КАЗЕННЫЙ ПАТРИОТИЗМ
Весной этого года Русская община Львова выступила с инициативой отпраздновать (не достойно отметить, а именно «отпраздновать»!) 90-летие Брусиловского прорыва Российской армии в Первой мировой войне, а также 300-летие со дня визита Петра I во Львов.
Стремление русских было поддержано генконсульством России во Львове, вдруг предложившим украинской стороне отпраздновать памятные даты на межгосударственном уровне. Российская сторона призвала провести торжества по случаю юбилея Брусиловского прорыва во Львовской, Ровенской, Закарпатской, Волынской и Черниговской областях — на территориях, где проходила битва (куда девалась Тернопольская, где действовала родная для Брусилова его бывшая 8-я армия, — загадка). Предполагалось, что на празднование будут приглашены делегаты из Орловской области — родины генерала Брусилова, а также гости из Госдумы России. «Цель этих мероприятий, — заявил генконсул России во Львове Евгений Гузеев, — почтить память наших предков, погибших в Первой мировой войне. В ней принимали участие не только русские, но и украинцы, поляки и другие славянские народы. Мы выступаем за примирение. И это хорошая дата, чтобы примирить народы, которые воевали между собой (ну и формулировка: воевали не народы, а империи! — А.Б.). Что касается годовщины приезда Петра I во Львов, то, считаю, для такого культурного города было бы важно знать, что тут был император, и что тут вершилась история».
Вроде бы декларативное заявление не лишено поверхностного смысла и казенного патриотизма, но демонстрирует поразительное непонимание ситуации, отсутствие политического чутья и исторического такта, говорит о качестве нашей дипломатии. Скажем, упоминание «праздника» 300-летия приезда Петра I вообще странно звучит: никто же сегодня в России не предложит торжественно отметить 100-летие приезда Ленина в древний Владимир или 100-летие побега Сталина из Туруханской ссылки. А ведь эти гиганты создали державу не слабее петровской. Но у наших официальных властей петромания просто от портретов в кремлевских кабинетах до смешных параллелей. А самое главное — зачем будоражить Украину?
С Брусиловским прорывом, как он ни памятен для меня лично, тоже далеко не так все просто. Потому и нарвались наши дипломаты на отлуп по полной! Предложение вызвало решительный протест со стороны украинских властей. МИД Украины направил официальное письмо в мэрию Львова, в котором говорится про «отсутствие необходимости проводить торжества на межгосударственном уровне». В отношении же Петра I реакция была полностью негативной. Например, «Львовская газета» отреагировала так: «Что же касается удивительного предложения отпраздновать 300-летие визита Петра I во Львов, то специалисты советуют обратить внимание на негативную роль, которую сыграл российский император в истории украинского казачества и в развитии украинской нации в целом». В той же «Львовской газете» была дана и оценка Брусиловскому прорыву: «В институте истории Национальной академии наук Украины утверждают, что эта битва принесла Украине большие жертвы и разрушения. Сотрудники считают, что Брусиловский прорыв не заслуживает особого внимания и торжеств, поскольку интересов Украины тут не отстаивали: со стороны Австро-Венгрии битва была оборонной, а со стороны россиян — прямым наступательным ударом».
Да, сказано формально точно — и про жертвы, и про разрушения, и про стратегический смысл операции. Но почему нельзя такое событие вспомнить? Только потому, что эту славную страницу общей истории написал русский генерал-патриот? Но самое горькое в том, что никто особенно не вспоминал эту славную страницу и в самой России. Уж про празднование не говорю! Не сделали цикла телепрограмм, не сняли фильма, не выпустили новых книг. Только в издательстве «Вече» вышла книга Алексея Шишова «Голгофа Российской империи», где есть главы о Брусиловском прорыве.
