— Опу-у-устела бе-е-ез те-е-бя-я-а зе-ем-ля-я-я-а! — напевал Вольдемарушка-президент с утра пораньше,
одновременно предоставив свою пышную шевелюру во власть парикмахера.
В опочивальне, кроме цирюльника,
не краешке стула примостился перпомпрез. Взгляд его светился преданностью вперемешку с хитростью. Поэтому сразу было не совсем понятно, что чему служило: преданность хитрости или наоборот. Вольдемарушка когда-то пытался разгадать этот психологический ребус, но, в конце концов, плюнул по обыкновению на эту сложную задачу, решив про себя, что мухлеж для современного политика неодемократического разлива — дело нужное.
— Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-я-а! — в тон Вольдемарушке подпел перпомпрез и без пауз перешел к текущему моменту. — А что, Вольдемарушка, не пора ли нам пересадку сделать?
— Каку таку пересадку?! — встревожился Вольдемарушка, всматриваясь в складки на лице. — Кожа на лице вроде бы на месте вся почти. Без особых смещений географических. О какой пересадке речь-то ведешь, шельмец?
— Не думайте переживать, Вольдемарушка-Горнолыжник. С лицом вашим полный, что называется, о’кэй. Сажать ничего не надо. И никого пока. Кандидаты на посадку, конечно, есть. Верней, им несть по-прежнему числа. Если по совести и закону. Но покуда планида другая. Нужна плановая пересадка горе-музыкантов в оркестровой нашей яме. А то некоторые заигрались совсем.
— А на фига нам сдались эти рокировки, мать их за ногу?! Че за прок в них? Ельцин — тот понятно. Тот с похмелюги загогулины и кренделя выписывал на политической авансцене. Ему простительно. Че с пьяного возьмешь? А мы то в честь какого перепугу? Растолкуй. Опять одного туда, того сюда, а этого просто так. А какая разница. Проку ни от кого... — с некоторым раздражением потребовал объяснения от помпреза Вольдемарушка.
— Не скажите, не скажите! А об народе забота? Куды от заботы об народишке деться? А здесь наипрямая забота. Мы же-ж для чего тасуем колоду? Народу для! Строить не могем. Образовывать не можем-с. Лечить не в состоянии. Хоть рокировками мозги попудрить людишкам. Да и для нас нужны рокировки. Вот, к примеру, возьмем Устиныча. Прокурорил, прокурорил и допрокурорился. Политической коррупцией увлекся. А это — табу. Надо же-ж понимать, что льзя, а что нет. У современных политиков во власти по определению не может быть коррупции! Разве же-ж мы с вами, Вольдемарушка, коррупционеры? Нет, нет и нет! А на нет и суда нет! Устиныч к силовикам шибко примкнул. Олигархов прищучивать стал по закону и без. Олигархи, конечно, должны делиться с силовиками рублем, стибренным у народа. Но через вас! А иначе зачем глава?И где для президента стимул, я вас спрашиваю? — преданно хитря, ответствовал перпомпрез. — Да и ельцинский он, — тонкой шпилькой подытожил сказанное.
— Под Устиныча роешь? Ну-ну. Может быть, ты и прав... Народ любит интрижки. Люди скажут — я работаю. Тружусь. Снимаю прокуроров. Ставлю на их место других таких же точно, что и прежний. Как в столовой: один наелся от пуза — садись другой за стол. Лишь бы ложка была к обеду. Милости прошу к нашему шалашу! Да… — на секунду задумался Вольдемарушка и продолжил. — Ладушки, снимаем Устиныча, твоя взяла. А на его место у нас кто там по списку будет? Чтобы в меру упитанный и воспитанный. Из медведей косолапых кого-нибудь, может быть? Грызлова, например. Этим работал, как там его, ну которые в милицейских фуражках. Он свое место покамест знает. Общую какофонию не нарушит. Будет дудеть хоть в лес, хоть по дрова. Как разумеешь?
— Я супротив медведев косолапых ничего, как говорится, не имею пока. Себе дороже на сегодняшний день. Играют они поганенько на своих альтах, но сидят в нужных для них местах. А нужно ли это Грызлову? Он и так неплохо живет. Шутка ли сказать: цельный спикер. Место доходное. А вот среди обиженных у нас есть другой представитель фауны. Чайку помните? Он, правда, уже сидел на этом месте. Но тогда и другой состав квартета был. Да и у вас, Вольдемарушка, по чести сказать, тогда еще дирижерская палочка неловко в руках крутилась. Хотя ослов и тогда уже хватало. Не говоря про козлов. Молчу про мартышек. А Чайка он или ворона — разницы нет. Прима ли, втора ли — один хрен редьки не слаще, — несколько бессвязно и цинично закончил перпомпрез.
— Чайка — Чайка — Чайка. А он чьих будет? Олигарховских или силовиков? Ничьих? Этого не может быть. Будет наших. То есть моих. Послушай, а ты сам-то чьих будешь? — лукаво вопросил Вольдемарушка.
— Я-то? То есть что значит «чьих»? А мне все нравятся. Вернее, я ничьих. Сирота я. Хи-хи-с. То есть ваш с головы до пяток. Аз есмь. Паки-паки. Прошу заметить: вы меня неправильно поняли, — запутавшись, сконфуженно произнес перпомпрез. При этом хитрость в глазах его засверкала каким-то особым вдохновленным блеском.
— Ха-ха. А как тебя понять, если ты непонятно говоришь? Лады, не смущайся, верю тебе и твоим хитрющим глазам. Готовь бумажки к подписи. Этого туда, того обратно, а третьего просто так. Да, федеральное собрание нашенское уведоми там опосля о пересадке, — Вольдемарушка посмотрелся в зеркало, пригладил волосики на голове и, напевая, удалился, подпрыгивая в такт песне. — И музыка у нас пойдет... запляшут лес и горы! Вот так вершу Я между кланами разборы...
С уважением,