Наше теленачальство ко Дню защитника отечества или, быть может, в рамках какого-нибудь очередного нацпроекта показало нам героическую эпопею «Ленинград». Что и говорить, патриотическое воспитание у нас хромает, да только помогут ли подобные киношедевры нам полюбить родину?
Первое, что бросается в глаза: герои фильма (даже русские артисты) шевелят губами на английском, а затем поверх изображения ложится озвучание на русском. Понятно, что рынок правит миром и все на продажу, фильм готовится к зарубежному кинопрокату. Но мы все еще помним, на каком языке говорил пулеметчик из Брестской крепости, матрос из осажденного Севастополя, водитель с Дороги жизни и танкист у стен Рейхстага. На русском, не на английском, эстонском или турецком. Ради уважения к ветеранам, живым и павшим, и к жителям великой страны кинодельцам из фирмы «Ленинград продакшн» стоило бы снять фильм на родном языке. И ради успешных продаж тоже. Учились бы хоть у наших заокеанских партнеров. И Рембо, и Терминатор, и Микки Маус говорят на языке их создателей, а уж потом режиссеры дубляжа вкладывают в их уста слова всех народов. Не думаю, что можно завоевать западный рынок на ломаном английском.
Всё действие фильма разворачивается вокруг немыслимой даже в условиях военной неразберихи одиссеи английской журналистки Кейт и ее окружения (с которым она в реальной жизни не могла бы встретиться) — генералов НКВД и сержанта милиции.
А ведь ещё многое можно было бы показать. Печальную колонну коммунистов, красноармейцев и евреев, которую провели конвоиры СС по только что занятому «цивилизованными европейцами» Царскому Селу к траншеям на окраине знаменитого парка. Отчаянную схватку рабочих батальонов с гитлеровцами на Пулковских высотах, не позволивших врагу продвинуться ни на метр. Погибший в страшном ночном бою десант моряков в Стрельне. Черную ленту крыс и мышей, которые, повинуясь какому-то неведомому предчувствию, прошествовали по улицам города в сторону окраин в последние часы перед полным окружением. Стоящих на коленях на берегу Ладожского озера жителей, на глазах которых бомбардировщиками были пущены на дно только что отошедшие от пристани в сторону большой земли транспорты с ленинградскими детьми. Голодных стариков-ученых, сохранявших в институте растениеводства элитные семена для будущих садоводов (знали бы они, что некачественные, зараженные всяческими болезнями, генетически модифицированные продукты нам будут доставлять с мировых задворков). Диверсантов, пускавших в стороны мостов сигнальные ракеты «зеленые цепочки», и школьников, помогавших милиционерам обезвредить вражеских агентов.
Удивительна общая обстановка в осажденном городе, которая видится создателям фильма. Верхом пошлости и антиисторизма является экранный облик Андрея Александровича Жданова. Спору нет, Жданов являлся, как принято говорить, продуктом своей эпохи, с негативными чертами номенклатурщика. Но он не был идиотом, хамом и драчуном, как показали киношники. Второе лицо в партии, Жданов был послан Сталиным в Ленинград сразу после убийства Кирова. На нового руководителя была возложена архиважная задача организации жизни в самом оппозиционном Сталину городе, осуществления политики невиданного экономического перевооружения предприятий города, развития культурной и научной жизни. Член военного совета Ленинградского военного округа, Жданов внес важный вклад в военное строительство, которое способствовало разгрому Финляндии, а также яростному сопротивлению нацистам на всем протяжении блокады. Эту роль признал и Г.К.Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления».
Сталинский «смотрящий», опытнейший аппаратчик, один из немногих интеллигентов в правительстве, Жданов просто не мог вести себя так, как показано в фильме. Особенно отвратительна гнусность о ждановских застольях. В фильме эта выдумка утрируется еще и тем, что «вождь» объедается один, в присутствии других голодных руководителей. Делится он конфетами (по-детски) только с американскими журналистами. Впрочем, стол его и в фильме на удивление скуден: борщ, бутылка водки и нарезанные помидоры (последние в ноябрьском северном городе достать не представлялось возможным, контрактов с Египтом и Марокко тогда не было). А вот в нынешней Рублёвке на столах... Однако хватит! Не хочется даже думать о мерзостях, говоря о человеке, который девятьсот дней был под бомбёжками вместе с горожанами, пережил сердечный приступ и умер вскоре после блокады.
Но... не надо было критиковать Зощенко... такого «образованцы» не прощают.
