ТОЛЬКО в начале последней декады мая победного сорок пятого Главный маршал авиации Голованов вновь по вызову прилетел в Москву. Его доклад Верховному о работе «бомбардировочной оперативной группы» состоялся ближе к полудню 24 мая. Сталин специально задержался на ближней даче, чтобы с глазу на глаз поговорить с командармом 18-й воздушной. Помимо вопросов по авиационным делам в Германии, у него имелся и разговор по Дальнему Востоку: «Следует ли привлекать дальнюю авиацию к предстоящим операциям в Маньчжурии против Квантунской армии?» Когда беседа подошла к концу, Верховный напомнил Александру Евгеньевичу, что вечером в Кремле состоится «Обед Победы» и командование его армии должно присутствовать на нём в составе единой делегации ВВС.
В канун торжественного застолья — «фотографирование на память». В смежном с Георгиевским зале собрались командующие фронтами и армиями на заключительном этапе Великой Отечественной. Появившись в зале, Верховный не увидел среди присутствующих статной фигуры командарма 18-й воздушной, спросил у организатора мероприятия, члена ГКО генерал-лейтенанта Булганина:
— А где же товарищ Голованов?
За то время, что искали Александра Евгеньевича, Сталин принёс из артистической стул, поставил его в первом ряду и, увидев Голованова, улыбнувшись, сказал:
— Это для вас, Александр Евгеньевич... Садитесь.
К предстоящему Параду Победы, командарм 18-й воздушной получил указание Верховного подготовить три лучшие гвардейские соединения, дислоцированные вблизи столицы. Монино вновь, как и в годы войны, стало центром напряжённой работы личного состава 1-й, 2-й и 3-й гвардейских авиадивизий. Их инженерно-технические службы доводили до кондиции материальную часть боевых машин, а лётный состав изо дня в день шлифовал стройность пролёта «полковых коробок». Главный маршал Голованов ежедневно лично контролировал ход напряжённой предпарадной подготовки.
В пятницу, 22 июня, командарм 18-й воздушной доложил Верховному о готовности своих соединений к Параду Победы. Выслушав доклад, Сталин подробно расспросил Александра Евгеньевича о командном составе дивизий и полков, кто из известных ему Героев Советского Союза примет участие в торжественном пролете над Красной площадью. В завершение встречи Верховный предложил Голованову заехать в Генштаб и в Главном разведуправлении ознакомиться с трофейным документом. Вручая его бывшему командующему авиации дальнего действия (АДД), генерал-полковник Ильичёв обратил его внимание на резолюцию Сталина: «Ознакомить лично товарища Голованова».
Документ 4-го отдела Разведывательного управления «люфтваффе» из ведомства Геринга, увидевший свет в сентябре 1943 года, гласил: «В начале войны перед военным руководством Советского Союза встала серьезная задача создания единой системы подготовки и обучения всех соединений дальней бомбардировочной авиации, ибо налицо были грубые ошибки в её боевом применении и ощутимые потери.
Уже в первые дни войны высшее командование Военно-воздушных Сил Красной Армии, благодаря неправильному использованию соединений дальней авиации, потеряло весь состав самолётов-бомбардировщиков и отлично подготовленный для ночных и слепых полётов лётный состав. При дневных действиях по переднему краю обороны бомбардировочная авиация выполняла свои задачи без сопровождения истребителей, что привело к огромным потерям в самолётном парке.
В апреле 1942 года военным руководством были приняты решительные меры, и в удивительно короткий срок был создан «Оперативный воздушный флот» — АДД. Авиацию дальнего действия выводят из состава ВВС Красной Армии и ставят во главе её признанно способного, имеющего боевой опыт генерал-полковника Голованова, который быстро был произведён в маршалы авиации и пользуется чрезвычайно большим доверием у Сталина.
