Артист МХАТ им. М.Горького Владимир Трошин стал известен всей стране и любим народом не только как талантливый драматический актер, но в первую очередь как замечательный певец, неповторимый исполнитель многих лучших советских песен, особенно рождавшихся в послевоенное время. Да одних «Подмосковных вечеров», которые он спел по существу самым первым, спел исключительно проникновенно и душевно, было бы достаточно, чтобы стать знаменитым.
Сегодня, накануне 15 мая, когда Владимиру Константиновичу исполнится 80 лет, мы публикуем отрывок из его книги в литературной записи Ю.Голубицкого, которая готовится к печати. И речь в этом отрывке как раз о «Подмосковных вечерах», о непреходящей ценности нашего русского, советского песенного искусства.

Песня «Подмосковные вечера» сыграла в моей творческой судьбе выдающуюся роль. Пора остановиться на этом эпизоде подробнее.
Из творческих неожиданностей самая большая — история песни «Подмосковные вечера». Это целая эпопея.
1956 год. В аппаратной студии звукозаписи шло прослушивание двух песен, которые я исполнил с хором для документально-хроникального кинофильма «В дни Спартакиады», посвященного I летней Спартакиаде народов СССР. Отзвучал заключительный аккорд, и короткую паузу перед обсуждением неожиданно заполнила незнакомая мелодия в исполнении известного оперного певца. Всего несколько тактов, пока зазевавшийся звукооператор, щелкнув тумблером на пульте, не прервал запись.
Спрашиваю у него:
— Что это?
— Да так, неудавшийся вариант. Сейчас вырежу и отправлю в корзину. Не состоялась песня.
Я — к Соловьеву-Седому, который написал для кинофильма музыку и поэтому присутствовал на ее студийной записи:
— Василий Павлович, жалко в корзину отправлять такую душевную мелодию. Если иначе спеть, может получиться интересно.
Композитор только досадливо махнул рукой. Песня эта, выражаясь современным молодежным сленгом, его уже порядком «достала». Она должна была сопровождать эпизод, где спортсмены отдыхают перед соревнованиями на базе в Подмосковье. Соловьев-Седой и его соавтор по данной работе поэт Матусовский предложили заказчикам — режиссерам фильма — четыре куплета бесхитростной песенки. В ней звучало лирическое обращение к некой милой девушке, навеянное тихим летним подмосковным вечерком, покоем, близостью любимого человека.
В процессе подготовки фильма песню записали на пленку, соединили с изображением. Эпизод, как водится, просмотрело руководство студии кинохроники, после чего Соловьева-Седого срочно вызвали телеграммой из Ленинграда в Москву. Состоялось унылое заседание, на котором композитору пришлось выслушать немало несправедливых упреков. Один из них касался «Подмосковных вечеров».
— Уважаемый Василий Павлович, мы послушали песню и, говоря откровенно, не узнаем вашего таланта, — с апломбом заявили композитору на киностудии.
Композитор был расстроен несправедливостью в свой адрес, и тут, как только обида начала забываться, я невольно просыпал соль на еще не затянувшуюся рану.
И все же с помощью поэта Матусовского, моих настойчивых уговоров и пробы, которую я спел максимально мягко, удалось уговорить Соловьева-Седова сделать новую запись. Прослушав ее, все согласились со мной: в новой редакции песня «Подмосковные вечера» значительно выиграла в художественном отношении. Удалось даже в таком виде вставить ее в фильм, в тот самый эпизод, куда она по первоначальному плану и предназначалась.
Вскоре фильм вышел в прокат. Я сидел в кинозале и не столько смотрел, как слушал. Когда на экране показались белоствольные березки подмосковного пейзажа, влюбленные пары на фоне закатного солнца, за кадром послышалась так запавшая в душу песня. Небольшой фрагмент, всего куплета полтора.
Через две недели после премьеры фильма поступило предложение от Всесоюзного радио записать с хором две основные песни, которые вошли в кинофильм. Решил проявить характер и как можно весомее заявил:
