День 25 августа для командующего АДД ничем особенным не отличался от предыдущих, разве что ещё большим напряжением всех сил его соединений, работающих на два фронта. Враг яростно рвался вперед на юге, на Сталинградском и Кавказском направлениях, и надо было помочь наземным войскам сдержать его бешеный натиск, остановить продвижение вглубь страны. Одновременно Ставка обязала Голованова массировать удары по объектам глубокого тыла противника, значение которых выходило за рамки чисто оперативного успеха, ибо несли они и большую политическую нагрузку.
Время приближалось к полуночи, клонило ко сну. Командующий АДД только что вернулся из Монино с разбора последних налётов на Кёнигсберг и Данциг, внимательно изучал служебные бумаги, накопившиеся за последние двое суток. Без четверти двенадцать ему позвонил Верховный. Поставил традиционный вопрос:
— Как идут у вас дела, Александр Евгеньевич?
Так Сталин называл его нечасто. Что бы это значило? Голованов ответил чётко:
— Работаем с большой нагрузкой, товарищ Сталин. За последние четверо суток лучшие экипажи 1-го и 2-го гвардейских авиаполков нанесли массированные удары по военным объектам и портовым сооружениям Кёнигсберга и Данцига. Другие части действовали в интересах Сталинградского и Южного фронтов...
— А вы не забыли, товарищ Голованов, какое сегодня число? — вдруг прервал доклад подчинённого Верховный, что он делал очень редко.
Командующий АДД ожидал этот вопрос, ответил без промедления:
— Нет, не забыл, товарищ Сталин. Через двадцать две-двадцать четыре минуты наши первые экипажи нанесут удары возмездия по Берлину. Эскадрилья капитана Молодчего только что прошла Штеттин. Получена полётная радиограмма.
— Понятно, а горючего у них хватит на обратный путь?
— Все просчитано. Хватит. Посадку они должны совершить на тех же аэродромах подскока, с которых взлетали с дополнительными баками.
— А по каким следующим целям уже намечено нанести массированные удары?
— По военным объектам Будапешта и Бухареста, товарищ Сталин. Они питают в настоящее время войска групп армий «Б» и «А». Попытаемся нарушить их работу.
— Спокойной ночи, товарищ Голованов. Отдыхайте, — Верховный закончил этот полуночный разговор вполне удовлетворённым.
Светало. Илы один за другим возвращались на свои базы, совершали посадку. Комдив 3-й гвардейской генерал-майор Новодранов сразу после шести доложил Голованову: «Из восемнадцати экипажей, участвующих в налёте на Берлин, на 6:00 не вернулся только экипаж старшего лейтенанта Полежаева. Связь с его бортом пропала при перелёте линии фронта. Местонахождение экипажа устанавливается».
Последнее сообщение, при несомненном общем успехе в выполнении важного задания Ставки, очень огорчило Голованова. Ведь речь шла об одном из лучших экипажей АДД. Старший лейтенант Полежаев был в числе основоположников его 212-го ДБАП, с которыми он начинал войну в Смоленске. Его экипаж не раз попадал в суровые переделки в воздухе и на земле и неизменно выходил из них уцелевшим. И вот — возможная потеря многоопытного аса? Голованов объявил благодарность всем экипажам, успешно отбомбившимся по столице рейха, и приказал доложить ему сразу же, как только поступит какая-то информация о судьбе Полежаева.
Спустя час пятьдесят ситуация прояснилась. Командующему АДД доложил комдив Новодранов: «В районе Вязьмы на правом моторе Ила упало давление масла. При подлете к линии фронта мотор пришлось выключить. Самолёт пошел со снижением и до аэродрома подскока не дотянул каких-то тринадцать километров. Пришлось идти на вынужденную посадку вблизи Гжатска. Экипаж не пострадал. Боевая машина спасена. Выслан самолёт для доставки экипажа на базу». На смену тяжёлому грузу неизвестности пришло радостное удовлетворение. Экипаж Полежаева цел!
В 10:00 генерал-лейтенант Голованов уже докладывал на ближней даче Верховному предварительные результаты ночной бомбардировки Берлина. Сталина особенно поразило то, что, имея отлаженную систему ПВО, части ночных истребителей, гитлеровцев не удалось сбить ни одного нашего бомбардировщика!
Верховный подвел итог «берлинской операции» и круто переменил тему разговора:
— Авиация дальнего действия будет при любых обстоятельствах и впредь наносить удары по объектам противника в глубоком тылу — это её стратегическая задача, но как нам остановить немца на юге? Армия Паулюса прорвалась в большую излучину Дона и находится в восьмидесяти верстах от Сталинграда. Армия Клейста захватила Майкоп и рвётся к Грозному. Её конечная цель, несомненно, Баку.
— Мне трудно сказать, товарищ Сталин, как это лучше всего сделать, но я только могу заверить вас, что основные силы дальней авиации будут и впредь через «не могу» работать круглосуточно в интересах Сталинградского и Южного фронтов.
— Другого от вас и не требуется, товарищ Голованов. Это задача наземных войск. Сил у них, по-моему, хватает, но недостаёт умения и организованности у командного состава. Вот в чём кроется главная причина наших весеннее-летних неудач на юге.
Разговор на этом не закончился. Верховный вдруг перевёл его в «личностное» русло:
— Каждый человек должен занимать своё место, работая на котором он сам будет расти и принесёт стране наибольшую пользу. Плохо, если человека выдвинули на руководящую должность, а он до неё ещё не дорос. Взять хотя бы, к примеру, генерала Ерёменко. Был он заместителем командующего Западным фронтом и вроде неплохо справлялся с порученным делом. Ставка решила повысить его в должности, поручила возглавить вновь организованный Брянский фронт. Сил ему выделили достаточно: две армии, несколько отдельных соединений и частей усиления. Он был очень доволен назначением, пообещал непременно разгромить Гудериана. Но прошёл месяц. Гудериан разгромил Брянский фронт, и мы вынуждены были переместить Ерёменко на армию...
