10 ИЮЛЯ. Ставка главного командования постановлением ГКО преобразована в Ставку верховного командования во главе со Сталиным. В ее состав введен маршал Шапошников. Для лучшего управления фронтами образованы Главные командования направлений: Северо-Западное (главком — маршал Ворошилов), Западное (главком — маршал Тимошенко) и Юго-Западное (главком — маршал Буденный).
Но обстановка на Смоленском направлении продолжала катастрофически ухудшаться. Утром 12 июля с плацдарма на восточном берегу Днепра, южнее Орши, в общем направлении на Смоленск устремились отборная дивизия СС «Райх», 17-я танковая и 29-я моторизованная дивизии генерал-полковника Гудериана. Одновременно с этим из района Витебска в сторону Каспли и Холма при поддержке мотопехоты двинулась вперед 7-я танковая дивизия генерал-полковника Гота. Приближался критический момент. Создалась обстановка, когда от командования Западным направлением требовалось принятие неотложных решительных мер. Вечером того же дня маршал Тимошенко получил директиву Ставки: из районов Смоленска, Рудни и Невеля нанести контрудары по прорвавшемуся противнику и восстановить положение по восточному берегу Днепра. Этой же директивой войскам 21-й армии генерал-лейтенанта Герасименко приказывалось перейти в наступление на Бобруйск с задачей выхода в тыл 24-му танковому корпусу Гудериана, устремившемуся в направлении Кричев— Рославль.
Выполняя директиву Ставки, 21-я армия в составе трех стрелковых корпусов успешно форсировала Днепр и обратила противника, не ожидавшего контрудара, в бегство. 63-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Петровского наступал на широком фронте от Рогачева до Быхова. 66-й стрелковый генерал-майора Рубцова атаковал противника на участке Стрешин—Жлобин. 67-й стрелковый генерал-майора Жмаченко наступал севернее и южнее Речицы. В первый день наступления наши соединения продвинулись вперед до десяти километров. В следующие сутки темпы наступления замедлились почти вдвое — сопротивление противника с каждым часом нарастало.
Почувствовав реальную угрозу флангового удара под основание 2-й танковой группы, фельдмаршал фон Бок принял экстренные меры. К трем дивизиям, 4-й танковой и 1-й кавалерийской из состава 24-го танкового корпуса, а также 31-й пехотной дивизии 53-го армейского корпуса, противостоящим 21-й армии, он добавил две дивизии 43-го армейского корпуса. На другой день командующий группой армий «Центр» подкрепил наличные силы еще двумя, 52-й и 255-й пехотными дивизиями из состава 2-й армии генерала фон Вейхса. Развернулись упорные встречные бои на широком фронте, которые пришлись по душе фельдмаршалам фон Боку и фон Клюге, воспитанным на стратегических концепциях Клаузевица, Мольтке и Шлиффена.
Понимая, какую большую помощь оказывает контрудар 21-й армии войскам, обороняющимся на Смоленском направлении, маршал Тимошенко то и дело вмешивался в развитие событий. Когда 14 июля пополудни генерал-лейтенант Герасименко доложил в штаб фронта, что наступление его стрелковых корпусов «застопорилось» на дальних подступах к Бобруйску, главком Западного направления приказал ему ввести в сражение на участке 66-го стрелкового корпуса 50-ю танковую дивизию генерал-майора Кривошеина, чтобы закрепиться на достигнутых рубежах. Но тут же выяснилось, что эта дивизия вместе с 219-й мотострелковой дивизией брошена командармом из района Новозыбкова под Быхов для отражения прорвавшихся на фланге 13-й армии генерал-лейтенанта Ремезова в направлении Пропойска ударных соединений 2-й танковой группы генерала Гудериана.
Действия 21-й армии на Бобруйском направлении были с одобрением встречены в Генштабе и в Ставке. В ночном телефонном разговоре с маршалом Шапошниковым 17 июля начальник Генштаба генерал армии Жуков порекомендовал командованию Западного направления использовать на острие ее главного удара, на участке 63-го стрелкового корпуса, имеющуюся в резерве фронта кавалерийскую группу генерал-полковника Городовикова и продолжать обход Бобруйска с юго-запада. Но это решение оказалось запоздалым и повлиять на общую картину уже наметившегося отхода частей 21-й армии, разумеется, не могло.
Практически одновременно с контрударом соединений 21-й армии на Бобруйском направлении активные контратакующие действия были предприняты нашими войсками и на других участках Западного направления. В районе Витебска силами 69-го стрелкового корпуса атаковала противника 19-я армия генерал-лейтенанта Конева. Отдельная 214-я стрелковая дивизия 22-й армии генерал-лейтенанта Ершакова нанесла контрудар в направлении Городка из района Невеля. Однако в целом оперативная обстановка на Западном направлении продолжала ухудшаться. 3-я и 2-я танковые группы генералов Гота и Гудериана при поддержке свежих соединений 9-й армии генерала Штрауса продолжали наступление на Соловьеве и Ярцево, чтобы замкнуть оперативное кольцо вокруг Смоленской группировки. Западный фронт оказался разрезанным на три части. Отдельные «куски» его обороны все быстрее отодвигались на восток.
Но, невзирая на крайнее обострение обстановки и теперь уже очевидную возможность оперативного окружения, Ставка приказала маршалу Тимошенко оборонять Смоленск во что бы то ни стало и продолжала усиливать войска Западного направления. Под давлением обстоятельств маршал Тимошенко и принял наконец решение об использовании 1-й батареи реактивных минометов. 14 июля пополудни она нанесла неожиданный удар по частям 5-й пехотной дивизии врага, прибывшей под выгрузку на железнодорожную станцию Орша.
Грозный рев более трехсот снарядов, стремительно взвившихся в небо, потряс близлежащую днепровскую пойму. Когда «краснохвостые кометы» скрылись из виду, наступила напряженная и волнительная тишина. Через несколько минут серия мощных взрывов эхом возвратилась на позицию батареи. А там, где рвались снаряды, бушевало сплошное море ослепительного огня, охватившего всю территорию станции, горела земля, горели автомашины и артиллерийские тягачи. Горела шерсть и гривы лошадей. Горели солдатские брюки и френчи. Оборвав упряжку, неизвестно куда мчались лошади. Побросав оружие и обезумев от страха, среди бушующего огня метались солдаты, фельдфебели и офицеры, выкрикивая на ходу громкие нецензурные ругательства. Они то и дело падали, спотыкаясь о поверженную боевую технику, но сила первоначального страха вновь поднимала их на ноги и несла неведомо куда.
В тот же день, поменяв позицию, грозное оружие капитана Флерова нанесло новый удар по скоплению вражеской техники и войск на переправе через Оршицу. Утром следующего дня батарея атаковала противника западнее Рудни. И здесь эффект стремительного налета превзошел все мыслимые ожидания. Телеграмма генерал-лейтенанта Еременко, лично наблюдавшего превосходную «работу» артиллеристов под Рудней, в тот же день полетела в Ставку: оружие — выше всяких похвал, и фронт желает иметь его как можно больше. Но не этот участок определился уже главным во фронтовых событиях — они развивались значительно восточнее.
С УЧЕТОМ больших потерь личного состава и боевой техники в первые труднейшие недели войны Ставка 15 июля издала директивное письмо по дальнейшему строительству стрелковых, бронетанковых войск и авиации. В нем предлагалось ликвидировать управления стрелковых корпусов и состав армий сократить до пяти-шести дивизий, расформировать механизированные корпуса, включить в состав стрелковых дивизий по роте средних или легких танков, а при возможности и по взводу тяжелых танков. Ставка предложила расформировать и авиакорпуса, в авиадивизиях сократить количество полков с 3 до 2, а численность самолетов в них уменьшить в 2 раза, с 60 до 30.
Выполняя директиву Ставки, контратаковали наседающего противника соединения 20-й армии в центре Западного фронта. Чтобы задержать главные силы 47-го танкового корпуса врага, наступающего на Смоленск, генерал-лейтенант Курочкин выдвинул в район Красного отдельную 57-ю танковую дивизию полковника Мишулина. Танкисты этого соединения уже встречались с бронированным войском генерала Лемельзена у Антополья и Труханович. Тогда, в начале июля, во взаимодействии с 1-й Московской мотострелковой дивизией полковника Крейзера, они нанесли чувствительное поражение 18-й танковой дивизии врага. Но теперь силы сторон оказались слишком неравными. Против 29-й моторизованной, 17-й и 18-й танковых дивизий полковник Мишулин смог выставить лишь два полка — танковый и мотострелковый в отсутствие артиллерийской поддержки.
В упорном двухдневном бою танковые дивизии генерала Лемельзена оттеснили наши полки к Днепру, в район железнодорожной станции Гусино, в то время как передовые части 29-й моторизованной южнее по большаку рванулись в направлении Смоленска. Парировать этот маневр командира 47-го танкового корпуса оказалось практически нечем.
Командующий 16-й армией генерал-лейтенант Лукин наскоро сформировал мотострелковый отряд из подразделений 46-й стрелковой дивизии во главе с подполковником Буняшиным. Он был усилен двумя артиллерийскими дивизионами, а также бригадой курсантов школы милиции и НКВД и трех батальонов городского народного ополчения. Во главе бригады встал начальник Смоленского гарнизона полковник Малышев. Но сдержать противника на рубеже Хохлово—Лубня эти силы не смогли. Только отступив в северную часть Смоленска и взорвав оба городских моста через Днепр, остатки отряда Буняшина и бригады Малышева оторвались от преследовавшего их противника.