Я следил за подобными акциями-публикациями, искал новые материалы, потому что накануне памятной даты собирался в дорогу по следам боев 7-й армии Юго-Западного фронта, в составе которой воевал мой отец — поручик 171-го Кобринского полка Александр Бобров. Я родился после гибели старшего брата — Героя Советского Союза Николая Боброва, когда отцу исполнилось уже 50 лет. Только после смерти отца с горечью понял, что офицер царской армии, раненный в Карпатах и награжденный орденом Анны и шашкой с лентой «За храбрость», никогда этим вслух не гордился и даже не рассказывал мне, подростку, о своих сражениях (ну разве байки какие-нибудь): то ли они казались ему незначительными по сравнению с героической гибелью старшего сына Николая, то ли он понимал, что лучше об этом не распространяться, не подставлять младшего сына: Первая мировая оставалась, мягко говоря, непопулярной войной. Между тем «Воспоминания» Брусилова издавались и при советской власти, а отец моего киевского друга вспомнил, что в Русском театре им. Леси Украинки после войны смотрел пьесу «Брусиловский прорыв».
Лишь после смерти отца нашел в бумагах пожелтевший послужной список с двуглавым орлом и перечнем боев на Тернопольщине и в Карпатах: «Участвовал в боях в составе 171-го пехотного Кобринского полка на р. Барышке — июня 21-го и 22-го 1916 года; на р. Коропец — с июля 15-го по 19-го; у хребта Магура в Карпатах с августа 6-го по 10-го; на перевалах Карпат с августа 11-го по сентябрь. В бою 1 сентября 1916 года у высоты 1724 (в Карпатах) ранен. Широкая рваная рана правой стороны шеи, сильные ранения правого плеча и правого предплечья, правой ушной раковины и части спины». Осколки разрывного снаряда вошли через спину в легкое и темнели на рентгеновских снимках, вокруг одного из них потом и образовалась раковая опухоль. Ну а на батины глубокие шрамы я всегда смотрел в Кадашевской бане и на селигерской рыбалке со смешанным чувством ужаса и восторга. Первая запись в послужном списке — сражение в районе Поповой могилы — мая 27-го (9 июня по новому стилю) 1916 года — на пятый день начала грандиозной операции. Впервые о ней я услышал, конечно, от отца, а потом читал многие книги и материалы — от воспоминаний самого Брусилова до эпопеи Сергеева-Ценского «Преображение России».
И вот — дорога по Галиции, где большинство населения воевало на стороне Австро-Венгерской империи, где в годы Второй мировой формировалась дивизия СС «Галичина», где стоят памятники павшим советским солдатам и партизанам, а рядом — кресты сечевым стрельцам и воинам УНА—УНСО с надписью: «Героям слава!». В Тернополе я обратился за помощью к коллегам из государственной телерадиокомпании, расположенной недалеко от торжественного памятника князю Даниилу Галицкому. Председатель Роман Заяц любезно предоставил машину и талоны на подорожавший бензин, позвонил в газету райцентра Монастыриска (конечного пункта дороги по Тернопольщине), что-то стал рассказывать редактору по-украински. Мой армейский друг Вадим потом удивлялся: «Представляешь, он сказал: тут журналист из Москвы хочет написать про какой-то Брусиловский прорыв. Я не ослышался: именно про какой-то!»
Зато сотрудник телекомпании Роман Гайдуцкий за рулем «Славуты» (разновидность «Запорожца» с корейским уклоном) про Брусиловский прорыв прекрасно знал: его дед воевал в Галиции с русскими войсками, попал в плен, был отправлен на работы в Херсон, потом в составе войск Петлюры прошел с боями по Украине, вернулся в родные края, мирно плотничал, вступил при советской власти, правда, под страхом смерти, в колхоз: «В органах знали: если Мартын пойдет — все пойдут!»
— Значит, не всех петлюровцев репрессировали?
— Да он потом и колхоз возглавил, и до 80 лет дожил! — засмеялся Роман Павлович, отслуживший восемнадцать лет на Тихоокеанском флоте.
«Дед его прожил дольше моего отца, с которым воевал на этих зазеленевших просторах», — отметил я про себя и попытался вернуться в мыслях почти на век назад...