Свой монолог Верховный продолжал неспеша, взвешивая каждое слово, понимая, что у молодого ещё командующего АДД они непременно запечатлятся на всю жизнь:
— Иногда видишь, что человек старается, но не всё у него получается. Тут руководству надо проявить терпение, не торопиться с оргвыводами, если речь идёт об одаренном командующем. Не всё получалось у генерала Конева на Западном фронте, а вот на Калининском он чувствует себя достаточно уверенно. В данном случае надо отдать должное товарищу Жукову, который хорошо изучил возможности давнего сослуживца и рекомендовал Ставке назначить Конева на Калининский фронт.
Сталин снова сделал крутой поворот в разговоре, неожиданный для собеседника:
— А как вы смотрите, товарищ Голованов, на то, если ГКО назначит вас командующим ВВС Советского Союза? Потянете всю авиацию страны?
— Нет, товарищ Сталин. Я прошу вас отказаться от этого намерения. Я плохо знаком со спецификой работы истребительной и штурмовой авиации. Мне хватает и дальней авиации. Она ещё формируется и далеко не исчерпала свои возможности.
— Боитесь. Но я оставляю за вами право подумать пару дней над моим предложением. Мы будем ориентироваться в основном на ваше мнение, согласие или отказ.
— Я высказал вам своё окончательное решение, товарищ Сталин. Не в моих правилах браться за дело, которое может оказаться мне не по плечу. А относиться к поручению ГКО кое-как я не могу. Признаюсь, я слишком дорожу тем доверием, которое вы уже оказали мне, поручив с самого начала возглавить дальнюю авиацию.
— Ну что же. В таком случае пусть этот разговор останется между нами. Самокритично оценивать свои возможности в состоянии далеко не каждый человек. Будем считать вопрос пока решённым, хотя и не так, как того хотелось бы мне.
Доклад Голованова не удовлетворил Верховного. Сталин считал, что двух полков для нанесения сильных ударов по целям в глубоком тылу противника недостаточно. Он так и заявил, что в дальней авиации должно быть не менее пяти классных полков, а лучше всего надо иметь две полнокровных гвардейских дивизии, две сотни боевых машин!
Генерал-лейтенант Голованов осторожно возразил:
— В настоящее время дальняя авиация не располагает такими возможностями, товарищ Сталин. Надо исходить из реальной ситуации.
Верховный знал, какие проблемы имеет в виду командующий АДД, но спросил:
— А какие реальные возможности вы имеете в виду, товарищ Голованов?
— Я имею в виду недостаток боевых машин и вполне подготовленных экипажей для полётов в сложных метеоусловиях. Как вам известно, товарищ Сталин, молодчих и осиповых у нас пока что немного, — взгляды Голованова и Сталина встретились.
— Оба высказанных довода существенны и верны. Их нельзя игнорировать, принимая оперативные решения. Но они носят временный характер. Да, сегодня у нас нехватает боевых самолётов. Кстати, всех типов — истребителей, штурмовиков, бомбардировщиков. Но сорок третий год мы начнем в иной обстановке. Дефицит боевых машин мы сократим, а затем ликвидируем вообще. К тому времени значительно поправиться дело и с летным составом. Так что, к тем лучшим временам надо готовиться уже сегодня, — председатель ГКО повернулся всем корпусом к наркому авиапромышленности, спросил:
— Я правильно говорю, товарищ Шахурин?
— Правильно, товарищ Сталин, — подтвердил нарком авиапромышленности. И тут же добавил: — Максимум к середине следующего года ситуация в производстве боевых машин коренным образом изменится. Фронт перестанет испытывать дефицит самолётов.
— Понятно, — Верховный снова начал ходить взад-вперёд по кабинету, продолжил свое возражение: — Что же касается недостатка опытных экипажей в дальней авиации, то проблему, по-моему, можно решить двумя способами. Если избрать легкий путь, то можно изъять из воздушных армий фронтовой авиации бомбардировочные полки, передать их в АДД и там доводить до соответствующей кондиции. Более трудный и длительный путь заключается в том, чтобы пополнение готовилось непосредственно в дальней авиации. Действующие авиаполки поделить пополам и пополнить их молодежью.
На этот раз Верховный притормозил ход, встал перед командующим ВВС, спросил:
— Как вы считаете, товарищ Новиков, какой из вариантов более приемлем для нас?
— Не из ведомственных интересов, товарищ Сталин, а по делу, я против первого варианта, — ответил Новиков. — Воздушные армии во фронтах только ещё комплектуются, не набрали нужную силу. Если из их состава изъять три-четыре бомбардировочных полка, то в период становления воздушные объединения окажутся обескровленными. Это не в интересах Ставки, ни в чьих интересах. По-моему, дальняя авиация уже в состоянии до конца года подготовить себе пополнение в два полка.
Верховный в раздумье повернулся в сторону командующего АДД:
— А вы что скажете на это, товарищ Голованов?
Сталину импонировали прямые, откровенные ответы молодого растущего генерала. Александр Евгеньевич не стал лукавить и на этот раз:
— Я скажу следующее дело, товарищ Сталин. Объективно, генерал Новиков прав. Если ГВФ поделится с дальней авиацией хотя бы тремя десятками опытных лётчиков, то мы до конца сорок второго сумеем сколотить экипажи для двух полнокровных полков.
— Вот это мужской разговор, — удовлетворённо кивнул Сталин. — С ГВФ мы, пожалуй, легко договоримся... Тогда будем считать этот вопрос окончательно решённым.
Бои вблизи Волги и на Северном Кавказе в первых числах ноября достигли своего апогея. Враг продолжал яростно атаковать, но и наши войска бились насмерть на своих участках, ценою жизни отстаивая каждую пядь родной земли. Все наличные силы фронтовой авиации южных направлений непрерывно штурмовали боевые порядки противника, но не в состоянии были склонить перевес в нашу пользу. Дальняя авиация, исключая 1-ю гвардейскую авиадивизию генерал-майора Юханова, также работала в интересах наземных войск на широком фронте от Воронежа до Сталинграда.