По всеобщему мнению, Голованов считается одним из способнейших генералов ВВС СССР. Имея долголетний опыт как лётчик гражданской авиации, он обладает большими лётными данными и отличным организаторским талантом... Значительно то, что до сих пор решительно никто из пленных лётчиков не мог сказать про него ничего отрицательного, что совершенно противоположно по отношению ко многим другим генералам Военно-Воздушных Сил Советского Союза...
Генерал Голованов, в числе немногих, имеет право на свободный доступ к Сталину, который называет его по имени и отчеству в знак своего особого доверия. Как представитель Ставки Верховного Главнокомандования, Голованов не менее значительная личность, чем генерал Новиков, не говоря уже о его обширных знаниях в тактических вопросах. Авиация дальнего действия особенно обязана личности Голованова тем, что она на сегодня является предпочтительным видом авиации в ВВС Советского Союза, имеет больший авторитет, чем другие виды авиации, и стала любимицей русского народа».
В приведённом секретном документе гитлеровской разведки была допущена лишь одна, временная ошибка. Решение о создании АДД было принято не в апреле, а в феврале 1942 года. Постановление ГКО об организации АДД было датировано 5 марта того же года. В проекте постановления, подготовленном при участии генерал-лейтенанта Голованова, указывалось, что АДД находится «при Ставке Верховного Главнокомандования». Внимательно прочитав проект, Сталин вычеркнул предлог «при» и пояснил только что назначенному командующему:
— У нас была договорённость, товарищ Голованов, что АДД является организацией Ставки, а не находится при Ставке. Всегда следует максимально точно определять место и задачи всякой организации, если хочешь получить от неё желаемые результаты.
Обсуждение кандидатур на руководящие должности АДД в Ставке не вызвало больших возражений со стороны Верховного. Генерал-майор Скрипко, знакомый Голованову ещё по Смоленску, где он командовал до войны дальнебомбардировочным авиакорпусом, стал заместителем командующего АДД по боевой подготовке. Главным штурманом был утверждён начальник внештатного лётного центра 81-й авиадивизии подполковник Петухов. Главным инженером АДД стал военинженер 1-го ранга Марков. Заместителем командующего по радионавигации и связи стал подполковник Байкузов.
На должность начальника штаба был предложен полковник Шевелёв, который лишь в октябре 1941 года возглавил штаб 81-й авиадивизии, а до войны вообще работал в ГВФ. Против этого назначения выступили маршалы Ворошилов и Будённый. Довод ими выдвигался весомый: как можно назначать на должность начальника штаба человека, не знающего как следует штабной работы? Генерал-лейтенант Голованов упорно стоял на своём: «Полковник Шевелёв вполне справляется с обязанностями начальника штаба авиадивизии и нет оснований не доверять ему более высокую штабную должность!»
Вопрос решил Верховный. Остановившись рядом с командующим АДД, он сказал:
— Довольно дискуссий. Товарищ Голованов — уважаемый нами командир. Он сам подбирает себе нужных помощников. Ему с ними работать и отвечать перед Ставкой за их работу. Так что давайте утвердим и кандидатуру товарища Шевелева.
На 5 марта АДД в составе трёх дивизий имела лишь три с половиной сотни боевых самолётов, половина из которых требовала срочного текущего ремонта. Почти две сотни экипажей временно оказались «безлошадными», вообще не имели машин. К началу мая ещё свыше пятидесяти Илов было выведено из строя в ходе боевой работы.
Пополудни 5 мая командующему АДД позвонил Верховный, спросил:
— Скажите, товарищ Голованов, все ли готовые самолёты ваши инженерно-технические службы вовремя забирают с авиазаводов?.. Вы ведь остро в них нуждаетесь?
Командующий АДД знал, что вопрос этот являлся для Ставки принципиальным, и поэтому нельзя было оперировать приблизительными цифрами. Он ответил:
— Самолёты с заводов, товарищ Сталин, забираются нами по мере готовности. Здесь инженерно-техническая служба задержек не допускает. Но чтобы ответить вам точно, я проконсультируюсь у ответственных лиц и сразу же доложу вам ситуацию.
