Я не литературовед и потому не возьмусь раскрывать глубины художественного творчества Валентина Распутина. Но вот что он как русский человек, как русский писатель значит для России, для меня лично, — об этом я хочу сказать.
Валентин Григорьевич открыл для меня (а таких, как я, много) русскую крестьянскую Россию, без которой ничего в России не понять — ни её страстотерпной судьбы, ни её молчаливого величия, ни её Победы в сорок пятом, ни того, почему в неё нельзя не верить. Все мы от крестьянских корней, о чём в советское время я, как и многие интеллигенты, не задумывался. Когда говорю об этом (теперь говорю и пишу часто), имею в виду не социальное происхождение каждого из нас, а нашу культуру, духовность. Я открыл для себя Распутина не как писателя-«деревенщика», а как человека, по отношению к которому чувствовал себя духовным подростком. А было мне уже за сорок. Он как будто взял меня за руку, подвёл к таинственному незнаемому — дальше иди сам, всё запомни и всё прочувствуй.
Пишу, ничего не преувеличивая в своём первом восприятии повестей и рассказов Валентина Распутина. Мир русской деревни в «Прощании с Матёрой» стал для меня открытием, суть которого я скорее почувствовал, чем осознал. Признаюсь, я не был готов к тому, что старая русская крестьянка — главная героиня повести окажется неизмеримо духовнее, мудрее и нравственнее меня, немало, как мне казалось, повидавшего в жизни интеллигента в первом поколении.
Для Дарьи Пинигиной Матёра — остров-деревня, должная уйти под воду по решению свыше, — это всё равно что Вселенная, Земля русская, родной для неё и самый дорогой человек. Комок в горле, когда читаешь и перечитываешь сцену прощания Дарьи со своей избой. Она обряжает её, будто это проводы в последний путь любимого человека. Будто избе без «чистой рубахи» тоже никак нельзя. Читаешь, перечитываешь и приходит на ум: память о прошлом — не живая ли это совесть? Да, оно так и есть. Память, нравственно, духовно прочувствованная, — это наша совесть. И нет в том совести, в ком высохла, убита память о прошлом. Не тогда эти мысли пришли ко мне, когда первый раз читал «Прощание с Матёрой», а в наши дни, когда перечитывал повести В.Распутина. Не приняла бы, отвергла бы Дарья Пинигина глумление над советским прошлым — оно было и её прошлым. Я говорю о Дарье как о реальном человеке. Всё, что написал Валентин Распутин, воспринимается как реальность, в чём удивительное свойство его слова — никакого умственного извлечения из себя, всё просто, вроде бы обыденно, чуть ли не осязаемо, и в неторопливой повседневности раскрывается драма жизни. В ней появляется нравственный свет и сразу становится видно, что за человек — герой повествования. Не знаю, как другие, а я, читая Распутина, всё время слышу его авторский голос. Он для меня и есть герой повествования — человек чистой совести.
Великий художник потому и велик, что он предчувствует драму и трагедию народа задолго до того, как они произойдут. Думаю, что Валентин Распутин писал и пишет о русской деревне не только потому, что у неё нелёгкая судьба, а потому прежде всего, что она праматерь России, родник нашей духовной культуры. Что будет с нами, если иссякнет, высохнет родник? В отрыве от корней русской духовности — крестьянской культуры видел писатель в далёкие теперь от нас семидесятые-восьмидесятые годы прошедшего века назревающую драму громадной страны. И нет у него тоски по крестьянской России, а есть тревога: как бы не утратить то, что должно быть вечным — любовь к земле, к родному дому, к миру людей, с которыми связала тебя судьба на всю жизнь. Валентин Распутин представляет нам этот русский крестьянский мир с вечными вопросами человека: зачем и для чего прожита жизнь и куда она денется после смерти; кто знает правду о человеке; где ты был, человек, когда назначили тебе судьбу; зачем с ней согласился? Эти вопросы задаёт себе старуха Анна из «Последнего срока», старая Дарья из «Прощания с Матёрой», молодая Настёна («Живи и помни»). Простые деревенские женщины, а вопросы-то у них какие? Вселенские! И нет на них прямых ответов. Валентин Распутин — нравственный писатель без тени морализаторства. Читаешь его, и беспокоится совесть: а ты-то думал, что знаешь русский народ. Ничего ты не знаешь; он куда богаче и сложнее твоих умозрительных представлений о нём.