В налёте на Берлин в ночь на 6 ноября участвовали лучшие экипажи
2-го гвардейского авиаполка из состава эскадрилий Героев Советского Союза Молодчего и Осипова. У штурвалов боевых кораблей были асы дальней авиации — Андреев, Гаранин, Гречишкин, Даншин, Краснухин, Несмашный, Полежаев, Соловьёв, Тихонов, Титов, Ширяев и Харитонов.
Доклад начальника Оперативного управления Генштаба Антонова о положении на фронтах 9 ноября получился короче обычного. Верховный предложил остаться после него наркому вооружения Устинову и командующему АДД Голованову. Когда члены Политбюро ЦК, ГКО и Ставки покинули его кабинет, Сталин в привычной манере, остановившись у торца стола, обратился к командующему дальней авиацией:
— Сегодня ночью немец, словно в отместку за наш последний налёт на Берлин, предпринял попытку нанести бомбовый удар по Горькому. Истребители ПВО московской зоны в основном сорвали их намерения, но всё же западный пригород Горького пострадал. Значит, возможны их налёты и на другие наши города, например, на Ковров. Он ближе Горького к фронту. Нам известны аэродромы, с которых авиация немца совершает полёты в наш тыл. Это Витебск, Смоленск, Сеща. Так что, товарищ Голованов, вам следует спланировать в ближайшее время налёты ваших частей на эти аэродромы.
Верховный сделал небольшую паузу и продолжил «основательный монолог»:
— Но это только первый вопрос. Второй вопрос состоит в том, что сейчас, с промерзанием почвы, целесообразно рассредоточить ваши части. Авиаполки, действующие в интересах войск южных направлений, придётся переместить на грунтовые аэродромы. Это намного безопаснее. Как вы смотрите на мои предложения?
— Обе задачи мне понятны, и они решаемы, товарищ Сталин, — не стал возражать командующий АДД. — Что касается грунтовых площадок, то воспользоваться ими до середины декабря вряд ли возможно. Земля ещё недостаточно промерзла.
Верховный сделал характерный жест рукой:
— Вы приступаете к этому делу, конечно, по мере готовности аэродромов. Тут я не устанавливаю никаких жёстких сроков. Но затягивать с этим делом не стоит. Терять самолёты на земле мы не имеем права. У нас их пока что не хватает.
— Ваш приказ, товарищ Сталин, будет выполнен при первой возможности, чётко повторил ещё раз Голованов. — Аэродромы в Ворошиловской и в Монино действительно перегружены и являются заманчивыми целями для авиации противника.
Генерал-лейтенант Голованов нередко поражался «авиационной дотошности» Верховного. Получалось так, что при всей своей загруженности государственными делами, Сталин, оказывалось, ни на один день не выпускал из поля своего внимания и чисто авиационные дела. Он думал не только о повышении эффективности воздушных операций, но и о более высокой живучести бомбардировщиков, совершающих дальние полёты в глубокий тыл противника. В разгар ожесточённого сражения под Сталинградом в середине декабря Верховный вдруг посоветовал командующему АДД переговорить с «товарищем Ильюшиным» на предмет замены 12,7-миллиметровых пулемётов ШКАС более скорострельными крупнокалиберными пулемётами системы Березина.
— Поскольку ваши «Илы», товарищ Голованов, наносят удары в глубоком тылу противника, — сказал Сталин, — бомбят Кёнигсберг, Берлин, Будапешт и летают без сопровождения истребителей, то в борьбе с вражескими истребителями их живучесть повысится, если установить на них, хотя бы по верхним турелям, более скорострельные крупнокалиберные пулемёты. С точки зрения самозащиты это, на мой взгляд, непременно сыграет положительную роль. Что вы скажете по этому поводу?
Командующий АДД уверенно предположил, что Верховный предварительно уже выяснял этот вопрос у кого-то из конструкторов, а теперь решил узнать и его мнение.
— Я скажу вам, товарищ Сталин, следующее дело, — возразил он. — Каких-то серьезных замечаний по части работы пулемётов конструкции Шпитального мне ещё не приходилось слышать. В этом смысле, по авиационной традиции, не стоит вмешиваться в работу системы, которая полностью себя оправдала.
— Техническая мысль, товарищ Голованов, не должна загоняться в угол, — не согласился Верховный. — Она должна развиваться. В настоящее время мы уже имеем возможность практически проверить моё предложение. Надо переоборудовать две-три машины таким образом и проверить возможности пушек конструкции Березина в полигонных условиях, а потом и в бою. Переговорите с товарищем Ильюшиным, что он скажет по этому вопросу. Он человек осторожный, ему вполне можно доверять.
— Хорошо, я переговорю с Главным конструктором, товарищ Сталин. Но тут ведь надо узнать ещё и мнение специалистов по оружейным делам? — заметил Голованов.
— Я поэтому и рекомендую вам переговорить с товарищем Ильюшиным. Он объединяющий конструктор, и ему по положению сподручней утрясти этот вопрос с оружейниками в порядке модернизации своей машины.
Занималось первое утро сорок третьего. Около четырёх ночи в Заварыгин, в штаб Донского фронта позвонил Верховный. Он поздравил находящихся там начальника Генштаба Василевского, начальника артиллерии Воронова, командующего ВВС Новикова с наступившим Новым годом, пожелал быстрейшего завершения операции «Кольцо». Но особые поздравления выпали на долю командующего АДД Голованова. Сталин сообщил ему, что Указы Президиума Верховного Совета СССР на представленную группу личного состава подписаны, и он сердечно поздравляет первого в дальней авиации дважды Героя Советского Союза Молодчего, Героев Советского Союза Андреева, Симонова, Чулкова, Гаранина и Давыдова с присвоением им высоких геройских отличий.
При всей противоречивости сорок второго, о
н породил надежду на скорую блистательную победу на Волге, и Сталин демонстрировал личную стойкость духа.