— Хорошо, уточните и позвоните. Попутно выясните, много ли на аэродромах самолётов, предъявленных заводами, но не оформленных военной приемкой?
Генерал-лейтенант Голованов связался с главным инженером АДД Марковым. Тот доложил: готовых самолётов, не принятых военпредами, на заводах нет.
Эту информацию командующий АДД немедленно доложил Верховному.
Выслушав доклад, Сталин спросил:
— Товарищ Голованов, вы можете сейчас приехать в Ставку?
— Конечно, могу, товарищ Сталин.
— Пожалуйста, как можно быстрее приезжайте.
Когда Голованов вошёл в кабинет Верховного, там находился заместитель командующего ВВС генерал-лейтенант Сныткин. Он настойчиво доказывал Сталину, что в данный момент на заводских аэродромах скопилось до семисот самолётов, отклонённых военной приёмкой по причине их «небоеготовности».
— А нарком Шахурин намеренно вводит вас в заблуждение, товарищ Сталин, — закончил пылкий доклад генерал Сныткин.
— В таком случае пригласим наркома Шахурина, — в раздумье сказал Верховный и нажал кнопку для вызова секретаря.
В кабинет вошел Поскрёбышев. Сталин распорядился:
— Попросите приехать к нам наркома авиапромышленности Шахурина.
Секретарь вышел. Верховный вплотную приблизился к Голованову и снова повторил свой телефонный вопрос: действительно ли он уверен, что не принятых экипажами АДД самолётов на заводских аэродромах нет? Ответ последовал тот же: по докладу военинженера 1-го ранга Маркова таких машин нет!
— В нашем положении, при острой нехватке машин в формирующихся частях, товарищ Сталин, — добавил генерал-лейтенант Голованов, — было бы непростительной ошибкой медлить с возможностью получения каждого готового самолёта.
Появление наркома авиапромышленности Шахурина как-то переломило ситуацию. Председатель ГКО остановился у торца стола, обратился к вошедшему:
— Генерал Сныткин уверяет нас, товарищ Шахурин, что те семьсот самолётов, о которых вы мне докладывали вчера, заморожены на заводских аэродромах не потому, что отсутствуют лётные экипажи, а потому, что они не готовы «по бою». Военпреды их не принимают, а боевые экипажи на месяцы оказываются оторванными от своих частей?
— Это не соответствует действительности, товарищ Сталин, — возразил Шахурин.
Воцарилась напряжённая тишина. Совершив два-три «челнока» вдоль кабинета, Верховный остановился рядом с командующим АДД и, переводя строгий взгляд то на Сныткина, то на Шахурина, рассудительно произнёс:
— Так что же получается? Один утверждает, что есть самолёты,
но отсутствуют лётные экипажи, а другой, наоборот, — лётчики есть,
но нет готовых самолётов? И речь идёт не о десяти или двадцати машинах, а о семистах, о целой армии! ВВС остро нуждаются в самолётах, а мы заморозили столько машин?.. Так что же, товарищи, будем делать?
Наступившую паузу нарушил генерал Сныткин:
— Товарищ Сталин, ещё раз докладываю вам, что находящиеся на заводских аэродромах самолёты не готовы «по бою»!
— А вы что скажете? — председатель ГКО вновь обратился к наркому Шахурину.
— Наши заявления легко проверить, товарищ Сталин. У вас имеется прямая связь с заводами. Дайте задание, чтобы каждый директор доложил вам о количестве готовых «по бою» самолётов. Мы эти цифры сложим и получим результат, — предложил Шахурин.
— Пожалуй, мы так и поступим, — со
гласился председатель ГКО.
— Нужно, товарищ Сталин, чтобы телеграммы директоров заводов подписали и военные представители, — добавил генерал-лейтенант Сныткин.