ГАЛИЦИЙСКАЯ БРАМА
И вот распахнулась пред ним
Галицийская брама.
С кокардой и шашкой отец мой
на фото анфас.
Его доконала потом
прикарпатская рана,
Коснулась меня и родная, и общая драма,
Но все-таки драма
куда благородней, чем фарс...
Среди семейных реликвий у меня дома хранится небольшая фотокарточка, на которой запечатлены три молоденьких офицера в форме царской армии. Крайний справа — мой отец, поручик Кобринского полка. Они снимались, наверное, в Тарнополе (так тогда писалось) перед самым наступлением, судя по беззаботным лицам, еще не зная, какой кровавый и славный путь им предстоит...
К лету 1916 года обстановка на Западном фронте была очень тяжелой: англо-французская армия нуждалась в помощи, положение под Верденом становилась все безнадежнее. Итальянская армия отступала, и страна находилась на грани катастрофы. Командование армий Антанты требовало от России немедленной помощи. И, как всегда, ради подмоги союзникам русская Ставка приняла решение о наступлении. План его разработал командующий Юго-Западным фронтом генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов. Потомственный офицер, сын генерала и выпускник Пажеского корпуса, прошедший все должности и чины от адъютанта до командующего корпусом, участник русско-турецкой войны, Брусилов был не только человеком личного мужества, но и гениальным стратегом.
Ровно в 4 часа утра 4 июня (по новому стилю) 1916 года согласно приказу Брусилова артиллерия открыла ураганный огонь по укреплениям и тылам противника. Враг был оглушен и ошеломлен. После артподготовки, по логике наступления, противник занял места в окопах, ожидая атаки русских. Но последовал второй, еще более страшный артудар. Так повторялось три раза: столько резервов и боеприпасов сосредоточил командующий. На ящиках с боеприпасами красовалась надпись: «Снарядов не жалеть!». Когда ровно в полдень в бой пошла русская пехота, она заняла первую линию вражеских позиций почти без потерь: австро-германской армии не было — среди грандиозных укреплений сдавалась толпа измученных людей.
Из редких рассказов отца: «Взяли прикарпатское местечко какое-то. Лес зеленый, птицы поют. Правда, речушка трупами забита. Думаю, надо наведаться к другу в соседний батальон. Они уже расквартировались, вина раздобыли. Иду, а навстречу из чащи человек десять австрийцев с оружием. А у меня пистолет, застегнутый в кобуре, и палка в руках. Увидели меня — руки подняли, говорят наперебой, сдаются. Господи, думаю, навязались на мою голову — сорвали поход к другу, повел в штаб...»
Но смешно, конечно, было бы думать, что этот победоносный прорыв с продвижением вглубь вражеской обороны на 150 километров был легкой прогулкой. К осени противнику был нанесен огромный урон: до 1,5 миллиона убитых, раненых, но и русские потеряли до 500 тысяч воинов. Бои на реках Барышка и Коропец шли в разгар лета. Местечко Монастержиска (так это звучало по-польски) несколько раз переходило из рук в руки. Учитель истории Петр Козуцкий написал краеведческий очерк о родных краях. Его дед тоже воевал на стороне Австро-Венгрии, которая владела городом до распада империи. На местном кладбище, где покоятся воины обеих враждующих армий, Петр Иосифович показал на другой берег притока Добровитки: «Вот видите склон со следами заросших траншей? Там зарылись в землю русские, а здесь, где мы стоим, поливала их огнем австрийская батарея. Вон над тем меловым обрывом и взяли в плен моего деда, причем полонили его тоже украинцы, но воевавшие за Российскую империю. Трагедия! Мы всегда находились между двумя империями, как меж двух жерновов... Да и потом легче не стало: в ноябре 1918-го Австро-Венгерская империя распалась, и на ее руинах возникла Западно-Украинская Народная Республика (ЗУНР). В соседнем Бучаче перемена власти обошлась без пролития крови. Мирно прошла передача власти и в Монастыриске. В середине мая 1919 года поляки прорывают фронт подо Львовом. Задержать их не было возможности из-за удара в спину, нанесенного румынской армией, которая начала занимать Карпаты и Гуцульщину. Фактически это был польско-румынский сговор, в результате которого армия ЗУНР вынуждена была спешно покинуть свою тогдашнюю столицу Станислав (Ивано-Франковск), перейти за Днестр. В конце мая польская армия захватила Монастыриску. До середины июля городок стал ареной жестокой борьбы, переходя из рук в руки. В этот период от рук конфедератов по-варварски были загублены украинские священники о. Пщляшецкий и о. Галибей, которые были захоронены возле городской церкви. В воспоминаниях Норберт Рыбак пишет: «Казнили их бесчеловечно, отрезали уши, носы, пальцы, выкололи глаза, сдирали живьем кожу, обваривали кипятком».