— Передайте от моего имени, Александр Евгеньевич, своим заслуженным пилотам мои пожелания дальнейших успехов. Их подвиги приближают нашу окончательную победу, — глуховатый голос Верховного звучал тепло, многообещающе.
Огромный объём боевой работы по обеспечению успеха операции «Кольцо» получил высокую оценку Ставки. Верховный поручил Голованову представить к награждению списки отличившихся авиаторов в ходе Сталинградского сражения. Военный совет тщательно обсуждал каждую кандидатуру и нередко поднимал статус награждения. Особенно это касалось представлений к званию «Герой Советского Союза».
В феврале в списке представленных к этому званию в третий раз оказался старший лейтенант Пономаренко. Храбрейший ас 752-го авиаполка к маю сорок второго совершил свыше двухсот тридцати боевых вылетов, попадал в разные фронтовые переделки, но неизменно доставлял изрешечённый Ил на свою базу. Он атаковал аэродромы противника под Оршей, в Сеще и в Карачеве, железнодорожные узлы в Гомеле, Смоленске и Днепропетровске, летал на Кёнигсберг, Берлин и Варшаву. Неоднократно горел в израненном бомбардировщике, дважды был ранен, но, подлечившись на ходу, снова и снова взмывал в воздух, и вёл свою боевую машину в незнакомое пекло.
В мае старший лейтенант Пономаренко после выполнения задания садился в дождь при сильном боковом ветре, сполз с ВПП и повредил три Ила на стоянке. Командир полка отстранил лётчика от полётов и подготовил дело в трибунал. Генерал-полковник Голованов решительно остановил этот процесс... Пономаренко снова летал, совершал подвиги. Майское ЧП вскоре забылось, и в ноябре он был вторично представлен к геройскому званию. На Военном совете АДД опять возникла жаркая дискуссия.
— Такое могло произойти с любым лётчиком, — горячился член Военного совета бригадный комиссар Гурьянов. — Пономаренко был и остаётся лучшим лётчиком части. Число боевых вылетов превысило две сотни. Он и есть настоящий герой!
Но главный барьер оказался в Кремле. Когда командующий АДД положил перед Верховным папку с награждениями, Сталин спросил:
— Тут всё проверено, товарищ Голованов?
— Да, товарищ Сталин, проверено, — подтвердил командующий АДД.
— А старший лейтенант Пономаренко в списке есть?
— Есть, товарищ Сталин. Все кандидатуры поимённо обсуждались на Военном совете, и он был единогласно снова внесён в геройский список.
Верховный раскрыл папку, нашёл в списке фамилию представленного Пономаренко, вычеркнул её, а внизу дописал: «Пономаренко В.В. — орден Ленина».
За первый год боевой работы АДД превратилась в стратегическую единицу Ставки, способную решать крупные оперативные задачи. Её боевой состав был определён в тысячу двести боевых экипажей. Ставилась задача сформировать восемь корпусов, семь отдельных дивизий, открыть школу ночных лётчиков на восемьсот человек. Шестнадцать мастерских для ремонта авиатехники передавались из ВВС в состав дальней авиации. Новосибирская школа лётчиков, 2-я Высшая школа штурманов и Челябинская школа стрелков-бомбардиров также переходили в состав АДД.
Подписывая эти документы, Верховный предупредил командующего АДД:
— Надеюсь, товарищ Голованов, вы не посчитаете реорганизацию АДД законченной?
— Я скажу вам следующее дело, товарищ Сталин, — согласился Голованов. — Нам предстоит упорядочить деятельность тыловых служб. Тут потребуется не два-три месяца. Такую масштабную систему придётся шлифовать длительное время.
Верховный посчитал этот вопрос решённым и круто переменил тему разговора:
— В прошлом году, товарищ Голованов, мы вели с вами разговор о замене крупнокалиберных пулемётов на бомбардировщиках пушками конструкции товарища Березина. Этот вопрос решается вами как-то или не решается?
— Этот вопрос нами решён окончательно, товарищ Сталин.
— И как же он решён, товарищ Голованов?
— Замена пулемётов пушками на Ил-4 признана нецелесообразной. Боезаряд пушки всего пятьдесят снарядов для бомбардировщика совершенно недостаточен, товарищ Сталин. Нашим экипажам в глубоком тылу противника приходится не один раз вступать в бой с истребителями врага, и такой боезапас снизит живучесть наших машин.
— А это решение согласовано с Главным конструктором товарищем Ильюшиным?
— Да, согласовано. Я и передаю вам его решение.
— А разве нельзя в два-три раза увеличить боезапас для авиапушки, товарищ Голованов? — продолжал уточнять детали Верховный.
— Дополнительный боезапас негде размещать, товарищ Сталин, — смело возразил командующий АДД. — Оружейники заявили товарищу Ильюшину и мне, что для них такой вопрос не принципиальный. К тому же воздушные стрелки в частях убедили нас в том, что им удобней работать с пулемётом на верхней турели, чем с пушкой.
— Вот это довод основательный, — согласился Верховный. — Мы тут можем принять и далеко не самое лучшее решение, как это получилось с двухместным штурмовиком, а непосредственные исполнители наверняка не ошибутся в выборе.
Сталин молча сделал несколько «челноков» вдоль кабинета, остановился на традиционном месте у торца стола, продолжил диалог:
— Но вот на штурмовиках пушки Березина показали себя с самой лучшей стороны?
— Правильно, товарищ Сталин, на штурмовиках их применение более эффективно.
— А почему показали более эффективно?
— Там другие цели — менее скоростные и более крупные. И атакует Ил-2, как правило, с бреющего полёта. Имеет место более упрощённая тактика боя.
— Тогда закроем вопрос, товарищ Голованов. Пусть всё останется в нынешнем виде.