— И это верное предложение, — согласился Верховный и надавил кнопку.
Вошел Поскрёбышев, получил указание.
Заместитель командующего ВВС попросил Сталина вызвать в Ставку генерал-майора Селезнёва, который ведал заказами на авиазаводах. Тот вскоре прибыл и получил задание подсчитать количество находящихся на заводских аэродромах самолётов.
Итог полученных телеграмм подбивали двое — Поскрёбышев и Селезнёв. У первого сумма составила семьсот один самолёт, у второго — семьсот два.
Тут же последовал вопрос председателя ГКО:
— Товарищ Селезнёв, почему не перегоняются на фронт готовые самолёты?
Без всяких раздумий генерал ответил:
— Потому что... нет лётных экипажей, товарищ Сталин!
Быстрый искренний ответ Селезнёва породил удивительную немую сцену. Все присутствующие, кроме него, замерли в каком-то оцепенении. Пауза получилась долгой. Молчал даже оказавшийся правым Шахурин. Застыл в неподвижности Верховный. Прищуренным взглядом он дважды пронизал генерал-лейтенанта Сныткина и поднял руку: совещание, дескать, закончено. Похоже, его поразила та уверенность, с которой маститый генерал доказывал заведомую неправду.
Для командующего АДД был преподан ещё один предметный урок выяснения истины, когда на карту поставлена репутация заслуженного человека.
...Вечером 15 мая командующий АДД был срочно вызван в Ставку. Для ориентировки спросил у Поскрёбышева: «Кто сейчас находится у Верховного?» Последовал короткий ответ: «Моряки». Он никак не прояснил ситуацию. Значит, всё решится на месте.
В кабинете Верховного находились: нарком ВМФ адмирал Кузнецов, командующий авиацией ВМФ генерал-лейтенант Жаворонков, новый командующий ВВС генерал-лейтенант Новиков и секретарь ЦК партии Маленков.
Сталин встретил командующего АДД у двери, поздоровался, негромко сказал:
— Требуется ваша помощь, товарищ Голованов. Караваны судов из Англии несут большие потери от немецкой авиации. Требуется пресечь её деятельность.
— Какая нужна помощь, товарищ Сталин?.. ВМФ располагает своей авиацией?
— Тяжёлых машин флот не имеет, — возразил Верховный, — а тут требуются как раз таковые. Их придётся побыстрее перебазировать на север и нанести массированные удары по авиабазам немца в Норвегии и Финляндии... Есть у вас желание помочь в этом деле?
— Желание есть, товарищ Сталин, но я хотел бы услышать от этих товарищей, с каких именно аэродромов должны работать наши Пе-8.
— Этот вопрос и надо сейчас решить. Пойдите вместе с группой товарища Кузнецова в соседнюю комнату, согласуйте все вопросы и дайте нам предложения.
Справка, подготовленная генералом Жаворонковым, разочаровала командующего АДД. Предложенные им аэродромы в районе Мурманска имели взлётно-посадочную полосу до восьмисот метров, а подходы к ним были закрыты сопками. Голованов задал коллеге неудобный вопрос:
— Кто посоветовал товарищу Сталину использовать Пе-8 для работы с аэродромов, с которых они не могут взлететь и на которые тем более не смогут нормально сесть?
Адмирал Кузнецов и генерал-лейтенант Жаворонков промолчали.
— Предложение это несерьёзное, — обратившись к секретарю ЦК Маленкову, заявил командующий АДД. — И следует прямо сказать об этом товарищу Сталину.
— Решение по этому вопросу уже фактически принято, — возразил Маленков, — и нам предложено подумать, как его лучше выполнить. Товарищу Сталину доложено, что ваши тяжёлые бомбардировщики могут работать с названных аэродромов, если вы этого захотите. Поэтому не стоит спешить с отрицательным заключением.
— Тогда идёмте на доклад, чтобы я мог высказать свое мнение.