Человек прямой и честолюбивый, не признающий достойными никакие увертки и умолчания, генерал армии Жуков и на этот раз остался верен своему жизненному кредо. Докладывая утром 17 июля обстановку на Западном направлении, начальник Генштаба подчеркнуто скупо изложил содержание последнего фронтового донесения о развитии событий на правом фланге, у Великих Лук, потом на левом, на Днепре, перед Рогачевым и Жлобином.
Когда карандаш генерала армии Жукова снова двинулся в сторону верхнего обреза «оперативки» и замер под надписью «Смоленск», он неожиданно умолк. Наступившая пауза в докладе сразу привлекла внимание членов Политбюро ЦК и ГКО. Калинин, сидевший напротив начальника Генштаба, тут же наклонился над столом и принялся внимательно рассматривать то место на карте, перед которым остановился карандаш генштабиста. Секретарь ЦК Маленков и заместитель Председателя ГКО Молотов впились взглядами в его сосредоточенное лицо. Сталин, на этот раз сидевший рядом с наркомом иностранных дел, поднялся, приблизился к начальнику Генштаба, остановился рядом с ним, искоса, чуть наклонясь к столу, посмотрел на карту. Генерал армии Жуков, сумевший к этому времени побороть в себе противоречивые чувства, медленнее обычного продолжал:
— В центре Западного фронта, в районе Смоленска, в течение последних суток продолжались тяжелые бои. Под напором ударных соединений 2-й танковой группы генерала Гудериана к исходу вчерашнего дня наши войска вынуждены были оставить город.
Еще в машине по дороге в Кремль, прод
умывая отдельные, наиболее важные аспекты предстоящего доклада, начальник Генштаба то и дело невольно возвращался к обстановке в районе Смоленска.
Во-первых, он в числе немногих в то время стратегов особенно глубоко понимал исключительное значение этого города во всей оборонительной системе Западного направления, непосредственно прикрывавшего Москву. Но помимо общих соображений, овладение военным аэродромом в Смоленске предоставляло очевидный шанс немецкой бомбардировочной авиации — ее налеты на столицу в этом случае становились главным повседневным делом.
Во-вторых, Смоленск навсегда остался для Жукова особым городом и в личном плане. Здесь долгое время находился штаб Белорусского особого военного округа, и ему, командиру 6-го кавалерийского корпуса, в середине 30-х годов приходилось частенько бывать в городе по служебным делам. А в 39-м, став заместителем командующего округом, Жуков вплоть до отбытия на Халхин-Гол постоянно жил в Смоленске.
— Как... вынуждены были оставить город?! — Председатель ГКО Сталин быстро удалялся от стола, землистое до того лицо потемнело, карие глаза уставились на начальника Генштаба пронзительным, настороженным взглядом.
— Да, товарищ Сталин, согласно донесению 16-я армия оставила Смоленск и отбивается от наседающего противника уже восточнее города, — несколько глуше обычного сказал генерал армии Жуков, на какой-то момент оторвав взгляд от «оперативки».
— Почему раньше не доложили об этом?! — Председатель ГКО все более распалялся, повышая голос. — Что предпринимает маршал Тимошенко, чтобы вернуть Смоленск? Чем Генштаб помог Лукину, чтобы он отстоял город?
— Донесение получено поздно ночью, когда вы, товарищ Сталин, отдыхали. Маршал Тимошенко сообщает также, что бронетанковые соединения противника перерезали автомагистраль Минск—Москва западнее Ярцево, и у него нет резервов для предотвращения окружения наших войск в районе Смоленска и последующего наступления врага на Москву.
— Где находится генерал Рокоссовский?
— Позавчера с группой офицеров связи выехал на Западный фронт, но у него пока что нет никаких войск, товарищ Сталин.
— Маршал Тимошенко продолжает л
инию генерала Павлова и скоро приведет немца в Москву! — лицо Председателя ГКО покрылось мелкими красными пятнами. — Его надо немедленно убрать с Западного направления!
Генерал армии Жуков молчал. Молчали сидящие за столом члены Политбюро ЦК. Приступ крайней ярости нарастал. Сталин говорил быстрее обычного, на какое-то время потеряв контроль над собой.
— Генштаб не руководит действиями фронтов, а только фиксирует наши поражения. Надо немедленно направить директиву маршалу Тимошенко и предупредить, что если 16-я армия не отобьет Смоленск у немца, то ее командование будет предано суду военного трибунала. Пощады никому не будет!
Настойчивый телефонный звонок прервал грозную тираду сталинских обвинений. Он замолчал, присел на краешек дивана в простенке между окнами, чиркнул спичкой, раскурил трубку. К столу с телефонами подошел нарком иностранных дел Молотов. Спросив, кто конкретно нужен, он тут же повернулся и пригласил к аппарату генерала армии Жукова. Звонил заместитель начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майор Василевский. Он кратко доложил, что полчаса назад разговаривал по телефону с генерал-лейтенантом Лукиным, который помог уточнить обстановку в Смоленске. Оказалось, что гитлеровцы захватили только левобережную часть города, до Днепра, а правобережную продолжают удерживать войска 16-й армии. Начальник Генштаба облегченно опустил трубку на рычаг, вернулся к карте и только тогда сказал:
— Генерал Василевский, товарищ Сталин, только что передал последние данные об обстановке в Смоленске. Противник овладел только южной его половиной. Северную часть города продолжают удерживать соединения 16-й армии генерал-лейтенанта Лукина.
Председатель ГКО тяжело поднялся с дивана, начал ходить по ковровой дорожке. Было видно, что он уже успокоился, красные пятна на лице пропали, оно приняло обычный светло-серый цвет.
— Сюда, товарищ Жуков, надо приходить с точными данными, — наконец сказал он, останавливаясь у торца стола. — Директиву маршалу Тимошенко поправьте только в начале, вместо всего города напишите о возвращении его южной части. Кроме того, сообщите ему, что в ближайшие дни по мере готовности мы введем в дело на Западном направлении ряд соединений Резервного фронта. По тылам врага ударит кавалерийская группа генерала Городовикова в составе трех дивизий...
НА РАССВЕТЕ 16 июля генерал-лейтенант Лукин вместе с членом Военного совета армии бригадным комиссаром Лобачевым приехал в Смоленск и не без труда обнаружил вблизи железнодорожного вокзала малочисленных защитников города. Выслушав доклад полковника Малышева о бое под Хохловым и Лубней, командарм 16-й вдруг резко повысил голос:
— Товарищ полковник, кто дал вам право взрывать городские мосты?
Вопрос для начальника Смоленского гарнизона прозвучал столь неожиданно, что тот не сразу нашелся с ответом. Между тем генерал-лейтенант Лукин продолжал строго вычитывать полковнику за «самовольные действия».
— Вы знаете, что командование Западного фронта приказало 16-й армии во что бы то ни стало удерживать Смоленск? Теперь мосты взорваны, как прикажете атаковать южную часть? Я предам вас суду военного трибунала!
Разговор приобретал крайне резкий характер.
— Кому приказано удерживать город во что бы то ни стало, товарищ генерал-лейтенант? — сонное заросшее лицо полковника Малышева выразило не испуг — удивление.
— Кому?! Нам! — сделав два шага вперед, командарм 16-й вплотную подошел к коменданту Смоленска. Но, видимо почувствовав неопределенность своего ответа, он тут же громко добавил: — Войскам 16-й армии!
— Товарищ генерал, кроме ополченцев и отряда милиции, никаких войск в городе до сих пор нет, и, чтобы не пропустить гитлеровцев в Заднепровье, я вынужден был отдать приказ минерам о подрыве мостов.
— Понятно, — уже спокойно, сразу смирившись с необходимостью происшедшего, сказал генерал-лейтенант Лукин. — Необходимо сейчас же разбудить весь наличный состав и выдвинуться к Днепру, не позволить противнику переправиться на правый берег в черте города до подхода подкреплений.
— Михаил Федорович, надо не только занять берег, но и как-то заявить о своем присутствии, — вступил в разговор член Военного совета Лобачев.
— Вот-вот, рассредоточьтесь пошире и постреливайте в ту сторону. — Командарм 16-й строго посмотрел на полковника Малышева и махнул рукой в южном направлении.
— Но у нас совсем нет боеприпасов, товарищ генерал. Стрелять нечем, — резонно возразил полковник Малышев.
— На пару часов найдете, а днем я подошлю роту автоматчиков и машину боеприпасов, — твердо ответил генерал-лейтенант Лукин.
— Вот теперь ясно, — удовлетворился начальник Смоленского гарнизона.
Когда машины командующего 16-й армией и члена Военного совета уже покидали Смоленск, утреннюю тишину нарушили стрекот нескольких пулеметов и одиночные винтовочные выстрелы. Занимался новый день войны, и нельзя было ни на час опаздывать с подмогой. Генерал-лейтенант Лукин хорошо понимал теперь, что малейшее промедление чревато потерей всего города, а оно немедленно усложнило бы и без того тяжелые условия борьбы понесших уже большой урон 16-й, 19-й и 20-й армий Западного фронта.
Штаб 16-й армии находился в 12 километрах севернее Смоленска, на центральной усадьбе совхоза «Жуковский». Вернувшись в штаб, генерал-лейтенант Лукин первым делом выполнил данное начальнику Смоленского гарнизона обещание и послал в город в сопровождении автоматчиков грузовик с боеприпасами. Затем пошли другие неотложные дела.