16 июля 1919 года Монастыриска была захвачена поляками на долгих двадцать лет, за исключением августа-сентября 1920 года, когда Красная армия восстановила советскую власть. Вскоре после освобождения был создан ревком, который организовал сбор урожая с панских полей. Но 18 сентября 1920 года город снова оккупировали поляки. Ну а дальше — сами прочитаете».
Скупые факты впечатляют. В послевоенный период царил и национальный, и социальный гнет. Например, медицинского облуживания в городке почти не было — практиковали три частных лекаря и две акушерки. Началось наступление на украинское образование. На месте австрийского Школьного совета появилась во Львове Школьная курия. В 1932 году была проведена реформа, по которой вводилось обязательное семилетнее образование. В Монастыриске заработали две семилетки — мужская и женская, но преподавание в них велось только на польском языке. В местечке работали три библиотечки с мизерным количеством книг, но две из них — польская и еврейская — были платными. Газеты и книги на украинском не издавались. Экономический кризис 1929—1933 годов ухудшил жизнь народа, резко упали цены на сельхозпродукцию. В 1937 году в городе вспыхнула забастовка, которую возглавил столяр-коммунист Суроневич. Власть бросила войска и полицию, около 300 участников стачки были арестованы. В 1938 году был разрушен Народный дом, разгромлена читальня «Просвета». Украинская культура и язык оказались в загоне.
А что в это время происходило, к слову, на Левобережной советской Украине? 30 октября 1937 года секретарям ЦК ВКП(б) тт. Сталину, Кагановичу, Андрееву, Жданову, Ежову поступает докладная от Мехлиса: «О русских газетах на Украине». Текст гласит: «Ни в одной союзной и автономной республике русская печать не находится в таком захудалом состоянии, как на Украине... В Киеве издаются газеты на немецком, польском, еврейском, болгарском языках. Нет только ни одной газеты на русском языке, если не считать русского издания армейской газеты «Червона армия». Спрашивается: неужели Украина нуждается больше в немецкой газете, чем в русской? Действительно ли польский и болгарский языки распространены на Украине больше, чем русский? Отсутствие в Киеве руководящей русской газеты свидетельствует о политической близорукости
ЦК КП(б)У. Ни в одной из двенадцати областей УССР, кроме Донбасса, не выходит ни одна областная газета на русском языке. В Донбассе издается на русском языке областная газета «Социалистический Донбасс». Все остальные газеты Донбасса выходят преимущественно смешанными — часть материалов на русском языке, другая на украинском. Эти газеты какие-то ублюдочные.
Мы просим ЦК ВКП(б) рассмотреть этот вопрос и принять вносимый нами проект постановления». Сегодня, к слову, в областях Западной Украины снова не выходит ни одной газеты на русском языке, а русские пока остались.