Верховный как раз и обратился с вопросом к командующему АДД:
— Что скажете теперь, товарищ Голованов?
— С предложенных аэродромов, товарищ Сталин, Пе-8 вести работу не могут.
— Товарищ Кузнецов, а что скажете вы? — Верховный повернулся к наркому ВМФ.
— Мы считали, товарищ Сталин, что для опытных экипажей ВПП в восемьсот метров вполне достаточна для взлёта и посадки тяжёлых самолётов.
Верховный снова повернулся к командующему АДД:
— Вы хотите, товарищ Голованов, чтобы караваны союзников без проблем и больших потерь доходили до наших портов?
— Да, хочу, товарищ Сталин.
— Так в чём же дело?
— Дело в том, товарищ Сталин, что на предложенные аэродромы тяжёлые бомбардировщики не могут сесть и взлететь с них не могут.
— Тогда придётся изъять у вас эти самолёты и передать их морякам, раз они смогут их использовать. И завод, который их строит, тоже изъять из вашего подчинения.
— Воля ваша, товарищ Сталин, но я излагаю вопрос так, как он представляется мне.
— Мы видим, что вы не желаете бить фашистов, причиняющих нам большой ущерб.
— Я могу сам пойти на первой машине на мурманский аэродром и разбить её при посадке, товарищ Сталин. Но я не имею морального права терять людей и крайне дефицитные самолёты, чтобы выполнить чьё-то неразумное решение.
Дискуссия подошла к своему финалу. Надо было или подтвердить приказ о перебазировании на Север тяжёлых бомбардировщиков, или отказаться от этой затеи. Затянувшуюся паузу нарушил Верховный. Ни к кому конкретно не обращаясь, он поставил традиционный вопрос:
— Что же в таком случае мы будем делать?
Сделав два-три «челнока» вдоль кабинета, он обратился к командующим АДД:
— Вы можете предложить другое, приемлемое для всех решение, товарищ Голованов?
— Да, могу, товарищ Сталин. Я считаю, что поставленную задачу вполне могут выполнить наши Ил-4. Эти самолёты устроят предложенные аэродромы в районе Мурманска. Все авиабазы противника находятся в радиусе их досягаемости.
— Вы уверены, что Ил-4 выполнят поставленную задачу?
— Да, уверен... Они выполнят её лучше, чем Пе-8.
— Вы берёте на себя ответственность за это дело, товарищ Голованов?
— Да, беру, товарищ Сталин.
— Тогда давайте так и решим, товарищи авиаторы, — заключил Верховный.
Во исполнение приказа Ставки к концу второй декады мая двадцать шесть лучших экипажей 36-й дивизии АДД перебазировались на Мурманский и близлежащие аэродромы и приступили к выполнению боевой задачи — уничтожению самолётов противника на авиабазах Киркенеса, Муостри и Хебуйтена. Оперативную группу дальней авиации возглавил на этот раз лично командир дивизии полковник Дрянин...
В полдень 3 июня командующий АДД был срочно вызван в Ставку. Верховный встретил Голованова не в своём кабинете, как обычно, а в приёмной. Перед ним на столе была разложена карта Юго-Западного направления. Рядом с комнатой Поскрёбышева находился узел связи Ставки, и Сталин готовился к разговору с кем-то из фронтовых военачальников. Но разговор задерживался. Поздоровавшись с вошедшим, он сказал:
— Как вы знаете, товарищ Голованов, ситуация на южном крыле фронта развивается неблагоприятно для наших войск. Судя по всему, не добившись успеха под Воронежем, немец сместил остриё главного удара южнее и теперь двигается на Сталинград. Связь с командованием Южного фронта у нас временно прервалась, но я не сомневаюсь, что генерал Малиновский подтвердит это предположение. Кавказ, хотя немец там тоже наступает, ничего ему не даст. Исход войны там ему не решить. Ключи от Москвы Гитлер намерен искать в Сталинграде. Оттуда он попытается прорваться в тыл нашей столицы.
