На одном из своих «Воскресных вечеров» вроде бы политически равноудаленный Владимир Соловьев, подытоживая «схватку» между Виктором Тюлькиным, защищающим Знамя Победы от «единоросса» Алексея Сигуткина, не отказал себе в удовольствии бросить камень в коммунистов. На слова Тюлькина, что многие из защитников Отечества вступая, возможно, в последний бой, просили считать их коммунистами, если погибнут, Соловьев в неподдельном гневе (что с ним бывает редко!) начал обличать депутата в измышлении... В ответ шоумену я хотел бы рассказать такую жизненную историю.
Недавно исполнилось сорок дней со дня кончины ветерана двух войн — боев на Халхин-Голе и Великой Отечественной — известного в Кабанском районе труженика и воина Карачун Михаила Захаровича. Старик, которому в этом году должно было исполниться 90, неожиданно занемог, хотя до этого был на диво крепок. Пришел он к нам в райком партии, который «еле отыскал» (по его словам), долго взирал на не совсем роскошную обстановку нашего райкома, притронулся к бронзовой фигуре вождя и, положив рядом со статуэткой В.И.Ленина на стол учетную карточку члена КПСС, строго заявил: «Давай мне новый партбилет». В свое время во всей этой неразберихе, связанной с обменом партийных документов, чехарде партийных руководителей первичек, когда попадались и случайные люди, череде всякого уровня выборов, некоторые члены партии, особенно кто в возрасте и из глубинки, остались в стороне. Некоторые просто избегали разговоров об уплате взносов, восстановлении в рядах. В общем, и сложно было, и каюсь, руки не доходили.
Михаил Захарович, как бы угадывая мои мысли, по-крестьянски прямо добавил: «Раньше вы не шибко настаивали, да и я смолоду по райкомам не шибко охотник был бегать». Усмехнулся и твердо высказал: «В больницу ложусь, ослабел как-то враз. Так что давай, пиши мне новый партбилет. Видно помирать пора». Мы с председателем Совета ветеранов Г.И.Оскорбиной переглянулись. Старый коммунист просто не помнил, что существуют даже в наше время (хоть и не такие строгие, как раньше) жесткие уставные формальности. Не слушая наших ободряющих увещеваний, он продолжал: «На Халхин-Голе, прежде чем командиром орудия поставить, меня в РКСМ приняли, а в 42-м, в августе, я в партию вступил». Далее я узнал, что в 1943 году сержант Карачун был награжден орденом Красной Звезды (фронтовики знают, что в 1943 году командование на награды не очень щедро было). В июне 44-го после тяжелого ранения на III Украинском фронте вернулся солдат в родное село Колесово и впрягся в тяжелый труд в колхозе «Путь социализма». До ухода на пенсию в 1976 году коммунист Карачун работал заведующим МТФ и был награжден орденом трудового Красного Знамени и орденом «Знак Почета».
Взял я грех на душу и попросил его написать заявление, достал чистый бланк партбилета члена КПРФ из сейфа, заполнил, подышал на печать и, поставив подпись, крепко пожал руку коммунисту Карачуну. Старик сразу засуетился, бережно уложил партбилет в мешочек к другим документам и подался на... «передовую». Не боюсь я этого слова. И на бюро, докладывая об этом неординарном деле, глядя на укоризненно покачивающуюся голову старейшего партийного буквоеда, но честного и преданного коммуниста, я повторял: «Ушел в больницу, как в бой».
Мы стесняемся высоких слов, но их тут не избежать, пока живы настоящие коммунисты. И не понять этого сытому нуворишу Соловьеву с его пещерным антикоммунизмом. И вопросы: какой смысл был идти в последний бой солдату Великой Отечественной коммунистом? Для чего нужно было быть коммунистом девяностолетнему труженику и воину перед самой кончиной?
Соловьев и Сигуткин, видимо, даже себе не ответят на эти вопросы и вообще пугаются бесполезности такой темы.
А для нас жизнь таких коммунистов, как Карачун, — доказательство того, что есть еще неслабеющая сила в стране, впитанное с молоком матери национальное достоинство и кровью скрепленная идея социальной справедливости.