Распутин обладает даром пронзительного повествования. Эта пронзительность поразила меня в раскрытии им темы предательства.
Андрей Гуськов («Живи и помни») дезертировал: сошёл с поезда, что вёз его на войну. Воевал он не лучше, но и не хуже других. Тайком вернулся в родную деревню и решил переждать войну. Началась его тайная от людей жизнь, о которой никто не знал — для всех в деревне он был на фронте. Лишь жене Настёне он открылся, и она одна делила с ним его предательскую судьбу. Распутин высвечивает нам жизнь Гуськова вне людей до обыденных деталей. Вроде и мужик-то нормальный: любит жену, радуется природе, свежему хлебу. Не будь войны, наверное, хорошим бы человеком был.
Предателями не рождаются, а становятся, когда мельчает душа, да так мельчает, что нет уже совести, стыда перед людьми. А внешне, в обыденной жизни, предатель похож на других нормальных людей. Об этом думаешь, когда смотришь на предавших нас в наше тяжёлое время. Не о тех предателях веду речь что у всех на слуху — Горбачёв, Ельцин и подобные, а о тех, кто рядом, среди нас живёт. Ведь живут же обычной жизнью, как будто никому зла не причинили. Готовы даже в чём-то и помочь, если попросишь. Но живи и помни: единожды предавшие ещё не раз предадут. Не живут они, а пережидают жизнь, как Гуськов пережидал войну. И ведь переждал... А Настёна лишила себя жизни. Нет, с предателем нельзя обходиться по-человечески, по-доброму: он — видимость человека, но не человек. Это мои выводы по прочтении «Живи и помни». Никого из своих героев, даже беспутных и слабых, Распутин не приговаривает, предателя — приговаривает.
С перестроечного лихолетья он взялся за исполнение ответственнейшей роли народного публициста: это всегда трудно — обращаться к людям с прямой речью, говорить правду, когда общественное сознание находится в жесточайшем кризисе. Мало кому верят. Распутину верят всегда. Почему? В его выступлениях нет агрессивности, мельтешения, модной суеты, ложной многозначительности. Но всегда есть непреходяще ценное, вечное.
Когда в 1988 году кипели страсти в полемике между «консерваторами» и «демократами», Валентин Григорьевич говорил («Литературная газета», 16.01.1988 г.): «Жить по совести — это значит быть личностью духовной, поступки которой соотносились бы с вечным, передающимся из поколения в поколение представлением о назначении человека». Кто тогда вспоминал о совести? — Не до того было: перестройка! Не до вечного».
Далее: «Народ всегда объединяла и одухотворяла забота о земле как месте рождения, пропитания и вечности. Ослабла эта забота — ослабли связи внутри народа». Опять о вечном, а громадное большинство думало о текущем: кто кого — Горбачёв Ельцина или Ельцин Горбачёва? Валентин Григорьевич продолжает говорить о вечном, ибо в нём та правда жизни, что наполняет её смыслом — для чего живем? Когда читаешь его выступления, то чувствуешь боль и страдание великого писателя, видишь лицо крестьянского мудреца и свет, исходящий от его слова.
В иудино время, которое мы переживаем, расплодилось невероятное множество «великих», свободных от совести и чести. Он пройдут. История смахнёт их как паутину. Люди ищут и находят духовную опору у хранителей и носителей вечности в великом русском слове — у Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, у Шолохова и Распутина.
Валентин Распутин для России — это её страдающая душа и беспокойная совесть, её права и вера, её слово в современном мире. Высоко сказано? В самый раз для русского человека, не ищущего себе славы, но снискавшего её для Отечества.