Даже пример с прессой наглядно демонстрирует разные подходы в культурной политике народной и буржуазной власти. А самые грозные события тогда еще только накатывались. 1 сентября Германия без объявления войны напала на Польшу, началась Вторая мировая война. 17 сентября 1939 года Красная армия переходит через Збруч и спустя несколько дней «вызволяет» Монастыриску. Петр Иосифович пишет про освобождение в кавычках, как положено в нынешней Украине, но он-то, крестьянский сын и здравый человек, прекрасно понимает, какие возможности открыла перед ним Радяньска власть, которая построила и школу, где он теперь учительствует, и четырехэтажное здание райкома партии, где он заседает в городском совете. До сих пор в центре городка работает трехэтажная библиотека с устаревающим фондом и литературным музеем, но я туда не сумел попасть: увы, закрывается почему-то она слишком рано — в 18 часов. Кстати, недавно Козубский поехал по примеру тысяч земляков на заработки в Польшу (надо было платить в институте за сына), нанялся к хозяину всего за 150 долларов в месяц, вкалывал с 5 утра до 9 вечера. Учительница из соседнего городка узнала, что на поле батрачит ее украинский коллега, познакомилась с ним и была потрясена: «Вы же образованный, достойный человек. Мы летом на Средиземное море в отпуск ездим, а вы тут горбатитесь...»
Еще Петр Иосифович показал, что встреча Красной армии состоялась в долине реки, на том мосту, который, может быть, штурмовал пехотный полк моего отца. Местные жители во главе с коммунистами пошли приветствовать советских воинов с хлебом-солью, но поляки оставили на костеле пулеметное гнездо и при приближении нашей части открыли провокационный огонь. Настороженно настроенные бойцы не разобрались в обстановке и открыли ответный огонь по мирной депутации горожан. Так что эта земля пропитана кровью, измучена провокациями и предательствами. Вот и Брусилов, вступив на нее, по существу, был предан и Ставкой, и своими ревнивыми коллегами.
ДВА ВЕРХОВНЫХ
Накануне праздника Победы на Первом канале ведущий с украинской фамилией Шевченко провел программу с неудачно сформулированным вопросом: «Можно ли переписывать историю Великой Отечественной?» Что значит переписывать? Обогащать, уточнять, правдивее доносить ее — да, а «развенчивать» или ставить все с ног на голову — нет. И зрители при голосовании поняли это именно так, но некоторые участники из сторонников полного пересмотра истории ВОВ выглядели просто неадекватно. Например, генерал в отставке Микоян стал перечислять все потери и неудачные операции начала войны, списывая их на личные ошибки и чуть ли не на преступления Сталина. Но ведь шло невиданное противостояние грандиозных сил! Чередование побед и поражений неизбежно. Не преподносим же мы неискупаемой виной Кутузова сдачу Смоленска и, страшно вымолвить, Москвы! Важна общая линия руководства, совокупные действия Верховного главнокомандующего и увенчавшая их Победа. В ХХ веке Россия вела три крупных, хоть и разномасштабных, войны: русско-японскую, Первую мировую (Гражданскую, навязанную не столько внутренним противником, сколько интервенцией Антанты, пока опустим), Вторую мировую. Безоговорочная победа была одержана только в последней, ставшей Великой Отечественной. Все ведь познается в сравнении, и, прежде чем либерально обвинять Сталина, историкам и военным надо бы хоть что-то сравнить и осмыслить. Например, царь Николай II объявил себя главнокомандующим и доказал полную свою несостоятельность. Одним из первых это понял боевой генерал и опытный военачальник Брусилов, заслуженно, но не без интриг назначенный командующим Юго-Западным фронтом.
Вот первый его разговор с государем после назначения: «На следующий день в Каменец-Подольске я встретил вечером царя, который, обойдя почетный караул, пригласил меня к себе в вагон и спросил, какое у меня вышло столкновение с Ивановым (прежний командующий фронтом, который чуть ли не плакал при передаче дел. — А.Б.). Я ответил, что у меня лично никаких столкновений и недоразумений с Ивановым нет и не было. Затем царь спросил меня, имею ли я что-либо ему доложить. Я ответил, что имею доклад и весьма серьезный, заключающийся в следующем: в штабе фронта я узнал, что мой предшественник категорически донес в Ставку, что войска Юго-Западного фронта не в состоянии наступать, могут только обороняться. Я лично безусловно не согласен с этим мнением; напротив, я твердо убежден, что ныне вверенные армии после нескольких месяцев отдыха и подготовительной работы находятся во всех отношениях в отличном состоянии, обладают высоким боевым духом и к 1 мая будут готовы к наступлению. Если мнение, что Юго-Западный фронт не в состоянии наступать, возможно, и мое мнение не будет улажено, как главного ответственного лица в этом деле, то в таком случае мое пребывание на посту главнокомандующего не только бесполезно, но и вредно, и в этом случае прошу меня сменить.
