ЯЛТИНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ приняла ключевые решения по устройству послевоенного мира. Но один стратегический вопрос не нашел отражения в ее документах по вине британского премьера Черчилля. Трудно сказать, как разворачивались бы события дальше в «атомном направлении», но «неистовый Уинстон» действовал бесцеремонно и добился-таки своего. Президент Соединенных Штатов Америки Рузвельт не смог убедить своего ближайшего союзника в «несоюзнических действиях» по отношению к России...
Как все происходило шестьдесят два года назад на самом деле.
Утром 8 февраля премьер Черчилль без всякой предварительной договоренности приехал в Ливадийский дворец, чтобы обсудить с президентом Рузвельтом ход конференции и согласовать последующие совместные шаги английской и американской делегаций. Совершенно неожиданно для британского премьера «ФДР» поставил перед ним застарелый вопрос: следует ли на этой встрече сообщить «мистеру Джо» о существовании «Манхэттенского проекта», работы по которому перешли в заключительную фазу? Премьер Черчилль взорвался:
— Господин президент! Между нашими странами подписаны официальные соглашения, которые ни вы, ни я в обозримом будущем не вправе нарушать. Я вынужден напомнить вам о секретном соглашении, принятом Квебекской конференцией, в котором зафиксировано важнейшее положение, что атомная бомба явится решающим фактором в послевоенном мире и сохранит абсолютный контроль в наших руках! В середине сентября минувшего года, во время моего пребывания в Америке, мы вновь подтвердили предыдущие решения о соблюдении строжайшей секретности. Моя точка зрения, господин президент, и теперь остается неизменной.
— Это сокрытие, Уинни, может поставить нас в очень неловкое положение перед маршалом Сталиным, — попытался урезонить британского премьера Рузвельт. — Русские скрупулезно выполняют свои союзнические обязательства в полном объеме. Четыре месяца назад, в октябре, они разрешили ведущим британским специалистам побывать на испытательной ракетной станции нацистов в Польше, в Дебице. Не уверен, что в их положении вы пошли бы на такие шаги.
— Да, это так. Но атомная бомба, господин президент, это совсем другое дело. Это фактор, я бы сказал, эпохального значения! Еще неизвестно, как будут складываться наши отношения с русскими после разгрома Японии на Востоке. Я могу лишь утверждать, что они будут не столь благостными, как сегодня.
— Но Федеральное бюро расследований, Уинни, не в состоянии проконтролировать поступки всех и вся в многочисленной команде генерала Гровса. Я не знаю, какие новые шаги может предпринять тот же датский профессор Бор или кто-то другой из команды разработчиков «Манхэттенского проекта».
— Этот довод не для меня, господин президент. Абсолютная секретность по атомной программе должна быть соблюдена и все тут!
Так в Ялте была упущена последняя возможность для создания более доверительных отношений между союзниками на самой Крымской конференции и в послевоенной перспективе. Молчание западных союзников председатель СНК СССР Сталин воспринял как очевидную угрозу нашей стране и поручил члену ГКО Берии, который курировал столь важную отрасль соперничества, ускорить работы по созданию опасного оружия. О ходе работ над «Манхэттенским проектом» советское руководство имело информацию с самой ранней стадии от своих агентов...
Как все происходило в течение всей войны на самом деле.
В конце октября сорок первого года нарком внутренних дел Берия, курирующий «атомную проблему», получил шифровку от лондонского резидента, в которой сообщалось о ведущихся в Великобритании работах по созданию атомной бомбы. Но само понятие «ядерная реакция» ему ровным счетом ни о чем не говорило. Да и время было какое — Москва находится на осадном положении, враг со дня на день мог ворваться на улицы столицы. Так стоит ли еще думать о будущих грозящих опасностях?
Через два месяца и в январе сорок второго из Лондона поступило еще два секретных донесения о ходе работ британских физиков по урановой тематике.
В это же время член ГКО Берия получил записную книжку убитого обер-лейтенанта вермахта со сложными формулами и расчетами по расщеплению уранового ядра и «тяжелой воды». Этот факт неопровержимо доказывал, что не только союзники СССР, но и противник, терпящий жестокое поражение под Москвой, занимается разработкой нового победоносного оружия! Время приспело уже полегче, но доклад председателю ГКО Сталину по этим документам все откладывался.
Полученные материалы были все же направлены руководителю специального отдела Академии наук СССР Евдокимову с целью получить от него квалифицированную рекомендацию о том, как использовать их в работах по атомной тематике.