В марте сорок третьего и позднее Сталин аргументированно доказывал Голованову, что ГВФ надо быстрее передать в его подчинение: во-первых, для того, чтобы снять с боевых экипажей выполнение транспортных функций; во-вторых, чтобы обновить самолётно-моторный парк ГВФ, поскольку продукция заводов, изготовлявших эту технику, вся направлялась в АДД; в-третьих, из-за того, что сам командующий дальней авиацией достаточно поработал в ГВФ и хорошо знал его специфику. Ко всему прочему он сможет самостоятельно, не обращаясь к высшему руководству, решать все кадровые вопросы. Когда наконец командующий АДД высказал согласие на включение ГВФ в состав дальней авиации, Верховный решительно поддержал это намерение:
— Вот это будет правильно... Побыстрее пришлите ваши соображения.
Поздно вечером 4 июля Верховный принял на ближней даче генерал-полковника Голованова. Заслушав его доклад о работе АДД с начала месяца и подписав оперативные документы, он озабоченно заговорил об оперативной обстановке в полосе Центрального и Воронежского фронтов. Ситуация представлялась ему достаточно сложной, и он передал собеседнику содержание разговора с генералом армии Рокоссовским.
Командующий Центральным фронтом на его прямой вопрос: «Сможет ли он сейчас наступать?» — ответил неуверенно, уклончиво. Для победоносного наступления ему нужны дополнительные силы и средства. Рокоссовский доказывал, что выжидательная тактика с нашей стороны верна. Противник со дня на день обязательно перейдёт в наступление. Он не может бесконечно откладывать его, поскольку транспортных средств в группах армий «Центр» и «Юг« сейчас еле-еле хватает на то, чтобы восполнить текущие расходы войны. Немец не в состоянии находиться «на взводе» длительное время.
— Неужели Рокоссовский в этом случае ошибается? — не то вопросительно, не то с сожалением негромко сказал Верховный, и после минутной паузы многозначительно добавил: — Обождём ещё сутки или двое... Проявим выдержку.
Вечером 3 июля в штабе АДД неожиданно появился контр-адмирал Берг. Начальник связи и радионавигации генерал-майор Байкузов тут же представил его Голованову. Разговор заместителя наркома электропромышленности и командующего АДД затянулся за полночь. «Особый гость» не скрывал заметной озабоченности, спросил:
— Скажите, Александр Евгеньевич, это правда, что ваши части несут возросшие потери по причине использования немцами радиолокационных приборов?
Генерал-полковник Голованов подтвердил эту оперативную информацию:
— Да, Аксель Иванович, вы располагаете достоверными данными. Я ещё не докладывал об этом деле в Ставке, но сложилась именно такая ситуация.
Контр-адмирал Берг вынул из папки документ, протянул Голованову:
— Вот это письмо, Александр Евгеньевич, я направил месяц назад в Госплан, оборонные наркоматы, ГАУ. Великобритания уже более года использует радиолокаторы в борьбе против итальянских кораблей в Средиземном море, а также против немецких подлодок и рейдеров в Атлантике. У нас же радиолокационные установки лишь эпизодически применяются на Черноморском флоте и при проводке караванов союзников на Севере. Вы же видите, что их использование сразу дало преимущества гитлеровцам в воздухе перед нашей дальней авиацией.
— Вы однозначно считаете, Аксель Иванович, развитие радиолокации совершенно безотлагательным делом? — спросил генерал-полковник Голованов.
— Да, совершенно безотлагательным, — уверенно бросил в ответ Берг. — Фактор времени является решающим. Если сейчас высшее руководство страны не примет экстренные меры в этом направлении, то потом долго будем плестись в хвосте событий.
— Ответа на это свое письмо, Аксель Иванович, как я понимаю, вы до сих пор ни из одного из перечисленных органов не получили?
— В том-то и дело, что не получил!
— Значит, вы предлагаете создать спецотдел в Госплане страны, который объединит усилия всех оборонных ведомств и поставит дело на промышленную основу?
— Мне трудно определить, что это должно быть, — отдел Госплана, комитет по радиолокации или наркомат, но надо действовать немедленно, товарищ Голованов.
— Вы намерены, товарищ Берг, пройти тот же путь, что прошлось пройти и мне на пути создания авиации дальнего действия?
Заместитель наркома электропромышленности спросил:
— Что вы имеете в виду, Александр Евгеньевич?
— Нынешняя АДД, Аксель Иванович, по существу, началась не с дивизии комбрига Водопьянова, а с 212-го ДБАП, созданного мною в феврале сорок первого в Смоленске.
— Вот даже как? — искренне удивился контр-адмирал Берг.
— Да, именно так. 1 января сорок первого по инициативе генерала Смушкевича я написал письмо товарищу Сталину. Он принял меня и поручил взяться за организацию такого экспериментального полка, подчинённого с начала войны непосредственно Ставке.
Контр-адмирал Берг тотчас ухватился за спасительную идею:
— Тогда доложите, Александр Евгеньевич, о нашем разговоре товарищу Сталину.
Командующий АДД старался всегда выполнять данные кому-то обещания. Но в следующий день, 4 июля, итоговый доклад маршала Василевского затянулся, а после него Верховный более двух часов решал неотложные артиллерийские вопросы по ГАУ с генерал-полковником Яковлевым и по боеприпасам с наркомом Ванниковым. Вопрос о развитии радиолокации пришлось отложить до следующей встречи.
С первых чисел июля напряжение в Ставке и фронтовом командном звене достигло необычайного накала. Всех мучила неизвестность. Изо дня в день главным оставался вопрос: «Начнёт противник наступление в ближайшие дни или не начнёт?»
Во втором часу ночи 5 июля генерал-полковник Голованов был вызван в Кремль. Верховный находился в кабинете один, встретил командующего АДД вопросом:
— Какие свежие новости готовы сообщить мне, товарищ Голованов? Что показал пленный лётчик по поводу начала операции под Курском?
— Его данные уже устарели, товарищ Сталин. 2 июля комэска гауптман Метнер показал, что наступление полностью подготовлено и начнётся на другой день.