Государя несколько передернуло, вероятно, вследствие столь резкого и категорического моего заявления, тогда как по свойству его характера он был более склонен к положениям нерешительным и неопределенным. Никогда он не любил ставить точек над «и», тем более не любил, чтобы ему преподносили заявления такого характера. Тем не менее он никакого неудовольствия не высказал, а предложил лишь повторить мое заявление на военном совете, который должен был иметь место 1 апреля, причем сказал, что он ничего не имеет ни за, ни против и чтобы я на совете сговорился с его начальником штаба и другими главнокомандующими».
Признаться вслух: «я ни за, ни против», прежде всего поинтересоваться не состоянием войск, а какими-то побочными обидами прежнего несправившегося военачальника, самому обижаться на прямоту в критический момент — разве можно себе представить таким Верховного главнокомандующего Сталина? Абсурд! А не понять таланта Брусилова, не разглядеть его счастливой полководческой звезды? Разве можно представить себе такое отношение Сталина к Жукову или Ватутину, памятники которому сносят на Украине?..
Брусилов проявил мужество и верность долгу: он не только повторил на военном совете доводы, но настоял на решительных действиях. И не просто «сговорился с командующими армиями», а твердо приказал готовиться к наступлению. И оно победоносно грянуло! А чем завершилось? «Русское высшее командование либо не имеет заранее подготовленных планов операций, либо если их имеет, то их не выполняет... Высшее командование не имеет единообразных методов обороны и нападения и не умеет подготавливать наступление... Высшее командование не считается с потерями живой силы и не проявляет достаточной заботливости о солдатах... Армия отчетливо сознает, что если эти причины не будут устранены, то победы мы, несмотря ни на какие жертвы, не добьемся», — так заявил М.В.Родзянко, председатель IV Государственной думы. А кто тогда олицетворял высшее командование? Вот это и привело к напрасным жертвам. «...Летняя операция 1916 г. является первым фактом, обусловившим разложение русской армии, проявившееся осенью и зимой этого года. Это разложение представляется крупным звеном цепи событий падения прежней государственности», — сказал А.А.Свечин, полковник, командир 8-го Финляндского стрелкового полка. Наверное, это могли повторить многие боевые офицеры, потому и осознал отец, что империя рухнула закономерно, принял революцию и работал уже на советскую власть. Лишь однажды, выпив с любимым братом Виктором (тот был всего на год моложе и тоже воевал в первую мировую), сказал в сердцах: «А жаль, что мы свои шашки «За храбрость!» в Оке утопили...»
ОТЦОВЫ ПОЛЯ
Мы русские люди, отец мой, и мы —
офицеры.
Мы знаем, конечно, всему есть
на свете цена:
И жизни, и смерти...
Но честь и Отчизна бесценны,
Пусть сбиты прицелы и спутаны
средства и цели,
Не все ж продается,
покуда Россия цела!
На Западной Украине воцарялось лето, отцветали и завязывались черешни, нежно зеленели всхолмленные поля, темнели еловыми лесами близкие горы. Над быстрыми реками Стрипа, Барышка и Коропец мягко волнились следы былых траншей и укреплений — земля хранит память порой тверже увертливых людей.