Актуальность этого вопроса не вызывала сомнений: «В связи с сообщениями о работе за рубежом над проблемой использования для военных целей энергии ядерного деления урана прошу сообщить, насколько правдоподобными являются такие сообщения и имеет ли в настоящее время эта проблема реальную основу для практической разработки вопросов использования внутриядерной энергии, выделяющейся при цепной реакции урана...» Вопрос имел важнейшее государственное значение.
Нарастала тревога и внутри страны. Не получив ответа на свое мартовское письмо от уполномоченного ГКО по науке Кафтанова, младший техник-лейтенант ВВС Г.Н.Флеров направил в конце мая «аналогичное соображение» на имя председателя ГКО Сталина: «Надо, не теряя времени зря, делать урановую бомбу! Она позволит достичь значительного превосходства над военной машиной вермахта...». Это было уже серьезно.
Председатель ГКО Сталин тотчас поручил наркому внутренних дел Берии выяснить «кое-что» о Георгии Николаевиче. Пока подчиненные «всемогущего наркома» наводили справки о подателе столь бесцеремонного послания, Берия получил письмо от академика Хлопина. В нем говорилось: «В ответ на ваш запрос от 7 мая 1942 года сообщаю, что Академия наук СССР не располагает никакими данными о ходе работ в заграничных лабораториях по проблеме использования внутренней энергии, освобождающейся при делении урана. Мало того, за последний год в научной литературе, доступной нам, почти совершенно не публикуются работы, связанные с решением этой проблемы. Это обстоятельство, как мне кажется, дает основание думать, что соответствующим работам придается большое значение и они проводятся в секретном порядке. Что же касается институтов АН СССР, то проводившиеся в них работы по этой проблеме временно свернуты по условиям эвакуации этих институтов из Ленинграда». Письмо было датировано 10 июня 1942 года.
Спустя месяц от руководителя советской резидентуры в Лондоне генерала Склярова поступило новое донесение: «Президент США Рузвельт и премьер-министр Великобритании Черчилль заключили в Вашингтоне договор о слиянии американского и английского проектов атомного вооружения». Это было уж слишком, и нарком внутренних дел тотчас направился в Кремль, чтобы доложить председателю ГКО Сталину о содержании полученных им секретных документов.
Положение на фронтах складывалось непросто. Красная армия потерпела в мае жестокие поражения в Крыму и под Харьковом. Вермахт решительно наступал в направлении Сталинграда. Поражение на Волге угрожало серьезными последствиями для страны. Председатель ГКО Сталин пригласил к себе Кафтанова и поручил ему безотлагательно разобраться с «урановой проблемой». Химик-технолог по образованию, Кафтанов энергично включился в решение перспективной задачи.
В октябре в Москву был вызван профессор Курчатов. Он прибыл из Казани, где находился в составе эвакуированного туда Ленинградского физико-технического института, с 20-х годов ставшего центром научных исследований в области ядерной физики. Кафтанов вручил Игорю Васильевичу весь пакет секретных материалов, полученных из Лондона по урановой проблематике. Сергей Васильевич поручил ученому-ядерщику оценить их с научной точки зрения. Сказал о настойчивых действиях фронтовика Флерова, его недавнего коллеги по физтеху.
Целую декаду Курчатов тщательно изучал материалы, добытые военной разведкой, раскрывающие исследования английских физиков по урановой проблеме. Результатом напряженной работы Игоря Васильевича явилась докладная записка на имя заместителя председателя ГКО Молотова. Ученый пришел к следующим выводам.
1. В исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки и располагает в данное время несравненно меньшей материально-технической базой для проведения экспериментальных работ.
2. В СССР проблема урана разрабатывается менее интенсивно, а в Англии и в Америке более интенсивно, чем в довоенное время.
3. Ввиду того, однако, что получение определенных сведений об этом выводе связано с громадными, а может быть, и непреодолимыми затруднениями, и ввиду того, что возможность введения в войне такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана. К ее решению необходимо привлечь наиболее квалифицированные научные и научно-технические силы Советского Союза. Помимо тех ученых, которые сейчас уже занимаются ураном, представлялось бы желательным участие в работе профессора Алиханова А.И. и его группы, профессоров Харитона Ю.Б. и Зельдовича Я.Б., профессора Кикоина И.К., профессора Александрова А.П. и его группы, а также профессора Шальникова А.И.
4. Для руководства этой сложной и громадной трудности задачей представляется необходимым немедленно учредить при ГКО под вашим председательством специальный комитет, представителями науки в котором могли бы быть академик Иоффе А.Ф., академик Капица П.Л. и академик Семенов Н.Н.
