвергшиеся радиационному воздействию вследствие испытаний на Семипалатинском полигоне, имели право на получение соответствующих компенсаций и льгот. В августе 1995 г. был подписан Федеральный закон Российской Феде-
рации «О социальной защите граждан, подвергшихся
радиационному воздействию вследствие ядерных
испытаний на Семипалатинском полигоне» (№149-ФЗ
от 19.08.95). И лишь в 1996 г. (это спустя 47 лет со времени испытания первой советской атомной бомбы) было
утверждено Положение о порядке оформления и выдачи Удостоверений единого образца гражданам РФ, подвергшимся радиационному воздействию вследствие ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. К этому времени многих испытателей первого советского ядерного оружия и членов их семей, увы, уже не было в живых. Но этот закон, по-видимому, изначально и не был рассчитан на живых. И что стало еще более оскорбительным — в основу его подзаконных нормативных актов,
утвержденных правительством РФ, легли положения
явно противоречащие общеизвестным историческим
фактам и неоспоримым научным доказательствам. Это, естественно, не могло не вызвать массу вопросов, ответы на которые я безуспешно пытаюсь получить от наших властных структур, включая руководителей законодательной и исполнительной власти РФ, уже в течение
более 10 лет. А вопросы следующие.
1. Как возможно «утверждение на законодательном уровне» лишь двух взрывов (29 августа 1949 г. и 7 августа 1962 г.), когда всему миру известно, что на Семипалатинском ядерном полигоне было осуществлено 456 ядерных взрывов (118 из которых — в открытой атмосфере) и 40 гидроядерных экспериментов? (Сейчас все документы по Семипалатинскому ядерному полигону рассекречены и опубликованы в открытой печати.)
2. Почему из 118 ядерных взрывов, произведенных на Семипалатинском полигоне в открытой атмосфере в период 1949—1963 гг., именно взрыв 7 августа 1962 г. попал в те два взрыва, которые «утвердили законодательно»?
Взрыв 7 августа 1962 г. был далеко не самым мощным (9.9 кт тротилового эквивалента) и не самым «грязным», поскольку он был аварийным: ракета взорвалась на земле, и продукты распада радиоактивных веществ «спеклись» с грунтом.
Самыми «грязными» взрывами на Семипалатинском полигоне специалисты считают, кроме испытания первой советской атомной бомбы 29 августа 1949 г. (22 кт), взрывы: 24 сентября 1951 г. (38 кт); 12 августа 1953 г. (400 кт, первый термоядерный взрыв); 22 ноября 1955 г. (1600 кт, первое испытание прототипа термоядерных зарядов);
24 августа 1956 г. (27 кт), 30 августа 1956 г. (900 кт); 10 сентября 1956 г. (38 кт, ядерное испытание с участием войсковых подразделений, аналогичное Тоцким учениям 1954 г.). Эти взрывы, по оценкам специалистов, дали около 95% временного интеграла мощности экспозиционной дозы в населенных пунктах, расположенных в непосредственной близости к испытательной площадке, включая жилой массив военного гарнизона полигона (в/ч 52605).
Стоит ли говорить, что «законодательно утвердить» взрыв 7 августа 1962 г. и «не заметить» испытание первой в мире водородной бомбы (секретный код — «изделие РДС-6с», позже вошедшая в историю как бомба Андрея Сахарова) мощностью 400 килотонн (что в 20 раз превышало
мощность первых атомных бомб в США и СССР), проведенное 12 августа 1953 г., и испытание 22 ноября 1955 г. первой советской термоядерной бомбы (секретный код — «изделие РДС-37»), мощность которой была абсолютно беспрецедентна (1600 кт), — откровенный цинизм. Эти взрывы уже тогда имели мировую прессу. Уже тогда не было
секретом, что во время испытания РДС-37 были погибшие, а радиус разрушений достиг 350 км. Много позже в открытой печати были опубликованы «совсекретные» документы и отчеты по этим и другим взрывам. В Сводных материалах по результатам испытания «Изделия РДС-37», подписанных И.В.Курчатовым, Ю.Б.Харитоном, Н.Н.Семеновым, А.Д.Сахаровым, Я.Б. Зельдовичем, М.А.Садовским, А.В.Енько, Б.М.Мамотовым, И.Н.Гуреевым, этот взрыв описывается так: «Из всего облака взрыва длительное время была видна лишь его нижняя часть — пылевой столб и
клубы пыли. Масштабы этого явления не идут ни в какое сравнение со взрывами ранее испытанных зарядов. Пыль, поднявшаяся над Опытным полем до естественных облаков, перемешавшись с ними, образовала свинцово-черную тучу. Гонимая ветром, туча медленно надвигалась на лабораторный корпус и жилой городок полигона. Ранее
(примерно через 3 минуты после взрыва) здесь прошла ударная волна, вызвавшая многочисленные разрушения остекления, дверей, рам, перегородок и т.п. и сопровождавшаяся сильным многократным звуком...»