— 3 июля не началось, — ровно заключил Верховный и добавил: — Но сегодня или завтра начнётся. Товарищ Рокоссовский не мог ошибиться. Ставка дала предупреждение в войска. Позднее мы узнаем причины оттяжек наступления немца, но после Сталинграда он ведь не может не наступать. Находясь в обороне, победы не добудешь. Мы должны максимально использовать эту его вынужденную оголтелость. Гитлер наверняка считает, что оставшимися силами он ещё в состоянии переломить ситуацию в свою пользу, перехватить боевую инициативу. Он не может понять, что мы стали уже другими, что сорок первый никогда не повторится. Поражение под Курском окончательно рассорит его с союзниками. Это тоже немаловажный фактор. Прорыв к Днепру окончательно закрепит перелом в войне в нашу пользу. Ваша задача, товарищ Голованов, в ближайшее время заключается в том, чтобы нарастить минимум вдвое удары по аэродромам немца вблизи Курской дуги, помочь фронтовой авиации завоевать господство в воздухе.
Эта задача была для командующего АДД очевидной. Меры в этом направлении им были приняты. Когда Верховный умолк, он изменил тему разговора:
— Я не докладывал вам, товарищ Сталин, пока сам не разобрался в чём дело. Но в последние два месяца возросли наши потери в составе ночных бомбардировщиков.
Верховный остановился, повернулся к собеседнику:
— Так в чем же дело, товарищ Голованов?.. Расскажите.
— Я должен сказать вам следующее дело, товарищ Сталин. Противник оснастил истребители ПВО радиолокационными приборами. С их помощью немцы быстро обнаруживают в ночном небе наши самолёты, а наши стрелки обнаруживают противника только тогда, когда «мессеры» открывают огонь на поражение.
— И как вы намерены противодействовать немцу, товарищ Голованов?
— Кое-что мы уже применяем, товарищ Сталин.
— Что же конкретно... Поделитесь.
— Для начала я распорядился, чтобы наши самолёты перелетали линию фронта на малых высотах и по разным маршрутам. Кроме того, мы снабжаем все машины лентами фольги, которые периодически выбрасываются по маршруту и в районе цели.
— Вы считаете такие тактические приёмы достаточными, товарищ Голованов?
— Нет, не считаю, товарищ Сталин. Достаточные меры предлагает академик Берг. На днях я встречался с ним и убедился, что им разрабатываются исключительно актуальные меры. Суть его новшеств изложена в этом письме, товарищ Сталин, — командующий АДД протянул Верховному тот самый «важнейший документ», который заместитель наркома электропромышленности вручил ему накануне.
Верховный быстро прочитал письмо, уточнил:
— Предлагается создать Комитет по радиолокации... Вы с этим согласны?
— Я считаю, что для начала надо создать Совет по этой проблеме. Товарищ Берг должен обязательно занять в нём руководящее положение...
Настойчивый телефонный звонок прервал диалог Сталина и Голованова. Верховный поднял трубку. Звонил генерал армии Рокоссовский. Верховный молча выслушал его доклад, поблагодарил за информацию, опустил трубку на рычаг быстрее обычного, повернулся к командующему АДД:
— Вот видите, товарищ Голованов, командующий Центральным фронтом снова оказался прав. Немец перешёл-таки в наступление. У Рокоссовского сейчас находится товарищ Жуков. И вы отправляйтесь на Курскую дугу, помогайте им там. Начавшееся сражение у Орла и Белгорода предстоит жестокое. О том, что вы вылетаете в Уколово, я сам сообщу товарищу Жукову. Желаю успеха.
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 3 августа о присвоении генерал-полковнику Голованову очередного воинского звания «маршал авиации» явился для командующего АДД полной неожиданностью. Он не сомневался, что инициатива этого шага принадлежала Верховному. Но Сталина не было в этот день в Москве. Он находился на Западном фронте, в районе Юхнова. Верховный возвратился в Ставку только поздно вечером 5 августа после посещения ещё и Калининского фронта. Ближе к полуночи он пригласил командующего АДД в Кремль, тепло поздравил с повышением.
Около полудня 29 октября в штаб АДД приехал начальник медицинской службы Красной Армии генерал-полковник Смирнов. Он привёз короткое обращение нескольких командующих фронтами в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой наградить Верховного Главнокомандующего орденом Суворова 1-й степени. Когда ходатай выложил на стол само обращение, маршал Голованов резонно возразил:
— А почему именно я, Ефим Иванович, непосредственно подчинённый Верховному, должен первым подписывать такой ответственный документ?
Генерал-полковник Смирнов объяснил ситуацию:
— Понимаете, Александр Евгеньевич, я сейчас выполняю поручение командующих Белорусским и 2-м Украинским фронтами. Дело в том, что товарищ Сталин категорически отказался принимать эту награду по Указу Президиума, заметив, что тут должно быть чьё-то очень уважаемое ходатайство. Вот генералы Рокоссовский и Конев решили выступить главными инициаторами такого именно ходатайства.
Командующий АДД повторил возражение:
— Но под обращением, Ефим Иванович, ещё нет подписей Рокоссовского и Конева. Почему именно я должен подписать его самым первым?
— А это предложение Константина Константиновича Рокоссовского. Вы чаще других контактируете с товарищем Сталиным, и это обстоятельство он посчитал достаточно весомым аргументом, чтобы начать список подписантов с маршала Голованова.
Отступать стало некуда, и Голованов поставил свою подпись под документом.
Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Верховного Главнокомандующего Красной Армии, председателя ГКО И.В.Сталина орденом Суворова 1-й степени от 3 ноября звучал более чем лаконично: «За правильное руководство операциями Красной Армии в Великой Отечественной войне против немецких захватчиков и достигнутые успехи...»
Маршал Голованов надолго запомнил этот разговор в главном кабинете страны в середине декабря сорок третьего. Верховный Главнокомандующий наклонился над разложенной на столе «личной оперативкой», негромко спросил:
— Летом Красная Армия может наступать практически по всему фронту. Но остаётся загадкой Карелия. Скажите, товарищ Голованов, мы сможем в ближайшее время только силами дальней авиации вывести из войны Финляндию?