Сделав небольшую паузу, Сталин распорядился:
— Мы должны сорвать его планы. Я прошу вас направить все имеющиеся сейчас силы дальней авиации на уничтожение немецких переправ у станицы Константиновская. Дело это неотложное, и вы сообщите мне, когда вылетят самолёты.
Было очевидно, что командование немецкой 6-й армии не ожидало такой массированной атаки на переправы у Константиновской и не обеспечило должного их прикрытия с воздуха. Первые эскадрильи из
2-го гвардейского авиаполка АДД зажгли над Доном десятки САБов и сделали июньскую ночь у переправ по-дневному светлой. Войсковые колонны врага, устремившиеся к реке и уже минувшие её, оказались хорошей целью для настойчивых Илов. Их поле боя надёжно прикрывали два полка Яков, встречая появившиеся вскоре «мессеры» севернее станицы. Там и вспыхивали скоротечные воздушные схватки. Попытку фельдмаршала фон Бока развить через Константиновскую оперативный успех в направлении Сталинграда удалось временно притормозить.
На другой день командующий АДД доложил Верховному о результатах ночной работы двух авиаполков на переправах у станицы Константиновской.
— Пожалуй, вы правы, товарищ Голованов, — заметил Верховный, — что наилучших результатов дальняя авиация добивается при проведении массированных ночных операций. Значит, такую тактику и надо совершенствовать в будущем. При минимальных собственных потерях получается наибольший эффект. Это сейчас самое важное.
...Развитие обстановки на Сталинградском и Кавказском направлениях не только указывало на утрату стратегической инициативы советской стороной, но и реально угрожало важнейшим тыловым коммуникациям, связывающим центр с югом, Поволжьем и даже со Средней Азией. Ставка искала эффективные контрмеры, чтобы переломить ситуацию, не позволить противнику прорваться к Волге и на Северный Кавказ.
Во второй половине дня 17 июня командующий АДД был вызван в Ставку и получил приказ: «Всеми наличными силами нанести массированный удар по Берлину». Приказы не обсуждаются, они выполняются. Однако детальные расчеты штаба показывали, что для выполнения поставленной задачи июньская ночь слишком коротка. Отбомбившись по вражеской столице перед рассветом, самолёты будут возвращаться на свою базу в дневных условиях над оккупированной врагом территорией. Противник воспользуется моментом и нанесёт дальней авиации невосполнимые потери... Что делать?
Доклад Голованова в Ставке и предложение о переносе сроков операции на конец августа были встречены негативно. Верховный вызвал специалистов из Главного штаба ВВС и Гидрометцентра и поручил им проверить представленные расчёты командования АДД. Проверяющие подтвердили, что маршрут выбран наикратчайший, средняя скорость полета указана правильно, данные о световом времени суток соответствуют действительным. Теперь надо принять окончательное решение: подтвердить прежний приказ о нанесении удара или всё-таки перенести операцию на два месяца вперёд.
Помолчав, Верховный остановился рядом с командующим АДД, спросил:
— Товарищ Голованов, когда вы считаете возможным возобновить налёты на Берлин?
Генерал-лейтенант Голованов твердо заявил:
— Расчёты показывают, товарищ Сталин, что это станет возможным в конце августа.
— Это точно? — переспросил Верховный.
— Да, если позволят погодные условия. Они на маршруте складываются разные.
— Придётся с вами согласиться и на этот раз, — закончил аудиенцию Сталин.
В полночь 9 июля командующему АДД позвонил Верховный. Хотя сутки назад при встрече в Кремле он подробно расспрашивал Голованова о самых последних новостях в деятельности его соединений, на этот раз всё же прозвучал традиционный вопрос:
— Как идут у вас дела, товарищ Голованов?
Всего два с половиной часа назад большая группа экипажей из дивизии генерал-майора Новодранова вылетела на бомбардировку военных объектов Кёнигсберга.