Дальше след боевых действий отца в Карпатах затерялся. Оказалось, что хребтов и гор Магура несколько: так зовут здесь любую лесистую гору. И где точно был ранен отец, я так и не отыскал. Обращение в Государственный музей истории Украины ничего не дало. Главный хранитель Ольга Федотова объяснила мне, что у них особые задачи и следы Брусиловского прорыва могут быть обнаружено лишь косвенно, через события в борьбе за независимую Украину. Но что стало бы с украинством в Голиции, останься она, например, под властью Польши? Кто вообще подарил современной Украине ее просторные границы? На эти естественные вопросы нынешние самостийники не любят отвечать, как и вспоминать «какой-то Брусиловский прорыв».
Кстати, и в советской историографии ход и опыт Первой мировой войны был освещен недостаточно, а многие ее военачальники и даже герои до сих пор остаются безвестными. Ну а при однобокой демократии и словесной свободе война, приведшая к поражению Германии и гибели империи Романовых, по-прежнему остается во многом неизвестной, непривлекательной. Такое впечатление, что ее трагический и героический опыт в современной идеологической борьбе и осмыслении истории тоже не востребован. Тем более странно, что во время Первой мировой войны солдаты и офицеры российской армии проявляли массовый героизм в битвах. Царское правительство высоко оценило ратный труд рядовых соотечественников, наградив только Георгиевским крестом IV степени более миллиона человек.
Например, крупнейший советский полководец Георгий Константинович Жуков тоже участвовал в Первой мировой войне, правда, недолго. В одном из первых боев он пленил вражеского офицера, за что получил орден Святого Георгия IV степени, и вскоре был тяжело ранен. Война для него закончилась, но дело служения Великой державе только начиналось. В самом начале войны поэт Николай Гумилев поступил добровольцем в уланский полк и был награжден двумя Георгиевскими крестами за личную храбрость. Но это не спасло его от гибели в застенках ВЧК, а может, усугубило положение.
За нынешним Ивано-Франковском (Станиславом) наступление застопорилось. Где-то между Калушем и Сколе, где краевед Теодор Ветвицкий с упоением рассказывал нам о героизме усэсовцев (вздрагиваешь при этом названии украинских сечевых стрельцов, сражавшихся против России), захлебнулось и наступление 7-й армии. Жертвы стали казаться напрасными: «Эти потери были тем более чувствительны, чем слабее было сознание в необходимости их для России... В народных массах доверие к правительству и вера в союзников были окончательно подорваны» (Н.Н.Головин, генерал-лейтенант, начальник штаба 7-й армии). А ведь развитие успеха Юго-Западного фронта другими русскими фронтами, всеми фронтами Антанты могло бы создать условия для окончания войны против Германии и ее союзников уже в 1916 году. К глубокому сожалению, этого не произошло, командующие других фронтов не поддержали наступление, по существу, предали Брусилова, оставили австрийцам и немцам простор для маневра войск. Взяли верх ограниченность мышления, консерватизм, зависть к чужим успехам и другие пороки членов Ставки и высшего командования.
А какой был подъем! «Все это время я получал сотни поздравительных и благодарственных телеграмм от самых разнообразных кругов русских людей. Все всколыхнулось: крестьяне, рабочие, аристократия, интеллигенция, учащаяся молодежь, все бесконечной телеграфной лентой и что сердца их бьются заодно с моей дорогой, окровавленной во имя Родины, но победоносной армией... Это были лучшие дни моей жизни, ибо я жил одной общей радостью со всей Россией», — писал Брусилов.
Увы, победоносное счастье было недолгим. И отец мой был ранен уже на излете Брусиловского прорыва, в одном из последних атакующих бросков на Запад. Горький, славный и поучительный опыт.
И время опять Галицийскую браму
раскрыло.
Покуда не видно: а кто ж побеждает, пыля?
Но память народа и в смуту
не знает распыла,
Гляжу я на фото и знаю, что все это было —
И эта держава, и эти отцовы поля...

Фотография на память. В центре — генерал А.А. Брусилов.


Перед Брусиловским прорывом. Крайний справа — поручик Бобров.

Александр БОБРОВ