Хотя командующий АДД не был готов с ходу ответить на этот непростой вопрос, он всё же высказал авторитетное предположение:
— Если и не сможем вывести гитлеровского союзника наверняка, то повлиять на принятие такого решения в состоянии, товарищ Сталин.
— Так это и имеется в виду, — подтвердил Верховный. — Решение будет приниматься в дальнейшем на переговорах, важно побудить финнов к этому шагу.
В последних словах Сталина чувствовались какие-то колебания. Эта тайна частично приоткрылась для маршала Голованова тут же. В рассудительном тоне он сказал:
— В финском народе издавна воспитаны прочные традиции патриотизма, стойкости, трудолюбия. Таков и финский солдат. Но профашистское правительство страны идёт против народной воли. Чтобы отстранить его от власти, ликвидировать военную угрозу на северном крыле советско-германского фронта, мы вынуждены нанести ущерб всему финскому народу, обречь его на неизбежные, напрасные жертвы.
Верховный сделал два «челнока» по кабинету и только потом озадачил Голованова:
— Одновременно с поддержкой наступления войск Ленинградского фронта вы должны подготовить серию ударов по военно-промышленным объектам Финляндии. АДД нанесёт их по порту и железнодорожному узлу Хельсинки. От ударов непосредственно по городу следует пока воздержаться. В первый налёт надо направить сотни три самолётов, а при дальнейшей надобности наращивать их количество. Знать о предстоящей операции до момента её проведения никто не должен. Если надобность в ней возникнет, то я лично позвоню вам. Это и станет программой действий АДД на ближайшие два-три месяца...
Вечером 6 февраля в Ленинград позвонил Верховный и приказал командующему АДД приступить к реализации согласованного ранее плана по выводу из войны Финляндии. В ночь на 7 февраля двести восемьдесят Илов и Б-25 нанесли бомбовые удары по железнодорожному узлу и портовым сооружениям Хельсинки, а также по военным заводам и армейским складам в предместьях финской столицы.
На другой день маршал Голованов позвонил в Ставку, доложил результаты налёта на Хельсинки. Верховный выслушал доклад и приказал повторить бомбовый удар по финской столице такого же масштаба в ближайшее время.
Финская сторона как бы затаилась, ушла в небытие. Молчание её продолжалось ровно неделю. В ночь на 16 февраля по приказу Верховного по району Хельсинки отбомбилось триста восемь машин дальней авиации. Эффект получился ещё более значительный. Во второй половине того же дня в Стокгольме состоялась неофициальная встреча Коллонтай и Паассикиви. Представитель Финляндии получил из рук посла Советского Союза письменные условия перемирия из пяти пунктов.
Паассикиви было заявлено, что если правительство Финляндии примет эти условия, то Советское правительство готово немедленно начать переговоры в Москве с его представителями о заключении конкретного соглашения.
На этот раз молчание финской стороны затянулось на десять суток. Утром 26 февраля в Ленинград вновь позвонил Верховный и приказал командующему АДД нанести третий предупредительный удар по району Хельсинки. В нём участвовало на этот раз триста пятьдесят бомбардировщиков. Железнодорожный узел, морской порт, предместья финской столицы оказались в развалинах.
Вечером 28 февраля Коллонтай получила уведомление от Паассикиви о том, что правительство Финляндии готово начать мирные переговоры с правительством Советского Союза.
Утреннее радиосообщение 20 августа сорок четвёртого застало командующего АДД врасплох... Пришлось принимать поздравления. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено очередное воинское звание «Главный маршал авиации». Получилось это повышение и приятным, и неожиданным.
В прошлые годы получалось так, что Верховный накануне обязательно звонил «поощряемому» по телефону и спрашивал о том, как он отнесётся к такому повышению. А тут без всяких предварительных уведомлений последовало самое «верхнее» в авиации повышение.
Вечером 20 августа, когда уже завершалась грандиозная наступательная операция «Багратион» и весь советско-германский фронт находился в непрерывном западном устремлении, Верховный чествовал на ближней даче командующего АДД:
— Теперь у нас два Главных маршала в авиации. Это, конечно, правильно, — пожимая руку юбиляру, сказал Сталин. — Дальняя авиация в течение всей войны вносит большой вклад в победы наших фронтов на земле... Я правильно говорю, товарищ Голованов?
— Если в моём лице вы чествуете многотысячный состав всей дальней авиации, товарищ Сталин, то, конечно, правильно, — возразил «второй Главный маршал».
— Конечно, всю дальнюю авиацию, — подтвердил Верховный. — С её помощью уже решаются важные политические задачи. С Финляндией и Румынией мы разделались. На очереди Болгария, Венгрия, Чехословакия и Югославия. Они тоже должны быть вырваны из числа сателлитов немца. Это наши ближайшие задачи.
Обозначив перед командующим АДД общую перспективу действий, Верховный набил табаком трубку, раскурил её, посмотрел на собеседника, сказал:
— Это наш перспективный план действий. Как считаете, с какой страны надо начинать, Александр Евгеньевич?
— Вот об этом я хотел спросить вас, товарищ Сталин, — Голованов нередко оказывался в таком положении, когда ему приходилось обращаться к Верховному с просьбой озадачить его конкретней. — Я ведь не знаю точных стратегических планов Ставки.
— Начинать будем с Венгрии. Там 2-й Украинский фронт товарища Малиновского начинает Дебреценскую операцию, и дальней авиации предстоит много боевой работы. Первым делом надо нанести удары по пяти приграничным точкам, через которые питаются войска группы армий «Юг«. Запишите их, товарищ Голованов.
Верховный достал из внутреннего кармана свою личную «оперативку» и продиктовал название объектов:
— Кишварда, Ньиредьхаза, Пюшпенлазань, Кишкунфеледьхаза и Бекешчаба.
Командующий АДД вгляделся в «оперативку», надеясь запомнить названные Верховным объекты. Сталин особо предупредил:
— Вы опять не записываете мои указания? Постарайтесь, пожалуйста, не позабыть и не перепутайте порядок целей.
