Прошедший парламентский год закончился скандалом. На своем последнем заседании усилиями депутатов от «Единой России» было, по существу, скомкано обсуждение вопроса о причинах трагедии в Беслане. Представители думского большинства так спешили, будто боялись опоздать на прощальный банкет. И толком даже не удосужились выслушать автора альтернативного доклада по бесланским событиям депутата Ю.П. САВЕЛЬЕВА.
Сегодня наша газета предоставляет ему такую возможность.
— Юрий Петрович, как же ваши коллеги по нижней палате парламента ухитрились так быстро разобраться в проблеме, которая еще не вполне ясна даже для Генпрокуратуры? Ведь следствие по Беслану еще продолжается, а Госдума уже закрыла вопрос.
— Я бы не стал так огульно говорить обо всех депутатах. Ведь кроме меня еще один член комиссии, депутат Ю.Иванов из фракции КПРФ, тоже отказался подписать официальный доклад. А еще около ста депутатов (фракция КПРФ, обе фракции «Родина» и независимые депутаты) проголосовали за продолжение расследования. Но, увы, оказалось, что их голосов недостаточно, поскольку парламентское большинство из «медвежьей» фракции одной своей массой пока в состоянии раздавить любую оппозицию.
Видимо, для «Единой России» и так все ясно. Как, вы спрашиваете, они добились такой ясности мышления? Мне кажется, одним способом: просто не читали ни официальный доклад Торшина, ни мой альтернативный.
Обратите внимание — в какой спешке, с какими нарушениями процедуры принято решение о прекращении парламентского расследования. Этот вопрос был включен в повестку дня последнего заседания «с голоса», то есть просто «по предложению из зала», несмотря на то, что согласно сложившемуся порядку он должен сначала быть рассмотрен на Совете Думы. Это исключение, как мне помнится, было сделано впервые, и, как на грех, специально для этого вопроса.
Зачем же было устраивать такую спешку? Тем более что в момент обсуждения еще ни один депутат не имел на руках самого текста доклада. Да что депутаты, его не имели и я, и Ю.Иванов — члены комиссии Торшина! Не уверен даже, был ли этот текст у председателя Думы.
Каков был настрой думского большинства, видно из такой детали: депутат Москалец для выступления по докладу попросил 20 минут, но кто-то из зала предложил сократить и этот скудный отрезок времени и дать ему всего 10 минут, и думское большинство голосует за 10 минут. Вот так, два года работы комиссии, смерть более 300 человек, в том числе 186 детей, кровь, слезы и пепел — и всего 10 минут своего драгоценного времени великодушно согласилась уделить этому вопросу «Единая Россия».
Да еще Жириновский с места внес предложение вообще не проводить никакого обсуждения этого вопроса! То есть молча «принять к сведению» и на том поставить точку. У меня возникает вопрос: у нас здесь вообще что такое — парламент или общество глухонемых? Не знаю, то ли кто-то попросил Жириновского так выступить, то ли он своим умом дошел, но когда Борис Грызлов поставил этот вопрос на голосование, то «Единая Россия» солидарно проголосовала за.
За что же они нажимали кнопки? В первоначальном проекте решения было сказано: «Государственная дума обращается в Совет Федерации с предложением закрыть работу комиссии по событиям в Беслане». Правда, здесь вышел конфуз. Как заметил один из депутатов, даже и закрывать работу комиссии уже не было никакой необходимости, поскольку еще в 11 часов того же дня, 22 декабря 2006 года, Торшин выступал в Совете Федерации и верхняя палата российского парламента нашу комиссию, оказывается, единогласно прикрыла еще утром.
Когда депутаты Госдумы узнали об этом юридическом казусе, то соответствующий пункт принял такой вид: «Принять к сведению, что работа комиссии уже закрыта по решению Совета Федерации». Чудеса демократии да и только!
Но здесь встал депутат А.Фадзаев (от Северной Осетии) и говорит: «Ну как же так? Что же вы творите, уважаемые коллеги? Вся Северная Осетия вот уже два года, затаив дыхание, ждет итоги парламентского расследования, а вы даже не хотите их здесь обсудить!»