Командующий АДД доложил:
— На границе Восточной Пруссии самолёты встретили обширную зону грозовой облачности. Я приказал бомбить запасные цели и возвращаться на свою базу.
— Сколько самолётов вылетело на выполнение этого задания, товарищ Голованов?
— Восемнадцать... Две эскадрильи, товарищ Сталин.
— А что, Гидрометцентр не предупредил вас о грозовой опасности?
— Нет, Гидрометцентр предупреждал нас о возможной грозовой опасности на побережье Балтийского моря, товарищ Сталин.
— Гидрометцентр предупреждал, и всё же группа бомбардировщиков была направлена на ответственное боевое задание. Кто отдал такую команду?
— Приказ отдал я, товарищ Сталин, и он оказался ошибочен. Больше никто не виноват.
Последовала продолжительная пауза. За ней — следующий вопрос:
— И часто вы решаете о вылете самолётов, хотя синоптики считают погоду нелётной?
— В восьмидесяти случаях из ста, товарищ Сталин.
— И вы считаете свои действия оправданными?
— Да, считаю, товарищ Сталин. В противном случае нам не удалось бы осуществить и половины важнейших операций в глубоком тылу противника.
— В данный момент времени вы имеете радиосвязь со всеми экипажами?
— Нет, с десятью экипажами такой связи нет.
— У вас есть уверенность, что ваши самолёты все-таки вернутся на свои аэродромы?
— Нет, товарищ Сталин, такой уверенности у меня нет.
— Завтра доложите мне о результатах этой операции, — заключил разговор Верховный.
К исходу следующего дня штаб АДД получил сообщения о том, что пять пропавших самолётов по причине повреждений совершили вынужденные посадки на промежуточных аэродромах. Судьба ещё пяти экипажей некоторое время оставалась неизвестной.
Голованов подробно доложил Верховному, почему приходится принимать решения на вылет вопреки прогнозам синоптиков. Признался, что в противном случае число налётов на важнейшие объекты в тылу противника сократилось бы более чем вдвое. Не исключил, что при этом возможны просчёты и ошибки. Погода на дальних маршрутах переменчива.
— Какие выводы из этого случая вы сделали для себя, товарищ Голованов? — требовательно спросил Верховный.
— Мною отдан приказ командирам всех соединений о категорическом запрете экипажам входить в грозовую облачность. При встрече с нею — обходить грозу, а при невозможности это сделать — бомбить запасные цели или возвращаться на свою базу. С этим приказом ознакомлены все командиры экипажей под расписку.
— Вы считаете, что такой меры окажется достаточно?
— Личный состав в АДД дисциплинированный. Считаю, что этой меры будет достаточно, товарищ Сталин. Усилим контроль штаба за исполнением приказа.
...Сроки пребывания командующего АДД на том или ином фронте в качестве представителя Ставки по авиации всегда утверждались лично Верховным, и ещё ни разу не случилось так, чтобы они изменялись в ту или другую сторону. А тут срочный звонок его секретаря Поскрёбышева и отзыв с фронта...
Полет из Воронежа занял чуть больше двух часов, и в половине четвертого 12 августа Голованов уже находился в своём штабе и просматривал подоспевшую почту. Спустя полчаса после прилёта ему позвонил лично Сталин, поздоровался и без всяких предисловий распорядился: «У нас гости. Приведите себя в порядок, наденьте ордена и через час приезжайте в Кремль...» И положил трубку.
Это было совершенно необычное приглашение. По крайней мере командующий дальней авиацией услышал такое впервые. Да ещё требовалось водрузить на грудь ордена! Но, их набралось к тому времени ещё немного.
Голованов прибыл в приёмную Верховного через час, и Поскрёбышев направил его в малый банкетный зал, расположенный неподалёку от Георгиевского зала. Там уже находились члены ГКО Ворошилов, Берия, Маленков и начальник Главпура Щербаков.