Заслушав доклад начальника армейского штаба полковника Шалина об обстановке, генерал-лейтенант Лукин тотчас отдал приказ командиру 46-й стрелковой дивизии генерал-майору Филатову выйти в район Колодни и занять оборону по правому берегу Днепра, оседлав железную дорогу Смоленск—Москва. Ниже города по течению реки, на участке Красный Бор—Гнездово, занимали оборону части 152-й стрелковой дивизии полковника Чернышева. В черте города к Днепру выдвигались остатки 129-й стрелковой дивизии генерал-майора Городнянского из состава 19-й армии, с боями отошедшей из района Витебска. В тот же день, 16 июля, соединения, защищавшие Смоленск, пополнились двумя тысячами коммунистов Москвы, Горького, Иванова и Владимира.
ШТАБ Западного фронта то и дело менял место дислокации, все сокращая и сокращая свое удаление от Москвы. Из Гнездово он переместился в район Ярцево, а оттуда 15 июля — в поселок Касню, расположенный в 20 километрах севернее Вязьмы.
Когда офицер связи командующего Западным фронтом генерал-лейтенанта Еременко 16 июля прибыл из-под Ярцево в Касню и доложил, что автомагистраль Минск—Москва перерезана танковыми соединениями противника, овладевшего южной половиной Смоленска, главком Западного направления отказался верить этому донесению. Обе неприятные вести показались ему неправдоподобными, и он приказал временно задержать офицера связи, заподозрив в нем провокатора. Однако тут же, лично переговорив по телефону с Лукиным и командиром 44-го стрелкового корпуса генерал-майором Юшкевичем, соединения которого оборонялись на подступах к Ярцеву, маршал Тимошенко с горечью убедился, что донесения Еременко верны. Он немедленно поручил члену Военного совета фронта Булганину созвать Военный совет.
Предстояло решить непростой вопрос — что делать дальше? Обстановка сложилась хуже не придумаешь. Когда Военный совет в отсутствие Еременко собрался, главком Западного направления кратко проанализировал последние фронтовые сводки и внес кардинальное предложение — немедленно донести в Ставку, что сил для прикрытия Ярцево, Вязьмы и Москвы у Западного фронта нет. И особенно недостает войскам танков. Маршал Тимошенко, конечно, не мог знать того, что в это же самое время командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок доложил из Борисова в «Асканию» о сложившихся исключительно благоприятных условиях для немедленного прорыва 3-й и 2-й танковых групп на Москву.
Член Военного совета фронта Булганин предложил одновременно направить телеграмму Лукину, Лобачеву и Шалину с предупреждением о необходимости вернуть южную часть Смоленска.
Но ни 17-го, ни 18 июля выполнить эту задачу соединениям 16-й армии не удалось. На помощь 29-й моторизованной дивизии генерал Лемельзен подтянул в город основные силы 17-й и 18-й танковых дивизий, а также два полка отборной дивизии СС «Райх». Сосредоточив значительные силы, противник пытался несколько раз форсировать Днепр в черте города, но вплоть до 22 июля его попытки успешно отражались частями 129-й стрелковой дивизии генерал-майора Городнянского. Когда же в этот день гитлеровцам удалось наконец переправиться на правый берег у Нового моста, по приказу командарма 16-й из района Красного Бора повела наступление на Смоленск 152-я стрелковая дивизия полковника Чернышева. Почти одновременно с этим из района Талашкино с решительными целями вернуть южную половину Смоленска выступил 34-й стрелковый корпус генерал-майора Хмельницкого. Его 127-я и 158-я дивизии в составе 19-й армии контратаковали врага под Витебском, но потерпели неудачу и были переподчинены генерал-лейтенанту Лукину. В конце концов противнику удалось удержать отвоеванные позиции, но борьба в северной части города с переменным успехом продолжалась еще более недели. Уже находясь в полном окружении, соединения 16-й, 19-й и 20-й армий и не помышляли об оставлении Смоленска. Продолжения борьбы за город требовала от генерал-лейтенанта Лукина и Ставка.
Начальник штаба 16-й армии полковник Шалин положил перед командармом телеграмму Военного совета фронта как раз в тот момент, когда тот только что вернулся из Смоленска, где лично руководил уже четвертой попыткой форсировать Днепр у Нового моста. Попытка, как и три предыдущие, не удалась. Противник встретил городнянцев убийственным артиллерийским и минометным огнем и не позволил перебравшейся на левый берег роте закрепиться на узком плацдарме. Все еще находясь под впечатлением происшедшего в Смоленске, генерал-лейтенант Лукин некоторое время молча раз за разом прочитывал текст грозной телеграммы.
— Вернуть... Не представляют конкретной обстановки. Не знают, что возвращать особенно уже нечем, — возвращая Шалину «депешу» и глядя поверх окружающих опушку высоких елей, тихо, задумчиво сказал он наконец.
Установившуюся паузу прервала реплика бригадного комиссара Лобачева:
— Михаил Федорович, ответ в Военный совет фронта все же придется отослать.
— Нужно, Алексей Андреевич, значит, отошлем, — согласился Лукин. — Пишите.
Командарм 16-й поправил портупею, одернул спереди гимнастерку и громко продиктовал текст ответной телеграммы: «Еременко, Лестеву, Маландину. Командование 16-й армии ставит вас в известность, что ни угроза предания суду военного трибунала, ни представление к правительственным наградам так не подействовали на него, как подействовала бы присылка боеприпасов, артиллерии, танков и пополнение живой силой. Но и без этого покидать Смоленск не собираемся».
— Все? — член Военного совета мельком взглянул на командарма.
— А что еще надо?.. И так, по-моему, все ясно.
Пройдясь взад-вперед вдоль штабной палатки, генерал-лейтенант Лукин остановился рядом с начальником штаба, негромко спросил:
— Михаил Алексеевич, а что нового у Хмельницкого и Чернышева?
Кряжистая, под стать командарму, фигура полковника Шалина наклонилась над краем дощатого стола, на котором лежала «оперативка» с нанесенной обстановкой.
— По правобережью Чернышев достиг района «Ворошиловских лагерей», что в двух километрах от аэродрома, но тут, понеся большие потери от непрерывных атак вражеской авиации, остановился. Судя по докладу, наступать дальше не сможет.
— А жаль, — не отрывая глаз от карты, протянул командарм. — Я очень надеялся, что Чернышев поможет Городнянскому выбить гитлеровцев с территории Тихвинского кладбища. Не получается... Продолжайте.
В это время к члену Военного совета подошел начальник политотдела армии бригадный комиссар Сорокин и протянул листок с мелко набранным текстом. Лобачев сразу углубился в чтение. Генерал-лейтенант Лукин продолжал диалог с Шалиным по обстановке:
— Что докладывает Хмельницкий?
— 34-й стрелковый корпус действует активно. Его 127-я дивизия оседлала Рославльское шоссе у кирпичного завода, всего в километре от Смоленска, а 158-я перерезала Монастырщинский большак в 15 километрах юго-восточнее города.
— Не уточнили, собирается Хмельницкий атаковать южную половину Смоленска, и если да, то когда?
— Генерал Хмельницкий, Михаил Федорович, заболел.
— А кто же командует теперь корпусом?
— Я отдал приказ от вашего имени и возложил командование на начальника штаба корпуса полковника Акименко.
— И правильно сделали. Адриана Захаровича я знаю еще с гражданской. Очень хороший был командир полка. Требовательный.
— У меня все, Михаил Федорович.
— Каков же итог? — Генерал-лейтенант Лукин поднял голову и поочередно посмотрел сначала на начальника штаба, затем на члена Военного совета и начальника политотдела. Снова наклонился над картой и продолжил: — В руках противника южная часть города, Тихвинское кладбище и аэродром на правом берегу Днепра. В наших руках — северо-восточная часть Смоленска. И мы уже более недели нигде не позволили врагу выбраться за пределы города. Так надо доложить и в Касню, в штаб фронта.
— А Гитлер, Михаил Федорович, с таким докладом не согласится, — необычно громко возразил вдруг Лобачев.
Командарм 16-й резко оторвал взгляд от «оперативки», сердито бросил в сторону члена Военного совета:
— Пусть не соглашается. За действия 16-й армии я отчитываюсь перед командующим фронтом, а не перед ним. Гитлер пусть требует доклады от фон Бока, фон Клюге и других «фонов»!
— Вот «фоны», по-видимому, ему и доложили, что весь Смоленск уже в их руках, — необычно задиристо вновь возразил Лобачев.
Генерал-лейтенант Лукин не сдавался:
— Мы еще поборемся за весь Смоленск!
— Нет, уважаемый командарм, вся борьба уже позади, остается только руки вверх вздернуть, — в голосе Лобачева не слышалось и тени иронии.
— Что за панические настроения, Алексей Андреевич? — генерал-лейтенант Лукин круто обернулся и строго посмотрел на члена Военного совета.
— А я о командарме Лукине говорю. Не меня, Михаил Федорович, а тебя Гитлер в свидетели по Смоленску приглашает. Вот, почитай. — Лобачев протянул командарму тот самый листок, который минут десять назад ему передал бригадный комиссар Сорокин.