— В фильме присутствуют фрагменты еще одной песни. С нее и начнем запись, считайте это моим условием.
В ответ на другом конце телефонного провода — молчание. Наконец позвонивший мне редактор просит времени, чтобы доложить о новых обстоятельствах своему начальству. Вскоре последовал еще звонок с окончательным приглашением: мое условие оказалось принятым.
Прихожу в назначенный час в студию и вижу готовый к записи женский хор в полном составе.
— Для чего, — спрашиваю, — собрали такую махину?
— Дирижеру оркестра Виктору Николаевичу Кнушевицкому так понравилась ваша «незнакомка», что он сделал новую аранжировку, используя в ней женский хоровой вокализ, — с охотой разъяснили мне.
Вот так приятная неожиданность! На такую удачу я и не рассчитывал. Полагал, что если просто запишу «Подмосковные вечера» профессиональным образом в своей лирической манере, это поможет песне утвердиться в репертуаре. На деле вышло еще лучше: сам Кнушевицкий стал моим союзником!
Работали мы споро, с энтузиазмом, и вскоре песня вышла в эфир в том окончательном виде, в котором ее впоследствии привыкли слушать не только наши отечественные радиослушатели, но и благодарные слушатели на всех континентах планеты.
Это никакое не преувеличение насчет континентов планеты. В дни Всемирного фестиваля молодежи и студентов, который состоялся в Москве летом 1957 года, «Подмосковные вечера» были отмечены первой премией и Большой золотой медалью. Гости фестиваля подхватили и понесли эту песню по всему миру.
Исключительная популярность «Подмосковных вечеров» состояла, по всей вероятности, в том, что песню приняли во многих зарубежных странах как свою. «Мелодия композитора, опиравшегося на русский фольклор, оказалась интонационно общей, — точно подметила музыковед С.М.Хеитова. — Это стало завоеванием Соловьева-Седого, лишний раз доказало классическую истину, что только по-настоящему национальное становится интернациональным». Лучше не скажешь...
Такая вот нелегкая, но в итоге счастливая судьба получилась у песни «Подмосковные вечера».
Идут годы, поколение сменяет поколение, новые мелодии и ритмы властвуют на отечественной и мировой эстраде, а лирические, задумчивые, душевные «Подмосковные вечера» по-прежнему популярны в народе.
А теперь к вопросу о национальной компоненте в искусстве, есть ли она и чем определяется. У нас, сколько себя помню приобщенным к театру, к столичной жизни, никогда не утихали споры на эту тему, все время назойливо активничали «интернационалисты», «всечеловеки», стремившиеся всячески принизить, высмеять, примитивизировать, а то и полностью отринуть русское национальное самосознание в художественном творчестве, объявить его неким анахронизмом, рудиментом безвозвратно минувших времен. Не удалось...
Очередной агрессивный поход на русское (российское) национальное сознание начался с первых же дней перестройки. Необычайно облегчился въезд-выезд в страну и из страны, потекли в Отечество не только лежалый низкокачественный ширпотреб и просроченные продукты питания, но и новые веяния в массовой культуре. Потекла широким мутным потоком культура западная, культура американская, где-то она придавила наш устой, наш быт, заменила собой даже часть массовой лексики. Появились сплошняком «шоу», «кастинги», «продюсеры», а исконно русская лексика стыдливо скукожилась, спряталась так, что днем с огнем не разыскать. Иногда с горечью и недоумением задавал сам себе вопрос: а где же мой «...могучий, свободный русский язык, ты один мне надежда и опора во дни сомнений, во дни тягостных раздумий...»?