ЗАМЕСТИТЕЛЬ председателя ГКО получил докладную записку Курчатова 27 ноября, а на следующий день она уже была передана Сталину. Председатель ГКО поручил своему заместителю в ближайшее время собрать ученых-атомщиков, чтобы обсудить с ними исключительно злободневный вопрос. Но сделать это оказалось не таким простым делом. Флеров, Шальников и Петржак находились в действующей армии, а Курчатов и Александров были командированы на Черноморский флот и там искали пути спасения наших кораблей от магнитных мин противника.
Совещание состоялось в последний день ноября на Ближней даче Сталина в Ильинской. На нем присутствовали Вернадский, Иоффе, Капица, Семенов, Алиханов, Зельдович, Кикоин и Щелкин. Председатель ГКО Сталин открыл его ключевым вопросом:
— Могут ли немцы или наши западные союзники, англичане и американцы, в ближайшие два-три года создать атомную бомбу?
— Эти работы в Англии, Америке и Германии, безусловно, ведутся, товарищ Сталин, но никто из присутствующих физиков не может определенно сказать, на какой стадии готовности они находятся, — доложил академик Иоффе.
— Младший техник-лейтенант Флеров, находясь на фронте, прислал тревожное письмо на мое имя и предлагает немедленно приступить к созданию урановой бомбы, а вот из Академии наук я до сих пор не услышал таких предложений, — сердито сказал Сталин.
Никто из присутствующих ученых не решился возразить на эту резонную реплику председателя ГКО. Тогда Сталин поставил следующий вопрос:
— Сколько, хотя бы примерно, требуетс
я времени и сколько будут стоить научные и инженерные работы по созданию атомной бомбы?
— В исследованиях по урановой проблеме мы отстали от зарубежных ученых на несколько лет, товарищ Сталин, — предположительно снова заявил директор физтеха Иоффе. — А стоить эти работы будут примерно столько же, сколько наша страна тратит в год на ведение военных действий против фашистов.
— Кто персонально, товарищ Иоффе, должен, по-вашему мнению, возглавить эти специфические работы? — остановившись перед академиком, спросил Сталин.
Тут у директора физтеха имелось совершенно определенное мнение. Иоффе сказал:
— Эти работы, товарищ Сталин, должен возглавить профессор Курчатов Игорь Васильевич, который в настоящее время командирован руководством института на Черноморский флот со специальным заданием.
— Понятно, товарищ Иоффе, — председатель ГКО дважды молча прошелся взад-вперед по ковровой дорожке и лишь потом заключил, — Профессор Курчатов предлагает создать при ГКО специальный комитет, который должен возглавить работы по урановой проблеме. Мы его и создаем. С нашей стороны этот комитет возглавит член ГКО товарищ Берия, а научными разработками будет заведовать товарищ Курчатов. Он должен привлечь к этой работе всех нужных специалистов. Необходимо отозвать из действующей армии товарищей Флерова, Шальникова и Петржака. По всем текущим вопросам товарищ Курчатов в любое время дня и ночи будет иметь выход на председателя ГКО.
В самом начале сорок третьего года по указанию Сталина к работе по урановой проблеме подключился его заместитель в Совнаркоме СССР нарком химической промышленности Первухин. Заместитель председателя ГКО Молотов сообщил это решение Михаилу Георгиевичу в такой форме:
— Это личное поручение товарища Сталина, которое он просил передать тебе, Михаил Георгиевич. Ты инженер-электрик и легко разберешься в урановой проблеме.
Вячеслав Михайлович передал Первухину важнейшие документы по атомным делам и пожелал успешной работы... Так, весной сорок третьего года было положено начало советскому атомному проекту, который всего через шесть лет увенчался созданием нашей урановой бомбы... Потребовалось шесть лет неимоверного титанического труда!
Особые условия были созданы для руководителя научной программы. В Кремле имелась специальная секретная комната, в которой Курчатов, и только он один, знакомился с материалами, добытыми нашими разведчиками.
В интересах нашей страны и, что особенно показательно, безвозмездно работал крупнейший немецкий физик Клаус Фукс. С приходом Гитлера к власти он вслед за отцом эмигрировал в Великобританию. Именно из переданных им нашим разведчикам Семену Кремеру и Урсуле Кучински («Соне») материалов, Курчатов узнал, что в совершенно секретной лаборатории «Кавендиш» Кембриджского университета под руководством профессора Холбана проводятся важнейшие исследования по цепной реакции урана и созданию атомной бомбы.