Опереточным, жалким выглядит ждановское окружение — суетящийся и постоянно рассыпающий бумажки уполномоченый Государственного комитета обороны Д.В.Павлов, руководитель НКВД Малинин, зябнущий ночи напролет, как пушкинский Герман под окнами актриски... Если уж говорить о руководителях ленинградских спецслужб, следовало бы вспомнить Павла Тихоновича Куприна, остановившего маховик необоснованных репрессий (при нем число вынесенных смертных приговоров было снижено в 300 (!) раз), немало сделавшего для подготовки к войне и погибшего в сбитом над Ладогой самолете в 1942-м, или Петра Николаевича Кубаткина, руководившего ленинградским УНКВД с августа 1941-го и до конца войны. По непредвзятому мнению историка спецслужб, Кубаткин «слыл волевым, авторитетным, жестким руководителем, грамотным контрразведчиком и разведчиком. Именно такой руководитель и должен был возглавить работу питерских чекистов во время войны». Он ночи напролет формировал новые отделы в УНКВД, привлекая лучших специалистов-контрразведчиков, отправлял разведгруппы в тыл врага со спецзаданиями, расследовал и привлекал к ответственности ежовских палачей.
Петр Николаевич, также как и Жданов, был представителем «русской партии» в КПСС, ратовавшей за право создания партийной организации в РСФСР. За оппозиционные настроения он был расстрелян по «ленинградскому делу». Но правота оппозиционеров раскрылась в конце 80-х, когда партийные бонзы союзных республик возглавили националистические движения, дискредитировав социалистическую идею в глазах россиян.
В городе нет главного действующего лица — коренастого человека в долгополой шинели, отдававшего четкие приказы, мысленно передвигавшего по карте дивизии и полки. Его восхищенно встречали солдаты на передовой, как единственную надежду провожали взглядом его машину старики в очередях, в его присутствии трепетно смолкали работники Смольного, ловя каждое его слово. В фильме нет Георгия Константиновича Жукова.
Как и принято в современном кинематографе, в осажденном городе никто не работает и не воюет. Даже не упоминаются многочисленные попытки деблокировать город зимой 1941—1942 года. Не стоят у станков рабочие «Электросилы» и Обуховского завода. Не выходят из цехов Кировского завода (находившегося на линии фронта, невиданный случай в мировой практике) отремонтированные танки. Молчат батареи Кронштадта и Ораниенбаума. Но воспитанным на гламуре киношникам и в голову не приходит, что победа далась тяжким, бескорыстным и самоотверженным трудом рабочих и солдат Ленинграда. Единственным функционирующим учреждением является оперетка (показанная наивно и утрированно), звезды которой собирают немецкие листовки и пытаются перейти линию фронта и сдаться в плен. Жители города представлены бомжеватыми уголовниками и мародерами. В лучшем случае они открыто спекулируют, в худшем — устраивают потасовки с милицией или громят магазины, напоминая скорее бандитов парижских предместий (города, сдавшегося нацистам без боя за год до описываемых событий).
По пустым улицам города как угорелые носятся сержант милиции Цветкова и английская журналистка Кейт — «спасители отечества». Ведь именно их смекалка и спасла город. В этом самая главная проблема фильма. Не русский солдат, не советский патриотизм, не полководческий гений Жукова и Говорова спасли Ленинград, а слепой случай. И орудия этого слепого случая самые сомнительные — английские журналисты, придурковатый рыбак-финн, ученый немец Краузе. Никто лучше них не знает, что делать, как воевать, как спасать город! Для полной картины не хватает власовца с его тонкими душевными переживаниями (правда, есть такой «патриот» — престарелый белогвардейский генерал-эмигрант).
В фильме немало и всяких мелких нестыковок. Начальник отделения милиции, упорно называемый на протяжении всего сериала капитаном, но судя по двум «шпалам» в петлицах — именно майор. Или оживленная барахолка между колоннами Казанского собора, что на Невском. Спору нет, в послевоенное время в городе (километрах в десяти от Казанского собора) был крупный блошиный рынок, а в начале 90-х горе-реформаторы превратили улицы нашего города в одну большую торговую зону. Но ни тогда, ни сейчас жители не торговали на ступенях главного храма Северной столицы. Или попытка Кейт пробиться в Смольный. Битый час она штурмует знаменитую ограду, затем столько же ее пытается оттащить сержант Цветкова. Охраны за исключением пьяного небритого милиционера не наблюдается. Вообще у входа в Смольный (залитого лужами, что противоречит постоянно упоминаемому в фильме жестокому морозу) царят вседозволенность и анархия. Именно от главного подъезда громадная и пестрая толпа беженцев уезжает в эвакуацию!
Впрочем, в фильме много реалистичных кадров. Заиндевелые и выхоложенные троллейбусы, разбитые и обледенелые дороги, разрушающиеся здания окраин исторической застройки — это мой современный Ленинград—Петербург. И артисты массовок, одинаково напоминающие и голодающих жителей блокадного Ленинграда, и современную армию бомжей и рыскающих по помойкам пенсионеров «культурной столицы».
Апофеозом является финальная сцена, когда в снежную даль по Дороге жизни уходят полуторки с ящиками и бочками, на которых по-английски написано «Тушёнка Свифта» и «Бензин». Теперь у защитников города помимо бесстрашной английской журналистки есть и западная гуманитарная помощь. Теперь уж город точно спасен!