— До сих пор никаких ошибок не случалось, товарищ Сталин, — возразил командующий дальней авиацией. — Постараюсь и теперь точно выполнить ваши указания.
— О сроках нанесения ударов я позднее сообщу вам отдельно. Всего хорошего, — закончил аудиенцию Верховный.
Январь сорок пятого начинался бурно для многих, но не для... командующего 18-й воздушной армией. В первый день победного года Главный маршал авиации Голованов приехал в свой штаб и в отсутствие подчинённых более часа просидел неподвижно, один на один со своими нелёгкими думами о происшедшем. Очень не хотелось упрекать себя в том, что осталось позади, но являлось очевидно неправильным. Всё же совершилось оно в интересах общего дела, в интересах грядущей победы.
Решение ГКО от 6 декабря сорок четвёртого о расформировании АДД, конечно, верное. Оно принято по его личной просьбе. Но неприятный осадок всё-таки остался. Теперь Голованову было совершенно ясно, что не стоило соглашаться с Верховным о включении Гражданского воздушного флота в состав дальней авиации в сорок третьем и тем более с подчинением ему полгода назад воздушно-десантных войск. Непомерные перегрузки снова выбили командующего АДД из колеи и надолго уложили на больничную койку. Гораздо полезнее было бы возглавить всю боевую авиацию, как предлагал Сталин в феврале сорок третьего.
Вечером 3 января командарму 18-й воздушной позвонил Верховный, спросил:
— Как ваше здоровье, Александр Евгеньевич?
Главный маршал Голованов ответил:
— Чувствую себя пилотом, который посадил подбитую машину на нейтральной полосе и лишён возможности связаться со своим командным пунктом, товарищ Сталин.
Верховный сразу почувствовал упадническое настроение подчинённого, которого хорошо изучил за четыре года знакомства, искренне подбодрил:
— Не переживайте, товарищ Голованов, поправляйте здоровье, а работы у вас вполне достаточно. Без большого дела вы пропадёте, а с армией и болея справитесь. Я уверен, что при меньшей нагрузке вы вполне сумеете поправить здоровье.
— Это покажет только время, товарищ Сталин, — возразил командарм 18-й воздушной.
— Вы уже договорились с Главкомом ВВС Новиковым о порядке взаимодействия на ближайшее время? — поставил следующий вопрос Верховный.
— Только в общих чертах, товарищ Сталин, — откровенно признался бывший командующий АДД. — Наш штаб успешно взаимодействовал с командующими воздушных армий по месту их дислокации на фронтах, а вот наладить такое взаимодействие с Главным штабом ВВС не всегда удавалось. Теперь, оказывается, Главком ВВС просто не ждал нас под своё крыло. И вот на этой почве получается...
— На этой почве никаких недоразумений не должно быть, — Верховный прервал собеседника на полуслове. — Я распоряжусь в адрес товарища Новикова, что 18-я воздушная армия будет действовать пока по старой схеме, по своим отдельным планам.
— Как это будет выглядеть практически, товарищ Сталин? — Голованов был уверен, что Верховным продуман этот вопрос до конца. В противном случае он бы так не ответил.
— Очень просто, Александр Евгеньевич. Оперативные планы 18-й воздушной армии будут и впредь утверждаться Ставкой. Имейте, пожалуйста, это в виду.
— Хорошо. Спасибо, товарищ Сталин. Мне так удобней.
Перед тем как закончить разговор, Верховный задал традиционный вопрос:
— Какие у вас личные военные планы на ближайшее время, товарищ Голованов?
Командарм 18-й воздушной ответил:
— На следующей неделе я вылетаю на свой передовой командный пункт в Бресте, товарищ Сталин, чтобы оказать Белорусским фронтам возможно большую помощь в заключительных операциях войны. Я считаю это своим первейшим долгом.
Верховный не раздумывая одобрил это его намерение:
— Принято правильное решение. Но не забывайте, товарищ Голованов, что связь со Ставкой остаётся у вас прямой. Я буду и впредь ждать ваших докладов об обстановке и предложений. Всего хорошего, Александр Евгеньевич.
Этим напутствием Сталин дал понять командарму 18-й воздушной, что продолжает всецело доверять ему и в любое время путь в Ставку для него продолжает быть открытым.
Перед началом Берлинской операции Верховный позвонил командарму 18-й воздушной в Брест около полуночи, приказал:
— Товарищ Голованов, в полосах наступления 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов надо пройти бомбовым катком до самых предместий столицы немца. Потоки беженцев на дорогах не бомбить. Люди напуганы геббельсовской пропагандой о зверствах русских:,вот они и бегут вглубь страны. Но скоро им станет некуда бежать. Наши подвижные войска их остановят и повернут обратно. Верфи в Штеттине, товарищ Голованов, тоже не бомбить. Я поручил разобраться с ними товарищу Кузнецову.
Примечательна ещё одна личностная деталь в биографии бывшего командующего АДД. Ни у одного офицера Красной Армии не получился в годы Великой Отечественной войны таким крутым боевой путь восхождения, как у Александра Евгеньевича Голованова. 22 июня 1941 года он встретил в чине подполковника, а в августе 1944 года удостоился звания «Главный маршал авиации».
Похоже, ирония судьбы не позволила этому выдающемуся военачальнику быть удостоенным высокого звания «Герой Советского Союза» хотя бы единожды. Кстати, за участие в организации авиационного наступления в Берлинской операции Голованов был включён в список на получение этого звания. Но заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Жуков вычеркнул Александра Евгеньевича из этого списка. Георгий Константинович, хорошо знавший о заслугах командующего АДД перед Родиной, посчитал, что слишком много набиралось в нём более достойных претендентов.



Главный маршал авиации
А.Е. Голованов.

Первый бомбовый удар по Берлину в ночь с 7 на 8 августа 1941 года с острова Сааремаа нанесла авиагруппа под командованием полковника Е. Преображенского.
На снимке: перед вылетом на Берлин.

Анатолий АЛЕКСАНДРОВ