Недолгое чтение листовки Лукин то и дело сопровождал громкими и резкими восклицаниями:
— Мерзавец! Он, видите ли, спорит с Черчиллем за тысячи километров, в чьих руках Смоленск! Один — в Лондоне, другой — в Берлине, а без Лукина, который стиснут в «мешке», но не выбит из города, не могут разойтись.
— Так оно так и есть, Михаил Федорович. Никто ведь лучше вас не знает, в чьих руках находится Смоленск, — бросил реплику Сорокин.
— Точно, главный свидетель, — вроде бы согласился командарм, — но ведь лучше меня обстановку в Смоленске знает Городнянский. Вот мы сейчас и позвоним командиру 129-й стрелковой дивизии.
Генерал-лейтенант Лукин присел у стола и, сняв трубку, с силой несколько раз повернул рычажок полевого телефонного аппарата. Ему тотчас ответили.
— Дайте Городнянского... Слушай, Авксентий Михайлович, где в данный момент находится твой командный пункт?
Ответ комдива 129-й Лукин повторил вслух:
— В том же каменном здании возле школы в Садках, где находился и двое суток назад... Так. Понятно. Спасибо.
Командарм 16-й намеревался уже вернуть трубку на прежнее место, но в ней прозвучал вопрос генерал-майора Городнянского:
— А в чем, собственно, дело, Михаил Федорович? Кто-то в Касне, похоже, сомневается в достоверности моих докладов?
— Нет, генерал Городнянский, ни я, ни маршал Тимошенко не сомневаемся. Это Гитлер не верит и у Черчилля посеял сомнения на тот счет, что мы еще продолжаем драться в самом городе! — Лукин говорил с чувством большого внутреннего удовлетворения. — Похоже, генерал Гудериан доложил фельдмаршалу фон Боку, тот — фельдмаршалу фон Браухичу, а тот — еще выше, в Берлин. Вот Гитлер во вчерашней речи по радио и «бухнул», что Смоленск уже несколько дней находится в их руках... С боеприпасами как дела?.. Ждем с часу на час, Авксентий Михайлович, по земле. Сам понимаешь, по воздуху много не доставишь... Как только получим, сразу же переправлю большую их часть твоей дивизии... Как по земле доставят? На наше направление прибыл со своим войском генерал Рокоссовский, и ему поручено Ставкой сделать к нам «отдушину»... Твое положение командование армии очень хорошо понимает... Надо еще недельку продержаться...
МАРШАЛ Тимошенко был искренне рад встрече с генерал-майором Рокоссовским, которого лично знал с начала 30-х годов по совместной службе в Белорусском особом военном округе. И вот он прибыл в Касню, снова под его начало, но теперь уже воевать в составе войск Западного направления. Разумеется, на этот раз им было не до воспоминаний о прошлой службе. Главком представил командира механизированного корпуса членам Военного совета Булганину и Лестеву и в их присутствии кратко обрисовал сложившуюся обстановку. Развитие событий в районе Смоленска и восточнее города вызывало у маршала большую озабоченность. Она легко угадывалась в каждом его слове, но растерянности, неуверенности в том, что кризис все-таки удастся преодолеть, не было.
С напутствием — до подхода регулярных подкреплений подчинять себе все встреченные по пути соединения, части и подразделения — вечером 16 июля генерал-майор Рокоссовский выехал на Ярцевский рубеж обороны. Еще в Касне из офицеров фронтового резерва им был наскоро сформирован костяк будущего штаба группы. По дороге генерал-майор Рокоссовский подчинил себе вначале 38-ю стрелковую дивизию полковника Кириллова из состава 19-й армии, а под Ярцевом и 101-ю танковую дивизию Героя Советского Союза полковника Михайлова. С их помощью удалось прочно оседлать автомагистраль Минск—Москва и организовать оборону по восточному берегу реки Вопь, не позволив ударным соединениям генерала Гота продолжать наступление на Вязьму. На другой день, 17 июля, приказом командующего Западным фронтом в состав новой группировки войск был включен и сводный отряд полковника Лизюкова, организованный из остатков 5-го Механизированного корпуса и прикрывающий Соловьеву и Ратчинскую переправы на Днепре.
Отбив в течение следующих суток две неорганизованные и скоротечные атаки соединений генерала Гота и получив солидное подкрепление — 5 танковых батальонов вместе со штабом 7-го Механизированного корпуса и полк коммунистов-москвичей, — группировка генерал-майора Рокоссовского нанесла неожиданный контрудар, освободила Ярцево и отбросила гитлеровцев от автомагистрали. Пока командующий 3-й танковой группой разбирался, как все это произошло, наш транспортный отряд с боеприпасами и медикаментами «проскочил» в расположение 16-й армии, разгрузился под Смоленском, а обратным рейсом вывез в тыл более трехсот пленных австрийцев. Этот временный успех облегчил положение защитников Смоленска, но кардинально повлиять на судьбу города он, конечно, уже не мог.
Вечером 27 июля, когда острия передовых соединений 3-й и 2-й танковых групп генералов Гота и Гудериана сомкнулись у Соловьевой переправы, перерезав последние коммуникации зажатых с трех сторон 16-й, 19-й и 20-й армий, командование Западного фронта получило совершенно не сообразующийся с конкретной обстановкой приказ маршала Тимошенко: 30—31 июля перейти в решительное наступление и при поддержке войск Резервного фронта и группировки генерал-майора Рокоссовского отбросить противника от Смоленска. Раздосадованный этой неприятной «депешей», но будучи твердо уверенным, что и в этом случае он будет понят правильно, генерал-лейтенант Еременко немедленно связался по телефону с Касней.
— Семен Константинович, непонятен ваш последний приказ!
— О переходе в наступление?
— Да... Кольцо окружения у Соловьевой переправы замкнулось. Отряд полковника Лизюкова отброшен за Днепр. Войска генералов Лукина, Конева и Курочкина вполне задачу свою выполнили, и теперь в самый раз будет оставить Смоленск и спасти остатки их армий, отвести на Ярцевский рубеж обороны и закрепиться на нем!
— А как прикажешь отчитываться мне перед Ставкой, Андрей Иванович? — вопросом на вопрос ответил главком Западного направления.
— Семен Константинович, за поражение 5-го и 7-го Механизированных корпусов отчитались?
— На войне от ошибок и просчетов, това
рищ Еременко, никто не застрахован. И мы не безгрешны.
— Сейчас, Семен Константинович, положение войск Западного фронта во много раз тяжелее и очень сильно меня беспокоит.
— Не отчаивайтесь, товарищ Еременко. Ставка нам поможет — в сражение за Смоленск вводятся свежие формирования Резервного фронта.
— Товарищ маршал! Войска измотаны до последнего предела. танков и артиллерии нет. Госпитали переполнены. Дивизии в полки превратились. Контратаковать решительно нечем!
— Поезжайте, товарищ Еременко, к генералу Лукину. Надо поднять боевой дух защитников Смоленска.
— Семен Константинович, разрешите мне лично позвонить товарищу Сталину и подробно доложить обстановку в полосе Западного фронта.
— Нет, Андрей Иванович, не разрешаю. Лучше договоримся так: я с твоими доводами вполне согласен и разрешаю тебе действовать по обстановке, предварительно переговорив с Генштабом, с товарищем Жуковым. Он все поймет. Тем временем я посоветуюсь здесь с маршалом Шапошниковым, и он при удобном случае поставит этот вопрос перед Председателем ГКО.
— Ясно, товарищ маршал. Согласен, — облегченно вздохнул командующий Западным фронтом и положил трубку на рычаг.
КОГДА бои за Смоленск были еще в самом разгаре, а защитники Могилева уже оставляли город, передовым отрядам 10-й и 18-й танковых дивизий генерала Гудериана удалось опрокинуть слабое прикрытие 20-й армии генерал-лейтенанта Курочкина и захватить Ельню. В этих условиях Ставка сочла целесообразным конкретизировать задачи борющихся в центре фронта сил. С целью прикрытия Брянска ее директивой от 24 июля был образован Центральный фронт в составе 13-й и 21-й армий Западного фронта, а также 3-й, практически заново сформированной, армии. Директива указывала командующему фронтом генерал-полковнику Кузнецову: активными наступательными действиями сковать как можно больше войск противника.
В это же время из состава Резервного фронта генерал-лейтенанта Богданова формируется пять мобильных войсковых группировок с целью нанесения концентрических ударов в направлении Смоленска. 23 июля из района Рославля переходит в наступление группа генерал-лейтенанта Качалова в составе трех дивизий. Днем позже аналогичные действия предпринимают группы генерал-майора Хоменко из района Белого и генерал-лейтенанта Калинина — севернее Ярцево. Чуть позже, 28 июля, удары по врагу по обе стороны автомагистрали Минск—Москва наносят группы генерал-лейтенанта Масленникова и генерал-майора Рокоссовского. Коренных перемен в последующие действия противоборствующих сторон на Западном стратегическом направлении они внести не смогли.
Судьба Смоленска была уже предрешена. Исчерпав все наличные возможности, в ночь на 29 июля остатки 16-й, 19-й и 20-й армий покинули город и по старой Смоленской дороге двинулись к Соловьевой и Ратчинской переправам, надеясь прорвать еще непрочное вражеское кольцо. Большую помощь в деблокировании «окруженцев» и вызволении их из «осады» оказала группировка генерал-майора Рокоссовского, овладев обеими переправами в последние дни июля.