Тогда Б.Грызлов, видимо, почувствовал нелепость ситуации и сказал, обращаясь к своим однопартийцам: «Вы, наверное, не поняли, за что проголосовали. И я ставлю вопрос заново на голосование». Ну тут уже даже до «медведей» дошло, что один раз они попали впросак, и тогда они так же дружно проголосовали — «обсуждать».
Но какое это было «обсуждение»! По одному представителю от каждой фракции, и дали для выступления всего три минуты. Таков формат демократии в современной России: три минуты для альтернативной точки зрения при полной гарантии, что послушное партийное большинство все равно проштампует официальную позицию.
— Мне кажется, вы ошибаетесь — только лишь этим не исчерпывается современная демократия. Она требует еще и ошельмовать оппонента в «независимых» средствах массовой информации. Вот, например, что пишут «Известия»: «В подтверждение своей версии о том, что первые взрывы были извне, а не внутри, Савельев приводит показания 15 свидетелей, но только две из них своими глазами якобы видели, как в зал что-то влетело: «огненный шар» в версии Цириховой и «предмет, похожий на консервную банку» в версии Гудзиевой. Остальные 12 свидетелей оперируют выражениями «считаю», «мне показалось», «у меня создалось ощущение». То есть можно понять, что газета сомневается в вашей добросовестности.
— У меня складывается впечатление, что «независимые журналисты» освоили тот же метод работы с документами, что и депутаты из «Единой России»: принимать не глядя и критиковать не читая.
На самом деле не «двое свидетелей», а десятки указывали подлинное место первых взрывов, и эти показания вполне уверенно они давали в суде, предварительно дав подписку об ответственности за дачу ложных показаний. В этом легко убедиться, прочитав стенограммы судебных заседаний — они все вывешены на сайте журналистки Марины Литвинович.
Этому аспекту, достоверности показаний свидетелей, я уделил очень большое внимание. Когда я установил, что объективные данные о месте первоначального взрыва не соответствуют официальной версии, я проанализировал показания абсолютно всех свидетелей, которые так или иначе упоминали о первом взрыве. Поэтому версия газеты, что я якобы удобные показания взял, а неудобные откинул, является чистым вымыслом.
В своем докладе я привожу абсолютно все без исключения показания свидетелей, которые описывают первые взрывы в спортзале. И если я делаю вывод, что первый взрыв произошел отнюдь не там, где указывает официальная версия, а у входной двери в спортивный зал со стороны школьного двора, то это не мои домыслы. Это говорят 40 бывших заложников.
Вот, например, на четвертом заседании суда свидетельница Бердикова уверенно говорит: «Первый раз взорвалось, где вот этот первый вход (первый вход — это как раз вход со двора в спортивный зал. — Ю.С.). Как будто сгорели мы. У меня начали гореть голова и тело».
Другая свидетельница показывает: «Сильный взрыв произошел ближе к выходу, когда я подошла к месту, где сидят учителя» (учителя сидели как раз у этой двери. — Ю.С.).
А вот показания еще одного заложника, учителя физкультуры Цаголова: «Я могу точно утверждать, что после двух взрывов над тем входом со стороны двора школы сразу стало видно небо. И первый пожар начался оттуда. Я знаю, что там образовалась дыра размером где-то метр на метр».
Еще одна свидетельница говорит: «Раздался взрыв, как бы зарево, красная вспышка была у входа в зал».
«Взорвалось, где дверь в спортзал, метра два от этой двери», — говорит свидетельница Запарова.
Как видите, абсолютно уверенные показания, и эти показания дают 40 бывших заложников, совершенно четко указывая, что первый взрыв произошел на потолке у входа в спортзал, где не было самодельных взрывных устройств боевиков. Официальное следствие же указывает совсем другое место первого взрыва — на расстоянии 20 метров в противоположном углу зала.