Для моего профессионального дела — эстрады — недобрые времена эти ознаменовались необычайным засильем поп- и рок-культуры. Настолько действия их адептов на российском эстрадном пространстве были агрессивными и коварными, что песни моего поколения, к которому я причисляю и Марка Бернеса, и Клавдию Шульженко, и других подобных исполнителей, оказались быстро-быстро в самом дальнем углу. Все немалое пространство отечественной эстрады оказалось занятым этими вот «поп» и «рок». Настолько, что нас благополучно забыли, и мы буквально в течение ряда лет перестали быть вообще востребованными, словно нас и не было на свете. Мы обнищали в буквальном смысле, особенно те, у кого не было к той поре пенсии, ведь работы — ни-ка-кой!
Встретился я, помню, с моим лучшим другом, к сожалению, ушедшим уже из жизни, Эдуардом Савельевичем Колмановским — выдающимся композитором-песенником, не только, кстати, песенником: он писал разную музыку — и камерную, и оперную, талантливейшим человеком был, — и спросил его с горечью:
— Эдик, что будем делать?.. Мы с тобой сейчас совершенно не востребованы, и не только мы с тобой, но и другие композиторы и певцы нашего направления...
Колмановский мне ответил:
— Это надо переждать, перетерпеть. Все обязательно вернется на круги своя.
Он был абсолютно прав, но, к несчастью, сам не дожил до лучших времен. Пришло время, и действительно многое стало возвращаться на круги своя.
Уже несколько лет я и те, кто исповедует подобную культуру на эстраде, востребованы заново. Притом не меньше и не хуже, чем во времена моей молодости. Более того, если какой-то период времени приходили в зал на мои возобновившиеся концерты только слушатели старшего и среднего поколений, то в последние годы очень много приходит молодежи. Они садятся в первых рядах, восторженно смотрят на сцену — и подпевают большинству моих песен, вот что дорого! Да и наши протагонисты, почувствовав иные веяния времени, стали все чаще исполнять песни моего поколения. Это неспроста. Значит, поняли, что нашему слушателю надоела западная эстрадная музыка, что все более влечет его традиционная мелодичная отечественная песня.
Почему же столь явно возвращается интерес к песням советского прошлого, к мелодиям сороковых, пятидесятых и даже довоенных лет? Потому, осознал я после долгих напряженных раздумий, что каждая из этих песен имеет свою четко выраженную мелодию. И обязательно каждая песня несет в тексте своем смысл. Будь то песня про любовь или о чем-то социальном, но, прослушав ее, ты обогащаешься ее мелодическим строем и смысловым содержанием, не желаешь расставаться с обретением, уносишь ее в себе, в своей памяти, душе. Два эти качества — мелодизм и ясный гуманный смысл — очень свойственны русской душе, русскому сознанию и посему в принципе не победимы никакой чужеродной музыкальной агрессией. Выражено это может быть просто, иногда очень даже наивно, но эти искренность, сердечность и глубинная правда — то, что испокон веков свойственно русской песне.
И как бы кто бы ни пытался привнести в наше сознание, наше бытование иную, чужеродную культуру, придет время — и все равно исконная русская культура, в данном случае — культура песни, народной песни, эстрадной песни, окончательно победит, возьмет верх. Это непреложная истина.
Покуда жива наша земля, покуда она правильно греется солнцем, покуда не залило ее таянием льдов и снегов, покуда ее атмосфера не отравлена до конца нами же произведенными жуткими отходами, этот закон будет существовать.

16 мая в Концертном зале им. П.И.Чайковского состоится большой юбилейный вечер Владимира Трошина.

---

 

Пользуясь случаем, приведу полностью слова песни, ибо об этом меня не перестают просить и на концертах, и в тех письмах от почитателей, которые я по-прежнему получаю.
Не слышны в саду даже шорохи,
Все здесь замерло до утра,
Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера.

Речка движется и не движется,
Вся из лунного серебра.
Песня слышится
и не слышится
В эти тихие вечера.
Что ж ты, милая, смотришь
искоса,
Низко голову наклоня?
Трудно высказать и не высказать
Все, что на сердце у меня.

А рассвет уже все заметнее.
Так, пожалуйста, будь добра,
Не забудь и ты эти летние
подмосковные вечера.