Словно в глубоком сне приходило к маршалу Тимошенко осознание причин почти полуторамесячных неудач советских войск. В ночь на 1 августа он с горечью констатировал про себя: «Наша довоенная доктрина предусматривала только наступательные действия Красной армии и ведение войны, если она случится, на территории вероятного противника. Но тот оказался более готовым, более мобильным. Приходится отступать и обороняться на своей земле... Выходит, все на войне предусмотреть невозможно».
В конце июля и весь август события на фронтах и в Ставке, словно кинокадры, менялись с калейдоскопической быстротой. Ночью 28 июля из Касни в Москву прибыл маршал Шапошников и почти на год возглавил главный рабочий орган Ставки, «мозг армии» — Генштаб РККА. 29 июля после обсуждения возможных драматических событий на Юго-Западном фронте и «проблемы Киева» генерал армии Жуков лишился поста начальника Генштаба и возглавил войска Резервного фронта. В этот же день начальником Оперативного управления Генштаба, заместителем маршала Шапошникова был назначен генерал-майор Василевский.
Командарм 16-й был непреклонен: в первую очередь на переправы идут лазареты, потом — артиллерия, штаб армии и ее службы, за ними — войска. Такой порядок генерал-лейтенант Лукин отстаивал сутки назад на Военном совете армии под Кардымовым, и теперь, когда 46-я и 129-я стрелковые дивизии генералов Филатова и Городнянского уже вышли на исходные позиции и изготовились к решающему броску через Днепр. Там, на восточном берегу, проходил теперь настоящий фронт. Вслед за ними приближались к Соловьевой переправе 127-я и 158-я дивизии 34-го стрелкового корпуса генерал-майора Хмельницкого. В авангарде всей группировки двигались части 152-й стрелковой дивизии полковника Чернышева. Параллельно им на Ратчинскую переправу двигались части 229-й стрелковой дивизии 20-й армии. Они прикрывали отход основных сил, отбиваясь от наседавших по фронту соединений 3-й и 2-й танковых групп генералов Гота и Гудериана.
ВЕЧЕРЕЛО. Дневной зной уже спал. Густой белесый туман только еще занимался над просторной днепровской поймой. Вместе с членом Военного совета Лобачевым и начальником инженерной службы армии полковником Ясинским командарм 16-й направился к Днепру, чтобы лично ознакомиться, как идут там дела со строительством моста, изучить подходы к переправе. По пыльной дороге сплошной колонной двигались войска. Вслед за санитарными повозками с ранеными двигались автомашины с боеприпасами, горючим и продовольствием, растянутые пешие роты и батальоны. «Эмка» генерал-лейтенанта Лукина медленно обгоняла их по самой обочине, нередко съезжая в кювет, останавливаясь, чтобы переждать возникший впереди затор. Член Военного совета извлек из планшета какой-то документ, медленно прошелся по нему глазами. Когда перед самой переправой машина снова застопорила свой ход, Лукин повернул к нему голову, спросил:
— Алексей Андреевич, что за бумагу ты читаешь так внимательно?
Бригадный комиссар оторвал взгляд от документа, искоса посмотрел на командарма.
— Последняя сводка политуправления фронта о морально-политическом состоянии немецко-фашистских войск, Михаил Федорович.
— Вот как. И что же пишет в ней Лестев? — пружины сиденья еле слышно взвизгнули под крепкой фигурой Лукина.
— Пишет, что гитлеровцы поражены необыкновенным упорством Красной армии в обороне. Особенно отмечает успешные действия войск нашего фронта в оборонительных боях под Могилевом, Смоленском и Ярцевом.
Но в конце сводки, Михаил Федорович, — прервал монолог командарма член Военного совета, — Лестев делает вывод, что немецкие войска, понеся большие потери, выдохлись и скоро вообще будут лишены возможности вести какие-то наступательные действия.
— С таким выводом надо бы еще повременить,— возразил генерал-лейтенант Лукин и, слегка улыбнувшись, добавил: — Это Военный совет фронта решил нас подбодрить... Воевать, по-видимому, придется теперь долго, Алексей Андреевич, года два-три, не меньше.
Когда проехать дальше было уже нельзя, командарм 16-й и его спутники двинулись к переправе пешком. Работа на мосту кипела. Саперы сбивали на берегу продолговатые щиты из толстых досок и тут же уносили их на середину реки, укладывали на резиновые поплавки. У самой воды к Лукину четким шагом подошел стройный полковник, представился:
— Товарищ генерал! Комендант Соловьевой переправы полковник Лизюков! Противник рядом, товарищ генерал, в километре за лесом. Имеет артиллерию, минометы. Будет всячески мешать переправе. У меня подавить его батареи нечем. На том берегу оборону держит батальон майора Сахно. У Ратчинской переправы 7-я танковая дивизия генерала Гота выбила наше прикрытие с левого берега, но правый берег Днепра за нами. Днем над переправами хозяйничает вражеская авиация, поэтому необходимо силами ПВО блокированных армий обеспечить хоть какое-то зенитное прикрытие. Командующий Западным фронтом генерал-лейтенант Еременко, который 1 августа находился здесь, обещал подослать авиационное прикрытие, но надежды на то, что в небе наконец появятся наши истребители, мало. Связь со штабом генерала Рокоссовского имеется устойчивая.
— Понятно, — бросил командарм 16-й и круто переменил тему разговора: — Что нового у генерала Рокоссовского?
— В конце июля, товарищ генерал, наша группа получила артиллерийское подкрепление — батарею реактивных минометов.
— Так-так... И что же? Уже использовали ее в деле?
— Да, в Ярцево. Первый удар батарея нанесла по железнодорожному вокзалу. Эффект получился потрясающий. Гитлеровцы побежали даже с соседних участков.
Затем войска нашей группы заняли вокзал и школу на западном берегу Вопи без всякого сопротивления. В разговор вступил член Военного совета Лобачев:
— Михаил Федорович, надо бы вам переговорить с генералом Рокоссовским, чтобы он хоть на один день выдвинул свою грозную батарею в район переправ, помог нам подавить артиллерию и танки врага. Если танки есть у Ратчинской переправы, то в любой момент генералы Гот или Гудериан могут направить их и сюда, к Соловьевой переправе!
— Нет, в любом случае танки здесь могут появиться не раньше чем завтра, — уверенно возразил полковник Лизюков. — Пройти напрямую десять километров между переправами мешает речка Устром, на которой нет ни одного сносного моста, а строить их гитлеровцы не любят.
— Но они могут форсировать Устром вброд, это ведь не Днепр! — вставил реплику полковник Ясинский.
— Гитлеровцы ведут себя очень осторожно, местность возле Днепра низинная, и они напролом не пойдут, — снова возразил Лизюков. — На Соловьеву переправу противник может попасть только через Сельцо или Коровники.
— Где ваши телефоны? Я немедленно должен переговорить с генералом Рокоссовским! — решительно заявил генерал-лейтенант Лукин.
К КОНЦУ ДНЯ 3 августа, когда 129-я стрелковая дивизия генерал-майора Городнянского и армейские службы в основном уже закончили переправу, над Днепром совершенно неожиданно для обеих сторон появилась эскадрилья наших истребителей. Завязался жаркий воздушный бой. Темп движения на переправе сразу упал. Бойцы 16-й армии, едва ли не впервые увидев над головой краснозвездные «ястребки», с радостным чувством наблюдали за их стремительными атаками. «Юнкерсы», сжав плотнее «боевой круг«, яростно отбивались. Но вот задымил среди них один, потом другой бомбардировщик. «Круг« распался, и «Юнкерсы», сбросив бомбовый груз куда попало, оставили поле боя. На переправе установилась необычная тишина. Откинув назад голову, начальник штаба армии полковник Шалин, еще не отошедший от царящего над Днепром гвалта, обратился к члену Военного совета бригадному комиссару Лобачеву:
— Вот, Алексей Андреевич, появись истребители утром — и наши дела на переправе пошли бы совсем по-другому.
— Командующий фронтом генерал Еременко и обещал прикрыть нас с воздуха утром, да вот только к вечеру выполнил свое обещание, — негромко отозвался Лобачев. — А вот завтра как будет — прилетят истребители снова или нет? Хорошо бы прилетели.
— Прилетят, конечно! — уверенно возразил Шалин. — За ночь связь со штабом фронта наладим и попросим генерала Еременко, чтобы не отзывал эту эскадрилью. Завтра переправу начнет 152-я дивизия Чернышева.
Утром 4 августа соединения генералов Гота и Гудериана, прорвавшиеся к переправам от Ярцево и Ельни, вновь попытались замкнуть кольцо окружения, прервать успешную переправу наших войск через Днепр. Командующий 3-й танковой группой генерал Гот не только укрепил артиллерийские позиции перед Соловьевой переправой, но и усилил их частями 7-й и 20-й танковых дивизий. Кроме того, он попросил фельдмаршала фон Бока, чтобы между переправами был выброшен воздушный десант.
Приземлившись, парашютисты с ходу смяли наше слабое прикрытие и устремились к переправам. Командующий 16-й армией генерал-лейтенант Лукин приказал генерал-майору Городнянскому силами 129-й дивизии отбросить автоматчиков от Днепра. А на рассвете по артиллерийским позициям и танковым колоннам врага два залпа произвела батарея «эрэсов», переброшенная в район переправ по приказу генерал-майора Рокоссовского. Только 5 августа соединениям 3-й танковой группы удалось окончательно овладеть переправами у Соловьево и Ратчино, но основные силы 16-й, 19-й и 20-й армий к этому времени находились уже за Днепром.