Выдающийся советский разведчик Ян Черняк, прибывший в Лондон в середине сорок второго года, быстро установил контакты с английским физиком Аланом Мэйем, также, как и Фукс, работающим в лаборатории «Кавендиш». Он ненавидел нацизм Гитлера и был согласен с тем, что советские ученые должны опередить ученых Германии, работающих над созданием атомного оружия.
В течение трех месяцев Мэй передал нашему разведчику свыше ста листов ценнейших материалов по установкам для разделения изотопов урана, описанию технологического процесса получения плутония, с чертежами «уранового котла» и принципов его работы. Уже в октябре сорок второго года большая часть этих бесценных материалов оказалась на рабочем столе Курчатова в Кремле.
Когда в начале сорок третьего года Мэй вместе с группой профессора Холбана был переведен в лабораторию Национального научно-исследовательского центра Канады, расположенного в Монреале, на связь с ним в середине года вышел наш военный разведчик Павел Ангелов. Он получил из рук Алана и переправил в Москву доклад американского физика Ферми об устройстве и принципах действия «уранового котла», функционирующего в Ок-Ридже, в долине реки Теннеси. В материалах присутствовала схема «котла», а также образец урана-235 на платиновой фольге в виде окиси.
ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА, в канун Потсдамской конференции глав союзных государств, Мэй передал Ангелову последний материал — его доклад о ходе работ в Англии по созданию собственной атомной бомбы. В докладе подчеркивалась важная мысль о том, что англичане намерены самостоятельно вести работы по созданию атомного оружия. Ученый объяснял это намерение тем, что американцы прибрали к рукам все атомные секреты и ни с кем делиться ими не собираются.
Перед отъездом в Берлин «главный куратор атомных дел в стране» Берия ознакомил председателя СНК СССР Сталина с содержанием последних донесений наших «атомных разведчиков». В одном из них, из Америки, приводились параметры, готовой к подрыву атомной бомбы: «В июле месяце сего года ожидается производство первого взрыва атомного заряда. Активным веществом этой бомбы является элемент-94 без применения урана-235. В центре шара из плутония весом пять килограммов помещается инициатор — берилливо-полониевый источник альфа-частиц. Корпус бомбы, в который помещается это взрывчатое вещество, имеет внутренний диаметр сто сорок сантиметров. Общий вес бомбы, включая пенталит, корпус и прочие детали, составляет около трех тонн. Ожидается, что сила взрыва бомбы будет равна взрыву пяти тысяч тонн тринитротолуола.
Запасы активного материала:
а) Уран-235. На начало апреля имелось 25 килограммов урана-235. Его ежемесячная добыча равнялась 7,5 килограммам.
б) Плутоний (элемент-94). В лагере-2 имеется 6,5 килограммов плутония. Получение его надежно налажено. План добычи перевыполняется. Ориентировочно взрыв ожидается не позднее 10 июля сего года».
Это была уникальная информация. О том, что ею владеет «мистер Джо», не мог знать проницательный британский премьер Черчилль. Вот почему он очень просил президента Соединенных Штатов Трумэна сделать сообщение Сталину об атомной бомбе еще до 25 июля, дня его вынужденного отъезда в Лондон на подведение итогов парламентских выборов. Черчилль хотел видеть, какое впечатление произведет эта исключительная новость на «грозного русского союзника».
Трумэн выполнил пожелание британского премьера — сообщил Сталину великую новость, но она не вызвала у «мистера Джо» какого-либо заметного интереса. Это было удивительно. Оба заокеанских лидера решили, что Сталин просто не понял, о чем на самом деле идет речь... Но оказалось, что председатель СНК СССР все понял.
Вскоре все прояснилось. В середине сентября сорок пятого из канадской резидентуры военной разведки сбежал шифровальщик Гузенко, прихватив некоторые важные секретные материалы. Канадская контрразведка тотчас передала полученные документы и самого предателя в руки Федерального бюро расследования. Так американцам стало известно, что в Москве осведомлены об их секретных работах по созданию атомной бомбы. Вскоре им удалось выйти на след Мэя. За ученым было установлено круглосуточное наблюдение, но оно ничего не дало, так как временно прервались контакты Алана с Черняком и Ангеловым.
Прямых поводов для ареста Мэя у ФБР не имелось, но на одном из собеседований ученый проговорился. На провокационный вопрос следователя: «А сколько все же, Алан, вы получили от русских?», Мэй безмятежно ответил: «Я денег не брал».