— Однако за то, что вы предали гласности показания свидетелей, вам сейчас, можно сказать, «политическое дело шьют». Вот, например, председатель парламентской комиссии Торшин в интервью агентству «Росбалт» говорил, что доклад Савельева используется для того, чтобы доказать, что кровавый режим взрывает дома в Москве и убивает детей в Беслане.
— Мне подобная логика напоминает такое логическое умозаключение: «Ах, я вру? Получается, я брешу? Значит, я собака? Мама, он меня сукой обозвал!»
Я не хочу переходить на этот язык и отвечать Торшину в его же стиле. Если он хочет узнать, что думают о нем и о его работе бесланские матери, то он может прочитать это в их письме, направленном недавно в адрес Совета Федерации.
Что же касается политических спекуляций вокруг моего доклада, то они целиком остаются на совести тех, кто их распространяет в СМИ. Мои оппоненты в своих публичных выступлениях пытаются привязать мой доклад то к Путину, то к какому-то «кровавому чекистскому режиму» — все это не более чем игра их собственного воображения. Но они повторяют это так часто и с таким упорством, что мне кажется: втайне они просто хотят эти навязчивые пропагандистские клише закрепить в общественном сознании.
В моем же докладе нет никакой политики, вообще нет никаких обвинений в адрес кого бы то ни было.
Ведь что я установил? Что особенности разрушений в спортзале показывают: первые взрывы произошли не там, где стояли самодельные взрывные устройства террористов, а в 20 метрах от этого места — у входной двери, которая ведет в спортзал со стороны школьного двора.
Многие следы первого взрыва уничтожил пожар: оперативный штаб не разрешал подъезжать пожарным машинам к горевшему спортзалу, наполненному обессиленными и ранеными заложниками, в течение двух часов двадцати пяти минут.
Но сохранились материальные следы второго взрыва, образовавшего огромный пролом под окном северной стены спортзала. Характер повреждений от второго взрыва указывает, что взрывчатое вещество было доставлено извне, и такие разрушения могла вызвать только граната, выпущенная из гранатомета.
После этого я начал анализировать, откуда мог быть произведен этот роковой выстрел? Тщательно обследовав место, я пришел к выводу, что только с крыши дома №41. Эта граната влетела через окно южной стены (стекла к тому моменту уже были выбиты первым взрывом) под углом 56 градусов, пересекла весь спортзал поперек и ударила в противоположную стену между батареей и подоконником.
По диаметру и характеру разрушений, при помощи элементарных формул, известных любому взрывотехнику, использованных, кстати, и экспертами ФСБ, я рассчитал, что тротиловый эквивалент этого взрыва должен составлять около 6 килограмм. На вооружении нашей армии имеются гранатометы, которые несут гранату с зарядом такой или близкой мощности. Расстояние тоже позволяет им это сделать. Прицельная дистанция для таких гранатометов — 200 метров, а здесь всего 120 метров.
При этом, повторяю, я в своем докладе не делаю никаких политических выводов. Я не утверждаю, что это стреляли солдаты федеральных сил, окружавшие школу. Может быть, туда, в оцепление, затесался какой-нибудь террорист и произвел выстрел по школе, чтобы ускорить развязку, а может быть, стрелял «оборотень в погонах» — не знаю! Обвинение должно выносить следствие и суд.
В моем же докладе — только цифры и результаты экспертиз, то есть просто научные факты. И очень прискорбно, что сегодня научный факт кто-то рассматривает как политическую крамолу. По-моему, последний раз в истории этим занималась инквизиция.
— Требуется прояснить и такой вопрос. Критики вашего доклада, ссылаясь на каких-то неведомых «военных экспертов», утверждают, что «гранатометы с вертолетов не стреляют. Даже по террористам».
— Боюсь, что эти «военные эксперты» действительную военную службу проходили где-нибудь в стройбате и в чине не выше ефрейтора. А свои военные знания они, наверное, в основном почерпнули из американских боевиков. Это там какой-нибудь Рембо сидит в дверном проеме вертолета, свесив вниз ноги, и небрежно поливает противника огнем из пулемета. Все это, разумеется, голливудская чушь, не имеющая никакого реального отношения к боевым действиям.