ВЕЧЕРОМ 5 августа Главком Западного направления маршал Тимошенко и командующий Резервным фронтом генерал армии Жуков выехали в Ставку для обсуждения предстоящих наступательных операций. На это ушли сутки, а уже 7 августа маршал Тимошенко в сопровождении членов Военного совета Булганина и Лестева, а также генерал-майора Рокоссовского прибыл на командный пункт 20-й армии, в деревню Васильки, близ Ельни. Первым делом Главком Западного направления от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил ордена Красного Знамени генералам Лукину и Курочкину, а также членам Военных советов 16-й и 20-й армий Лобачеву и Семеновскому. Затем маршал Тимошенко подвел краткие итоги сражения за Смоленск. Он выразил признательность командованию и войскам 16-й, 19-й и 20-й армий, которые своей героической борьбой окончательно расстроили планы фельдмаршала фон Бока на окружение и быстрый захват Москвы. По его мнению, огромные потери группы армий «Центр» в людях и технике минимум на десять дней лишили ударные соединения фон Бока возможности вообще вести наступательные действия. Замена танковых и моторизованных соединений пехотными и переход немецких войск к обороне на Ярцевском рубеже и под Ельней свидетельствовали, что такая оценка отражает кризисное положение в стане противника и не является ошибочной.
В заключение доклада маршал Тимошенко поставил войскам задачи по организации обороны на новых рубежах и объявил о перемещениях в командовании армий. Генерал-лейтенант Курочкин отзывался Ставкой в Москву. Его 20-ю армию поручалось возглавить генерал-лейтенанту Лукину. В командование 16-й армией вступал генерал-майор Рокоссовский.
Произведенные перестановки ни одному из генералов не показались очевидными в сложившейся обстановке. Но никто из них тем не менее не высказал каких-то принципиальных возражений. Лишь генералы Лукин и Рокоссовский попросили маршала Тимошенко перевести вместе с ними некоторых штабных командиров. Главком Западного направления их просьбу удовлетворил. В тот же день Курочкин уехал в Москву. Рокоссовский с членом Военного совета Лобачевым убыл в Городок, в штаб 16-й армии. Лукину не требовалось никуда уезжать: он находился на командном пункте 20-й армии, в командование которой он отныне вступал.
Генерал-лейтенанта Лукина больше других огорчило это новое назначение, но спустя несколько дней он огорчился еще больше, совершенно неожиданно получив приказ маршала Тимошенко принять под свое начало 19-ю армию, командарм которой генерал-лейтенант Конев был назначен командующим Западным фронтом. Генерал-лейтенант Еременко был отозван в Ставку. В командование 20-й армией вступил генерал-лейтенант Ершаков, командовавший до этого 22-й армией.
Медленно и тяжело развивалось наступление 24-й армии генерал-майора Ракутина. Генерал армии Жуков слушал доклад начальника штаба Резервного фронта генерал-майора Ляпина об обстановке, но мысленно давно уже был там, под Ельней. При всех грустных воспоминаниях о недавнем кремлевском разговоре, которые ни на минуту не оставляли его в дороге от Москвы, именно эти слова Председателя ГКО об организации контрнаступления с целью ликвидации злополучного выступа представлялись ему самыми важными и наиболее значительными.
Командующий Резервным фронтом, может быть, впервые после 22 июня по-настоящему волновался, хотя и не показывал это на людях, даже, напротив, был с ними подчеркнуто суров, неразговорчив, официален. Эта значилась его первой самостоятельной операцией. Раньше — то военный советник, то представитель Ставки. Теперь от начала до конца за подготовку и проведение операции отвечаешь ты, вот и покажи, на что в действительности способен в оперативно-стратегическом плане. И противостоит тебе не какой-нибудь неудачник, а преуспевающий и грозный Гудериан. Этот не упустит шанса побить и Жукова, если просчитаешься, предоставишь ему такую возможность. Не случайно командующий 2-й танковой группой держит под Ельней свои отборные войска, потому что хорошо понимает значение этого плацдарма для предстоящего наступления на Москву.
Задача, выходит, не из легких. Нужно лишить «таранного Гудериана» этих позиционных выгод, выбить у него крупный оперативный козырь. И подпорка у командующего 2-й танковой группой солидная — мощная 4-я армия фельдмаршала фон Клюге. Тоже сила большая, не подарок.
ПРИБЫВ поздно вечером в штаб 24-й армии, в село Волочек, генерал армии Жуков вместе с генерал-майором Ракутиным, членом Военного совета армии дивизионным комиссаром Ивановым и командующим артиллерией фронта генерал-майором Говоровым на следующий день утром выехал под Ельню на рекогносцировку. Затем обстановка детально обсуждалась на командном пункте армии при участии командиров дивизий. Командующий фронтом сидел у стола, задавал вопросы и тут же при ответах делал карандашом только ему понятные заметки на «оперативке», лежащей перед ним.
— Говорите, несколько продвинулись вперед? — Жуков оторвал взгляд от карты, строго посмотрел на генерал-майора Руссиянова. — А что мешает вашей орденоносной 100-й дивизии совместно со 107-й стрелковой дивизией полковника Миронова, прибывающей на наш фронт, и 102-й танковой дивизией полковника Илларионова ударить под основание Ельнинского выступа, разбить отборные дивизии зарвавшегося Гудериана, перерезать железную дорогу Смоленск—Ельня и развить наступление в направлении Смоленска?
— Товарищ командующий фронтом, ценой больших потерь 100-я стрелковая дивизия освободила и удерживает населенные пункты Ушаково и Быково, являющиеся ключевыми на подступах к Ельне. Ушаково уже шесть раз переходило из рук в руки. И сейчас левый фланг дивизии ведет упорные бои с противником, который стремится любой ценой вернуть утраченные позиции.
— Значит, 100-я дивизия наступать не может? — генерал армии Жуков сделал какую-то заметку для себя на обрезе карты.
— Не может, товарищ генерал армии! — уверенно подтвердил генерал-майор Руссиянов.
— А я считал вас до этого дня, Иван Никитович, боевым командиром, — легкая, еле заметная улыбка скользнула по лицу командующего фронтом.
— 100-я дивизия, Георгий Константинович, сражалась с гитлеровцами под Минском, на Березине, бутылками с бензином отражала танковые атаки соединений генерала Гота на подступах к Шклову. В район Ельни она пробилась после двухнедельных непрерывных боев в окружении. Наступать 100-я орденоносная может, но не так, как мне хотелось бы это делать.
Генерал армии Жуков знал генерал-майора Руссиянова давно. Еще в тридцать третьем они вместе служили в Белоруссии, в Слуцке. Уже тогда он имел чин полковника, командовал передовым полком. Потом его часть воевала с белофиннами и отличилась. Он был удостоен звания генерал-майора и назначен командиром 100-й стрелковой дивизии. Там, на Карельском перешейке, вновь встретились генералы Жуков и Руссиянов. И вот теперь новая встреча под Ельней, в годину труднейших испытаний и потерь для нашего народа и страны.
— А я получил приказ Ставки наступать на Ельню, Иван Никитович, во что бы то ни стало и разгромить противостоящую группировку генерала Гудериана, — продолжая в упор глядеть на комдива 100-й орденоносной, категорично произнес Жуков.
— Чтобы справиться с такой задачей, дивизию необходимо подкрепить людьми, обеспечить оружием и боеприпасами. В ротах осталось по пятнадцать-двадцать человек, на бойца приходится по обойме патронов, на орудие — по два снаряда, товарищ генерал армии.
— Что еще нужно 100-й стрелковой дивизии для перехода в наступление?
— Еще? — генерал-майор Руссиянов на секунду задумался. — Я слышал, Георгий Константинович, что в районе Рудни наши применили какое-то новое грозное оружие. Нельзя ли 100-й стрелковой для усиления ее огневой мощи выделить хотя бы одну такую батарею?
— Ишь чего захотел! — эта фраза сама собой вырвалась у командующего фронтом. Незаметно для себя генерал армии Жуков перешел на приятельское «ты». — А генералу Гудериану это новое оружие не отдашь?
— Мы с Гудерианом поделимся, Георгий Константинович, — улыбаясь, возразил комдив 100-й. — Себе оставим стволы, а ему по воздуху отошлем снаряды. Так что б не обижался.
— Согласен, — громко согласился командующий фронтом. — Получит генерал Руссиянов батарею реактивных минометов и будет ее крепко беречь.
Заслушав доклады и других командиров соединений, генерал армии Жуков кратко подвел итоги совещания:
— Ставка поставила перед войсками Резервного фронта задачу подготовиться и перейти в решительное контрнаступление с целью разгрома противника в районе Ельни. Нам приказано овладеть городом и ликвидировать Ельнинский выступ. Выполнить эту задачу предстоит в основном войскам 24-й армии. Но присутствующие здесь знают: враг хорошо, с использованием инженерных средств, организовал оборону и намерен драться до последнего. На переднем крае и в глубине обороны гитлеровцы закопали в землю штурмовые орудия. Так что Ельня и окружающая ее местность превращены в прочный укрепленный район.