Этот ответ ученого был квалифицирован как его признание в шпионаже. Мэй был арестован, предан суду и получил десять лет тюремного заключения за «передачу секретной информации неизвестному лицу».
Работы в Советском Союзе по атомной проблеме уже не прерывались ни на один день. После атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки председатель ГКО Сталин понял, что отныне «атомная дубина» американцев занесена над всем миром и это может привести к новой войне с непредсказуемыми последствиями. Требовалось во что бы то ни стало лишишь скользкого союзника этого стремления к мировому господству.
В разгар войны с Японией, 18 августа, Сталин созвал представительное совещание по «атомной проблеме». После всестороннего обсуждения было принято важнейшее постановление Государственного Комитета Обороны «О специальном комитете при ГКО». На него возлагались ключевые обязанности:
— Руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана;
— Развитие научно-исследовательских работ в этой области;
— Широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами нашей страны (в Болгарии, Чехословакии и других странах);
— Организация промышленной переработки урана, производство специального оборудования и материалов, связанных с использованием внутриатомной энергии;
— Строительство атомно-энергетических установок, разработка и производство атомного оружия;
— Товарищу Берии принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложить на него руководство всей разведывательной работой в этой области, проводимой органами разведки.
Так было положено начало создания атомной отрасли промышленности под руководством наркома Ванникова. Из разных наркоматов ему были переданы и перепрофилированы научно-исследовательские институты, конструкторские бюро, промышленные предприятия и строительные организации.
До конца победного сорок пятого была завершена разработка проекта промышленного реактора, а ровно через год, 25 декабря сорок шестого, на нем была осуществлена управляемая цепная реакция деления урана. В канун ноябрьского праздника сорок седьмого года последовало официальное заявление, что секрет атомной бомбы для Советского Союза уже не существует.
Игорь Васильевич Курчатов непосредственно участвовал в подготовке важнейших экспериментов или сам проводил их. Он лично строил уранграфитовый котел, разрабатывал методы разделения изотопов урана, экспериментировал в циклотроне.
Ему продолжали помогать нужными материалами Моррис и Леонтина Коэны из Лос-Аламоса, логова американской атомной индустрии; верный союзник СССР Клаус Фукс, а также наши самоотверженные разведчики — Л.Квасников, А.Яцков, Я.Черняк, А.Феклистов, В.Барковский. Десять лет назад все они были совершенно заслуженно удостоены высоких званий Героев России.
Ранним утром 29 августа сорок девятого года на Семипалатинском полигоне был осуществлен экспериментальный взрыв первой советской урановой бомбы. Атомной монополии Соединенных Штатов Америки пришел конец.
После первого взрыва американского атомного заряда в пустыне Аламогордо 16 июля сорок пятого года, руководитель «Манхэттенского проекта» генерал Гровс хвастливо заявил, что русские придут к такому результату через пятнадцать-двадцать лет... Русские пришли к такому выдающемуся результату через 4 года и 44 дня!
Великие физики ХХ века — И.В.Курчатов, Ю.Б.Харитон, А.П.Александров, А.Д.Сахаров, Я.Б.Зельдович, А.П.Виноградов, Г.Н.Флеров, В.С.Емельянов, И.К.Кикоин, К.И.Щелкин, А.И.Алиханов опрокинули гнусные расчеты черчиллей и трумэнов. Они по праву удостоились высших государственных отличий, став не единожды Героями Социалистического Труда, лауреатами Ленинской и Государственных премий Советского Союза. Эти звания и награды были вполне заслуженными ими, если учесть, от какой беды они спасли советский народ, да и народы всего мира, положив конец ядерному шантажу империалистов, рвущихся к мировому господству.
В своих интересных мемуарах в конце 50-х годов прошлого века, вспоминая тот захватывающий эпизод оповещения Сталина на Потсдамской конференции о создании в Соединенных Штатах атомной бомбы, британский экс-премьер Черчилль писал: «Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которыми в течение столь длительного времени были заняты Соединенные Штаты и Англия и на который Америка, идя на героический риск, израсходовала более четырехсот миллионов фунтов стерлингов».
Написано это было Черчиллем почти через десять лет после осуждения Алана Мэя, Клауса Фукса и предательства Гузенко. Но очень стойким оказалось тогдашнее атомное заблуждение британского экс-премьера Черчилля. Кстати, далеко не первое в долгой жизненной биографии «неистового Уинни».