3. Из чего исходили разработчики закона его подзаконных нормативных актов, включив жилой массив военного гарнизона Семипалатинского ядерного полигона (в/ч52605, с 1974 года г. Курчатов), расположенный
в 60 км от испытательной площадки, в некий Перечень
населенных пунктов, приравняв его к гражданским
населенным пунктам, расположенным за многие сотни километров от полигона?
Условия проживания в военном городке полигона были таковы, что источником радиационного облучения там служило практически все: и площадка, расположенная близ
жилого массива, с поврежденной военной техникой, вывезенной с Опытного поля (испытательная зона воздушных и наземных ядерных взрывов) и не подлежащей сдаче в металлолом ввиду наличия наведенной радиации, где мы — дети первых испытателей советского атомного оружия — любили проводить свое свободное время; и река Иртыш, вода из которой поступала в наши квартиры и где мы
купались все лето (уровень радиоактивного загрязнения Иртыша в районе жилого массива многократно превышал естественный фон, и это уже тогда было зафиксировано в совсекретных документах); и молоко, привозимое в гарнизон ежедневно с близлежащих ферм; и арбузы, доставлявшиеся с местной бахчи; и овощи, выращиваемые на огородах и т. д. Местом радиационного облучения была даже собственная квартира, где наши родители и мои, в частности, осуществляли полную дезактивацию своей одежды и обуви ввиду отсутствия в гарнизоне специального пункта для санитарной дезактивационной обработки людей,
работавших с радиоактивными открытыми источниками.
В военном гарнизоне не существовало и специального убежища, где можно было бы укрыться на случай возникновения нештатных радиационных ситуаций во время
испытаний (что случалось не раз). Не было у нас и каких-либо средств индивидуальной защиты, если, конечно, не считать за таковое очки с затемненными стеклами.
4. На основании каких расчетов и каких методик была «назначена» и «урегулирована» действующим законодательством РФ доза (суммарная) радиоактивного облучения населения военного гарнизона полигона (в/ч 52605), равная больше 5, но не более 25 сЗв(бэр), если даже компетентные государственные структуры подтверждают, что в настоящее время в Российской Федерации утвержденной методики оценки доз облучения людей вследствие ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне не существует. (Чтобы было понятно, что это за доза: облучение при рентгеноскопии желудка составляет
30 сЗв(бэр); облучение при рентгенографии зуба —
5 сЗв(бэр. К слову, эта доза не предусматривала практически никаких льгот и компенсаций.)
В открытой печати уже давно опубликованы официальные Отчеты о результатах воздушной и наземной радиационных разведок на радиоактивном следе после ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. И согласно данным ведущих специалистов максимальные значения эффективной дозы облучения населения военного гарнизона Семипалатинского полигона достигают 1800 сЗв(бэр).
5. Почему из тех двух «законодательно утвержденных» взрывов всем, кто оказался на полигоне хоть на день позже 29 августа 1949 г., учитывается лишь взрыв 7 августа 1962 г.?
Совершенно очевидно, что мы, «дети полигона», свою первую экспозиционную дозу облучения получили еще в утробном состоянии, поскольку были зачаты и рождены от облученных родителей. Общеизвестно также, что облучение людей осуществляется параллельно 3 путями:
а) внутреннее ингаляционное (с вдыханием воздуха);
б) внутреннее за счет поступления радионуклидов с
«загрязненными» продуктами питания; в) внешнее от
«загрязненных» облака, местности, предметов и т.п.
6. Почему более чем за 10 лет, что прошли со времени подписания ФЗ РФ №149 (и почти столько же лет моей активной переписки с различными государственными структурами страны), несмотря на всю его некорректность и несостоятельность, ни МЧС РФ как разработчик закона и его подзаконных нормативных актов, ни кто-либо другой так и не сочли нужным подготовить проект новых, вменяемых, по сути, поправок к этому закону и выйти в Государственную думу с законодательной инициативой их рассмотрения и принятия?
К сожалению, ответы на данные вопросы и выводы
напрашиваются само собой. Но в День памяти жертв Чернобыля и других ядерных катастроф хочется напомнить всем, что забыть прошлое — это не иметь будущего. История этого не прощает! Хочется верить, что героический подвиг первых испытателей советского ядерного оружия будет достойно и навсегда вписан в одну из страниц не только нашей, но и мировой истории. И только так можно воспитывать у россиян чувство искреннего уважения к стране, в которой им и их потомкам суждено жить.