Командующий фронтом сделал паузу и перешел к недостаткам:
— Огневая система противника выявлена нами не полностью. Артиллерия ведет огонь не по раскрытым огневым точкам, а по предполагаемым. На подготовку наступления нам отпущено две недели. За это время, не прекращая активных действий на изматывание противника, предстоит осуществить подтягивание резервов к районам сосредоточения, доставку огневых средств и боеприпасов на передовые позиции. Эту работу приказываю производить скрытно, исключительно в ночное время. Обеспечить устойчивую связь. В разведывательных целях использовать местное население — мы воюем на своей земле. Политработникам провести в частях партийные и комсомольские собрания, усилить прием в партию и комсомол наиболее отличившихся в боях бойцов и командиров. Контрнаступление войск Резервного фронта — это самая крупная операция Красной армии с решительными целями.
Ответив на вопросы командиров соединений и тут же отпустив их по местам, генерал армии Жуков еще некоторое время оставался на командном пункте 24-й армии. Перед отъездом в штаб фронта член Военного совета армии Иванов представил ему секретаря Ельнинского райкома партии Валуева. Познакомились. Все так же строго командующий фронтом спросил:
— Расскажите, товарищ секретарь, как население района помогает Красной армии драться с фашистами?
— Помогаем, Георгий Константинович, — с достоинством ответил Валуев. — Более трехсот коммунистов и тысяча комсомольцев района призваны в ее ряды. Мобилизовано пять тысяч лошадей с повозками, шестьдесят тракторов и двести семьдесят автомашин. Фонд обороны усиленно пополняется продуктами питания и фуражом. Для борьбы с вражескими диверсантами создан особый истребительный отряд. Только в июле с помощью молодежи из Москвы, Брянской и Калининской областей выкопано пятьдесят семь километров противотанковых рвов. Подготовлены три взлетно-посадочные площадки. Население района круглосуточно убирает хороший урожай зерновых.
— Понятно... Помогаете... Хорошо помогаете, Яков Петрович. Но теперь перед нами стоит другая задача, — лицо Жукова, просветлевшее на момент, снова стало серьезным. — Вчера я был у товарища Сталина. Так вот, Ставка обязала войска генерала Ракутина освободить Ельню от захватчиков.
У секретаря райкома партии Валуева словно что-то перевернулось внутри. Он спросил:
— Значит, назад погоним оккупантов, Георгий Константинович?
— Под Ельней погоним, а как получится на других фронтах, не знаю.
— Какая помощь требуется от нас, Георгий Константинович?
— Большая. Прежде всего это касается разведки. Нас интересуют не только силы противника, но и дислокация его основных средств на Ельнинском выступе. Организуйте сбор этих сведений силами местных жителей. Скомплектуйте из коммунистов и комсомольцев четыре-пять спецгрупп для выполнения заданий в тылу врага. Чтобы при переходе через линию фронта они не подорвались на минах, генерал Ракутин выделит своих разведчиков для сопровождения и встречи их в установленных местах, — Жуков кивнул головой в сторону командарма 24-й и тут же негромко спросил: — Вам по силам такая задача, Яков Петрович?
— К ее выполнению мы приступим немедленно, Георгий Константинович, но у нас есть к вам большая просьба.
— Какая?.. Говорите, Яков Петрович.
— По заданию обкома партии мы продолжаем формирование партизанского отряда и испытываем большую нужду в оружии и боеприпасах.
— С оружием и в Москве пока что большая нужда, товарищ Валуев. Формируем новые соединения, а вооружать бойцов нечем, винтовок не хватает.
— Вот какая картина? — искренне удивился Валуев.
— Да, такая. Этот вопрос вчера обсуждался у товарища Сталина, — сказал Жуков и тут же спросил: — А трофейное оружие партизан устроит?
— Конечно, устроит. Какой вопрос!
— Тогда поможем, Яков Петрович.
Короткую паузу снова прервал генерал армии Жуков:
— Наконец, последний вопрос, товарищ Валуев. Надо ускорить уборку урожая в прифронтовой полосе, чтобы к началу нашего наступления увести из опасной зоны все мирное население — стрелять по своим мы не имеем права. Впредь держите постоянную связь со штабом армии.
— Ясно, Георгий Константинович.
ЕЛЬНИНСКАЯ операция готовилась долго и в сложных условиях. Понимая, что войска Резервного фронта готовятся к наступлению, командир 20-го армейского корпуса генерал Матерна по приказу генерала Гудериана почти ежедневно атаковывал наши позиции то на северном обводе выступа, то на южном. Особенно упорные схватки разгорелись на стыке 100-й и 103-й дивизий у деревни Ушакове. Чтобы сдержать нарастающий натиск врага, командир 103-й Мотострелковой дивизии генерал-майор Биричев пошел на крайнюю меру — расформировал свой танковый полк, а оставшиеся без горючего машины приказал закопать в землю, превратив их в опорные огневые бронеточки. И успешно отстоял обороняемый участок.
Утром 8 августа перешла в наступление 107-я стрелковая дивизия полковника Миронова, только что прибывшая из Сибири. Хорошо сколоченному соединению была поставлена боевая задача — прорвать оборону врага у деревни Рождество, овладеть разъездом Нешода, перерезать железную дорогу Смоленск—Ельня. Но дивизия смогла продвинуться вперед лишь на 7—9 километров. Противник бросил против сибиряков танки и артиллерию. То и дело в воздухе появлялись чернокрестые штурмовики. На пути 107-й дивизии встал и полк «Фюрер» из отборной дивизии СС «Райх».
План ликвидации Ельнинского выступа, разработанный штабом Резервного фронта, был логичен и прост. Операция на окружение врага предусматривала одновременный встречный удар глубиной до десяти километров северной и южной группировок в направлении высоты Леонов. Активные сковывающие действия по гребню осуществляли стрелковые дивизии: 19-я генерал-майора Котельникова и 309-я полковника Ильянцева. Решающая роль в операции отводилась северной ударной группировке в составе 100-й, 102-й и 107-й стрелковых дивизий, имеющей свыше четырехсот орудий и минометов. Здесь, на острие главного удара, как и обещал генерал-майору Руссиянову командующий фронтом Жуков, действовали две батареи «эрэсов».
Южная группировка в составе двух дивизий, 106-й Механизированной полковника Первушина и 303-й стрелковой полковника Руднева, получила для усиления лишь сто орудий и минометов. Она имела также одну батарею «эрэсов». При этом 100-я, 106-я и 107-я дивизии, замкнув кольцо окружения, образовывали внутренний фронт, а 102-я и 303-я дивизии — внешний.
Однако на пути реализации разработанного плана имелись и немалые трудности. Фактически 24-я армия имела полуторное превосходство в артиллерии и минометах, но сильно уступала противнику в людях, танках и авиаподдержке. К началу операции из-за непрерывных атак врага и недостатка транспортных средств не удалось накопить необходимое количество боеприпасов, и уже на второй день наступления ощущалась их острая нехватка. Только полторы заправки горючего имелось на каждый исправный танк. На три залпа имелось снарядов в батареях «эрэсов».
Командующий фронтом Жуков точно рассчитал начало контрудара. Он умело использовал те конкретные условия, которые сложились на стыке Западного и Юго-Западного фронтов. Прежде всего было учтено, что основные силы 2-й танковой группы, наступающие на юго-восток, всецело поглощены борьбой против войск Центрального и Брянского фронтов. Поэтому даже в момент кризиса под Ельней генерал Гудериан никак не сможет усилить 4-ю армию фельдмаршала фон Клюге на Ельнинском выступе.
На рассвете 30 августа артиллерийская канонада свыше восьмисот орудий и трех батарей «эрэсов» в клочья разорвала плотный утренний туман над перелесками вокруг Ельни. Передний край гитлеровцев заволокло дымом и пылью. Взлетели в воздух перекрытия дотов, наблюдательных и командных пунктов, проволочные заграждения. Оглушенные огненным смерчем, заметались в панике немецкие солдаты. Когда артиллерийский вал переместился в глубину вражеской обороны, поднялась в атаку наша пехота. Ожили уцелевшие пулеметные точки противника. Их сразу же накрывали гранатометчики. Отчаянно сражались с врагом политбойцы Московского и Ленинградского коммунистических батальонов, смоленские «окруженцы». В первой шеренге рядом с ними во весь рост шел в атаку бесстрашный комдив 100-й орденоносной стрелковой дивизии генерал-майор Руссиянов.
КОЛЬЦО окружения, в котором вот-вот должен был оказаться армейский корпус генерала Матерны, другие соединения 4-й армии и 2-й танковой группы, начало постепенно сужаться. Фельдмаршал фон Клюге обратился за помощью к командующему группой армий «Центр». Но помощь не приходила: у фельдмаршала фон Бока начисто отсутствовали резервы.
Генерал армии Жуков лично руководил развернувшимся сражением, переезжая с командного пункта одного соединения на другой. К исходу третьих суток операции, когда северной и южной группировкам удалось преодолеть лишь четверть намеченного пути, командующий Резервным фронтом доложил в Ставку, что дела на Ельнинском выступе развиваются неплохо.
Враг ожесточенно отбивался. Каждый раз силами до дивизии с танками и при поддержке штурмовиков он контратаковал в основном нашу северную группировку, стремясь не допустить развития ее наступления у горловины выступа и удержать фронт. К исходу дня 5 сентября, когда острия фланговых группировок сблизились до 6—7 километров, противник под напором 19-й и 309-й стрелковых дивизий начал поспешный отход во избежание полного окружения. Так и получилось, что спустя менее двух месяцев первыми на улицы Ельни ворвались части той самой 19-й стрелковой дивизии генерал-майора Котельникова, которые оставили город в середине июля. Над Ельней снова взвился советский Красный флаг.