А в том, что касается вертолета, то журналисты здесь перепутали божий дар с яичницей. Вертолет в своем докладе я упомянул лишь однажды, когда речь шла не о первых взрывах в спортзале, а совсем о другом эпизоде, когда часа через полтора после начала перестрелки выстрелом (скорее всего, неуправляемым снарядом или гранатой) уничтожили снайпера боевиков, засевшего на чердаке школы.
Но когда я осматривал это место, то оказалось, что ни с земли, ни с крыши соседних зданий попасть гранатой туда невозможно. Единственная теоретическая возможность — произвести выстрел с крыши дома №37, с расстояния около 70 метров. Но практически это невозможно: у гранаты угол встречи с целью составил бы всего 11 градусов, и она неизбежно сделает рикошет.
Поэтому я в своем докладе высказал предположение, что выстрел мог быть сделан с вертолета. Для сведения «экспертов»: наши вертолеты типа Ми-24 и Ми-8 имеют наружные консоли, на которых может быть укреплен либо блок с гранатометами, либо контейнер с ПТУРСами типа «Атака», либо туда может быть прикреплен контейнер с 20 неуправляемыми реактивными снарядами.
Кстати, одна из кафедр Военмеха в свое время принимала участие в разработке узла крепления таких подвесных съемных контейнеров к консолям вертолетов.
Кроме того, одна из заложниц на суде давала показания, что в ходе боя ей удалось выбраться из здания, и во дворе школы она столкнулась с двумя нашими спецназовцами, которые по рации вызвали вертолет, чтобы уничтожить засевшего на крыше снайпера. Все это есть в стенограмме заседания Верховного суда Осетии.
— Те же самые «эксперты» сделали еще одно открытие: «Гранатомет после выстрела оставляет в воздухе заметный след». Однако, по их словам, этих следов в воздухе не видел никто из свидетелей трагедии.
— Дело в том, что выстрелы из гранатометов, которые, на мой взгляд, и послужили началом боя, были сделаны за спиной, на большом расстоянии от очевидцев событий.
Кроме того, дымовой след от выпущенной гранаты виден на расстоянии 5—6 метров от стреляющего, и он довольно долго держится в воздухе только в дождливую погоду, когда отработанные газы смешиваются с капельками воды. Но люди-то от этих зданий находились на расстоянии около 100—150 метров! Выпущенная с крыши (с высоты свыше 20 метров) граната пролетает эту дистанцию за 0,6—1 секунду, после чего следует взрыв. Выстрел и взрыв сливаются в единое целое. В облаке этого взрыва, которое взметнулось на высоту 15—20 метров, просто при всем желании невозможно разглядеть инверсионный след длиной 5—6 метров.
— У тех, кто накинулся с критикой на ваш доклад, мне кажется, присутствовала одна невысказанная мысль: и чего этому Савельеву надо? Чего он добивается?
— Правды. Правда не бывает ни «полезной», ни «удобной», она вообще не имеет прикладного значения, но все же жить без нее нельзя. Нельзя, зная правду, смириться с торжествующей ложью.
За эти два года мне пришлось без преувеличения проделать огромную работу, переработать более тысячи свидетельских показаний, облазить все окрестности школы в Беслане, проанализировать тысячи и тысячи страниц текста, около 8 тысяч фотографий с места трагедии. И самое тяжелое — смотреть в глаза матерям, потерявшим в этом пекле своих детей.
Порой, признаюсь, наступало отчаяние и от усталости опускались руки. Но знаете, что давало силы продолжать работу? Есть фотография спортзала, где лежат сожженные дети. От жара пламени детские тела сжимаются в комок и принимают положение, как в утробе матери.
Их уже не оживить, не вернуть матерям. Единственное, что мы можем сделать для матерей Беслана — вернуть им правду о тех событиях. Это надо не столько им: они и без того знают правду, это надо нам, всей стране, России.