Поздоровавшись, Ворошилов спросил командующего АДД о ситуации в районе Воронежа, но тот не успел сказать и двух предложений, как дверь зала распахнулась и в него вошли Сталин и британский премьер Черчилль. Главу английского правительства сопровождали начальник его личного Генштаба лорд Брук и Главный маршал авиации Паунд. Рядом с Верховным шёл нарком иностранных дел Молотов.
На правах хозяина председатель СНК СССР представил гостю присутствующих. С членами советского руководства Черчилль, по-видимому, познакомился по фотографиям заранее, и они не вызвали у него любопытства. Пожал руку и двинулся к следующему. Но вот с Головановым, который был представлен Сталиным последним, так не получилось.
Само очень длинное название должности этого высокого красивого генерала — «Командующий авиацией дальнего действия Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии» произвело на Черчилля впечатление. Британский премьер дважды пристально вгляделся в лицо Голованову, повернулся к председателю СНК, уточнил:
— Господин председатель, это командующий той самой авиации, которая продолжает наносить удары по Берлину, Кенигсбергу, Данцигу и Варшаве?
— Да, той самой, господин Черчилль. С августа сорок первого года наносит. Впредь эти удары станут её повседневной задачей и будут нарастать, — Сталин сказал эти слова уверенно как о давно решённом для него деле.
Тут же исчерпывающим жестом он пригласил всех присутствующих к столу.
Первый тост произнёс премьер Черчилль:
— Я особенно восхищён стойкостью русской армии и её выдающегося командования, которое показало себя с самой лучшей стороны под Москвой в декабре и во многих других сражениях с наци. Это делает им великую честь!
Председатель СНК СССР произнёс объединяющий тост:
— В последнее время наши верные союзники наращивают свои боевые успехи в Северной Африке. Они вносят достойный вклад в общую победу над врагом. Надеюсь, Роммель скоро почувствует, что его дни в Алжире сочтены. За победу союзных войск!
Руководители союзных держав исправно потчевали друг друга армянским коньяком и сухими грузинскими винами, сдабривая их новыми вдохновляющими тостами:
— Меня особенно воодушевляет, председатель Сталин, ваша непоколебимая решимость бороться с гитлеризмом до конца, до его окончательного разгрома. Мы будем до самой победы идти вровень с Россией, с её выдающимся руководством!
— Советское руководство было бы весьма признательно господину Черчиллю, если бы по согласовании с президентом Рузвельтом он назвал нам точные сроки открытия «второго фронта». Это облегчило бы положение Красной Армии на юге нашей страны. Прорыв немца в район Баку чреват для союзных стран большими неприятностями.
Всё новые дозы спиртного воочию развязывали язык «дуэлянтам», и генерал-лейтенант Голованов раз за разом с тревогой поглядывал в сторону Верховного. В один из моментов Сталин перехватил этот взгляд, но внешне никак на него не отреагировал. Британский же премьер «разваливался на глазах». При каждом удобном случае лорд Брук вроде бы незаметно всё энергичнее дёргал его за рукав, пытаясь сдержать «откровенность говорливого патрона». Но Черчилль абсолютно не реагировал на предупредительные действия требовательного начальника своего Генштаба.
Обед продолжался чуть больше двух часов. Брук и Паунд с трудом под руки вывели из-за стола своего крепко захмелевшего премьера. Верховный же как ни в чём не бывало не спеша подошёл к командующему АДД и темпераментнее обычного дал понять:
— Когда решаются государственные дела, Александр Евгеньевич, голова не пьянеет. Можешь быть уверен, страну я не пропью, а он завтра будет передо мной трепыхаться, как карась на горячей сковороде. Политика сродни очень капризной даме, всегда приходится ловить подходящий момент, чтобы оказаться наверху.

(Продолжение следует)

Визит У. Черчилля в Москву (август 1942 г.).

Анатолий АЛЕКСАНДРОВ