Днем 9 сентября, когда опасный Ельнинский выступ был полностью ликвидирован, командующий Резервным фронтом генерал армии Жуков убыл в Москву и получил новое важное назначение. Утром следующего дня по приказу Ставки он улетел в Ленинград и возглавил Северо-Западный фронт. Будь Верховному главнокомандующему известны стратегические планы «Вольфшанце», намеченные директивой штаба ОКВ №35 еще 5 сентября, о подготовке решающего наступления на Московском направлении, Ставка наверняка поступила бы с генералом армии Жуковым иначе...
Исторически Смоленское сражение ограничено рамками: 10 июля—10 сентября. Основанием для такой периодизации послужил переход войск группы армий «Центр» фельдмаршала фон Бока к обороне на Московском направлении. Началась спешная перегруппировка сил с других участков фронта с целью подготовки решающей операции «Тайфун» — операции по захвату Москвы. Но сам переход к обороне получился весьма условным.
Продолжалась наступательная операция войск Брянского фронта на Рославльском и Новозыбковском направлениях, начатая 30 августа. Цель операции состояла в том, чтобы ликвидировать разрыв между 13-й армией генерал-майора Городнянского и 21-й армией генерал-лейтенанта Кузнецова. Достигнуть этой цели не удалось. Контрудар 2-й танковой группы генерала Гудериана на Бахмач и Ромны 9 сентября увеличил этот разрыв вдвое, до шестидесяти километров.
УТРОМ 12 сентября командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант Еременко получил директиву Ставки: «Самым срочным и решительным образом покончить с группировкой противника в районе Шостка—Глухов—Путивль—Конотоп и соединиться с войсками Юго-Западного фронта, для чего разрешается приостановить наступление на Рославльском направлении. Операцию начать 14 сентября. Желательно закончить эту операцию и полностью ликвидировать разрыв между Брянским и Юго-Западным фронтами не позднее 18 сентября».
Но события фактически развивались уже по иному, не зависящему от наших действий сценарию. Ни Брянскому, ни Юго-Западному фронтам не удалось осуществить намеченные Ставкой мероприятия. Враг значительно опережал все контршаги советского командования. Ввиду этого Брянский фронт не получил обещанного усиления, а Юго-Западный не смог провести намеченный на 15 сентября маршалом Тимошенко контрудар против 2-й танковой группы генерала Гудериана. В это же время 1-я танковая группа генерала фон Клейста беспрепятственно продвигалась в избранном направлении на Лохвицу.
Тяжелейшая обстановка под Ленинградом и катастрофическое развитие событий северо-восточнее Киева, казалось, не оставляли времени для того, чтобы как-то проанализировать обстановку на других участках фронта. Однако отработанный порядок ежедневных итоговых докладов за день начальника Генштаба о развитии ситуации на всех фронтах не позволял упускать из вида даже несущественные моменты. Установившееся затишье на Московском направлении считалось временным явлением и могло прерваться в любой момент отчаянным наступлением врага. Вот почему Верховный то и дело связывался по ВЧ с армейскими штабами Западного направления и придирчиво уточнял сложившуюся обстановку.
В ночь на 15 сентября Сталин позвонил командарму 20-й генерал-лейтенанту Ершакову, поздоровался, спросил:
— Как идут у вас дела, товарищ Ершаков? Как ведет себя немец на вашем участке обороны?
Командарм 20-й уверенно доложил:
— У нас установилось относительное спокойствие, товарищ Сталин. Противник предпринимает лишь эпизодическую активность на отдельных участках, атакует наши позиции силами до роты или батальона. Короче, проводит систематическую разведку боем.
— А вас такие действия немца не настораживают?
— Настораживают, товарищ Сталин. Противник готовит новое наступление на Москву, в этом не приходится сомневаться. Нам только еще неизвестна точная дата начала его наступления.
— Да, это правильный вывод, товарищ Ершаков, — согласился Сталин. — Немец сделал вынужденную передышку и подтягивает на Московское направление дополнительные силы. Я прошу вас обратить особое внимание на участки обороны близ большаков, где враг обязательно бросит вперед танки. Их надо подкрепить артиллерией. Установите надежную связь со смежниками. Необходимо сделать это как можно быстрее.
— С командующими 16-й и 24-й армий, генералами Рокоссовским и Ракутиным, я уже договорился об укреплении стыков, товарищ Сталин.
— Правильно, товарищ Ершаков. Ваши войска обороняют местность, через которую проходит Старая Смоленская дорога. По ней немец попытается прорваться к Вязьме. Надо усилить этот участок противотанковой артиллерией. Еще лучше, если у вас есть две-три зенитных батареи.
— Нет, товарищ Сталин, зенитных батарей мы не имеем.
НА СЛЕДУЮЩИЕ сутки, 16 сентяб
ря, Верховный тоже в ночь переговорил с командующими 22-й и 29-й армий, генералами Юшкевичем и Масленниковым, предупредил их о нарастающей опасности. Постарался рассеять заблуждения командармов, которые в один голос, будто сговорившись, утверждали, что не ожидают наступления большими моторизованными силами — по болотам танки не пройдут, а большаки на Осташков, Кувшиново и Нелидово они сумеют надежно прикрыть артиллерией.
Самое благоприятное впечатление на Сталина произвел доклад нового командующего 16-й армией генерал-майора Рокоссовского. Он сообщил, что по опыту июльских и августовских боев на Ярцевском рубеже хорошо понимает значение автострады Минск—Москва, для прорыва по которой противник наверняка бросит отборные силы. Эти обстоятельства учтены командующим армейской артиллерией генералом Казаковым. А вот для прикрытия стыков с 19-й и 20-й армиями артиллерии действительно не хватает. Генерал-майор Рокоссовский попросил Верховного выделить его армии дополнительно хотя бы один дивизион «эрэсов». Сталин пообещал выполнить эту просьбу командарма 16-й.
С командующим 19-й армией генерал-лейтенантом Лукиным, героем июльской обороны Смоленска, Верховному переговорить не удалось: то неустойчиво работала связь, то опытнейший командарм отсутствовал в штабе. Он старался и новую свою армию сделать такой же сплоченной, какой стала в августе его прославленная 16-я армия.
Пополудни 27 сентября все армейские штабы Западного направления получили директиву Ставки, которая обязывала Военные советы Западного, Резервного и Брянского фронтов мобилизовать все наличные ресурсы для инженерного оборудования местности. Совершенно точно ею были указаны и наиболее вероятные направления главных ударов вражеских войск — Вяземское, Рославльское и Брянское.
На основании этой же директивы предпринимались энергичные меры по эшелонированию обороны на Московском направлении. Основу ее составляли Вяземская и Можайская линии. На подступах к Волоколамску, Можайску, Малоярославцу и Калуге срочно оборудовались полевые укрепленные районы. Но завершить это масштабное строительство до начала операции «Тайфун» не удалось.
Утром 30 сентября в расположение 16-й армии, в Городок под Ярцевом, прибыл в сопровождении группы эстрадных артистов из Москвы командарм 19-й генерал-лейтенант Лукин. Он передвигался прихрамывая, опираясь на палку, после аварии с ним у Соловьевой переправы, но чувствовал себя бодрым, не терял головы. Во время концерта генералы Рокоссовский и Лукин уединились, чтобы обменяться мнениями об обстановке и ее возможном развитии в ближайшее время.
За три с небольшим недели Верховному командованию вермахта удалось сколотить мощную ударную группировку в составе 9-й, 4-й и 2-й Полевых армий; 3-й, 4-й и 2-й танковых групп, которые насчитывали 75 дивизий, в том числе 14 танковых и 8 моторизованных, что составляло почти 40% пехотных и 64% танковых и моторизованных дивизий, действующих на Восточном фронте. Эту наземную армаду поддерживал 2-й Воздушный флот. Всего в группе армий «Центр» насчитывалось 1,8 млн солдат и офицеров, 1700 танков, 1400 самолетов, свыше 14 тысяч орудий и минометов. Наши Западный, Резервный и Брянский фронты имели 1250 тысяч человек, 990 танков, 680 самолетов, 7600 орудий и минометов.
Особенно ощутимым было преимущество противника в танках и самолетах, противотанковой и зенитной артиллерии, а также в моторизованных войсках. Враг обладал не только количественным, но и качественным превосходством: больше половины советских танков и самолетов были устаревших конструкций.
Совершенно очевидно, что эта грандиозная перегруппировка сил всецело вписывалась в рамки 4-го этапа Смоленского сражения, поскольку производилась в форме неизбежного восполнения потерь группы армий «Центр», действующей на Московском направлении. Лишь переход в наступление 30 сентября 2-й танковой группы генерала Гудериана из района Шостки—Глухова на Мценск—Тулу—Москву качественно изменил цели и задачи противоборствующих войск.
Подобная корректировка позволяет еще рельефнее высветить значение «Смоленской Одиссеи», предопределившей крах «Блицкрига» и неизбежный переход к длительной маневренной борьбе на истощение. Не будь почти трехмесячной задержки на Ярцевском рубеже, на Вопи, и изнурительного сражения в районе Ельни, защитникам Москвы пришлось бы во сто крат тяжелее.
Смоленское сражение: 10 июля—30 сентября... Так вернее и справедливее.