1
В окошечке свет горит, не спит моя хорошая. Захожу без стука. Парам-тарам! На то оно и утро…
Как попал я в это село? Да уже и не помню толком. Ни родни у меня в этой глухомани, ни дел никаких не было. Журналистом я был – давно уже, в какой-то прошлой своей жизни. Однажды приехал по работе, походил по селу. Троицкое очень красиво какой-то древней, не внешней красотой. Дорога к нему идет через лес. Лес с одной стороны, лес с другой. Три прудика. Вдоль улицы, прямо на задворках домов, течет крохотная речушка Орля, где приезжающие на лето к бабулькам внучата ловят настоящую рыбку с архаичными для нашего уха названиями: судак, голавль…
Поразил меня Троицкий храм. Уязвил в самое сердце. Огромный, искалеченный. Выбиты стекла, крестов нет, кровля полуразрушена, на алтаре растут вполне взрослые деревья. Никогда я особой религиозностью не отличался, но тут вдруг сдавило сердце ощущение вины. Ну как это? Ну почему это? Да разве ж можно с храмами, с Россией так? Уезжал я из Троицкого каким-то другим.
Вскоре, получив благословение бывшего Пензенского владыки Серафима, я приехал, чтобы попытаться восстановить эту церковь – без денег, без каких-то представлений, с чего начать. Первый встреченный человек, мужик лет тридцати, уставился на меня пьяным взглядом и спросил: «Ты кто?» «Человек», – ответил я. «А чего тебе тут надо?» – «Надо мне вон ту крепость реставрировать». Он подумал и сказал: «А мы не дадим наших бабок обирать». «А мы вас и не спросим», – ответил я, отодвинул его с дороги и пошел к храму. Моложе я тогда был на десять лет, наглее.
Перед въездом в село на постаменте стоит огромный гранитный камень с высеченной надписью : «Село Троицкое основано в 1714 году». Еще полвека после того, как тут уже было основано поселение, по территории будущего Вашингтона бегали бизоны. Скоро на камне надо будет добавить надпись: «Село Троицкое умерло в… году». Как вскипает сердце при виде разбомбленного Цхинвала! Варвары! Преступники! Судить того, кто это сделал! Вы не знаете адрес Гаагского трибунала? Я хочу подать заявку на того, кто разбомбил Троицкое. Через два дома – только третий жилой. Брошенные дома с пустыми глазницами выбитых рам, бурьян, захлестнувший село. Кто угробил и стер с лица земли мою Богданиху? Кто разорил и уничтожил Починки, Екатериновку, Аршуковку, Андреевку, Ильинку?.. Да, это — Центральная Россия. Что, никто не видит, что за глянцевыми фасадами городов нет России? Черная пустая территория. Выезжайте из города и катите, куда глаза глядят, снимайте на видео деревни подряд – разоренные, вымершие. Это круче фантазий на тему ядерной зимы. Хичкоку не снился такой фильм ужасов.
Старики в Троицком брошены всеми – политиками, начальниками, депутатами. Кандидаты перед выборами заезжают, правда. Наивные бабульки голосуют за того, кто искренней обещает. Очень популярен сын юриста.
В магазине, оказавшемся в частных руках, – очень странный ассортимент. Дорогие пресервы, лимонад, чай. Сигареты раскупают раньше следующего привоза, хлеб бабульки часами караулят два раза в неделю, чтобы хватило. За чем-нибудь в райцентр съездить – почти сто рублей туда-сюда.
Характерная особенность Троицкого – здесь не торгуют спиртным. Пиво в магазинчике порой бывает, самогон гонят почти все, но не продают. Совесть село не потеряло. С утра косяк озабоченных хмурых мужиков идет навстречу автобусу в соседнее село. С обеда едешь – замечаешь в лесу медитирующих сидящих товарищей, прислонившихся к деревам.
Наивный я был. Думал – вот полгодика потрачу, перекрою церковь, проведу газ, попрошу священника, да и уйду себе с чувством выполненного долга. На три года в первый раз затянулись мои мучения. Сколько же я помотался в Троицкое – на автобусах, на попутках, пешком. Денег нет, материалов нет. Встретил знакомого раз, он спрашивает: «У тебя нет работы на церкви?» «Работы полно, денег нет». Он говорит: «Ничего, на Бога можно и бесплатно поработать». Так меня это удивило, что взял я его. Поработали мы с ним на Троицком храме, потом, когда дали на церковь священника, приглашал меня директор один строить церковь у него в селе с нуля. Четыре года жизни моей. Слава Господу – построили, там сейчас служба давно. Я и туда с собой Юрку брал. Работящий парень. Из святых русских алкоголиков. Он и сейчас со мной вместе, на Троицком храме. По второму кругу. Мытарств…
Баба Клава – маленькая добрая старушка, с удивительно добрыми, ясными глазами. Ей давно за восемьдесят, но она такая шустрая, ловконькая. Сама за сливой на дерево лазит. Тетя Маруся – ее сестра. Так мы с ними подружились, так сроднились. После того как я уже дела батюшке передал, мы так и остались самыми родными людьми, в гости друг к другу ездим, звоним. И жена моя, и дети их любят. Невозможно таких людей не любить. Соль земли.
Раз приезжал в гости. Баба Клавдя блинами угощала своими замечательными. Ставила чайник, яичницу жарила по-быстрому.
Рассказывала последние сельские новости:
– Батюшка от нас ушел…В церкви отопление разморожено, всю зиму не топили. Священников присылают служить только по большим праздникам. Крест на колокольне рухнул…
Да видел я этот крест. Лазил уже наверх. Батюшка бывший нанимал каких-то ребят, они поставили на колокольне луковицу. Умудрились ее слепить без каркаса, просто из жести склепали. Тридцать метров высоты – когда внизу ветерок, наверху ураган. Ясное дело – ветер всю конструкцию разрушил, вокруг внутреннего стояка луковица с крестом крутится, как волчок, в непогоду. Снимать это надо было срочно, пока не рухнуло на кого… Оно и к лучшему – совершенно к этой архитектуре нельзя луковицу приклеить. Шпиль должен быть высокий, так и на старой фотографии видно.
Вот так и оказался я на Троицкой церкви второй раз, и верный брат мой Юрка работу бросил и со мной. Построили леса, разобрали и сняли луковицу, соорудили шпиль, поставили крест. Надели на колокольню шапочку. Понемногу отопление переварили, новый котел поставили, газ подключили. Служи – не хочу. Да вот именно – никто и не хочет. Ну кто поедет на маленький приход в умирающее село? На письма наши епархия не отвечает. Священников больше не присылают. Смысла нет из Пензы в такую даль гонять. А люди? Да разве на Руси кому-нибудь нужны простые люди? У нас политика какая? Инвестиции в человека. Инвестиции – вложения с целью получения прибыли. Вот для молодежи – и дворцы, и стадионы. Окупится это здоровьем нации. А в стариков вкладывать смысла не имеет – не окупится. К сожалению, и в церкви та же точка зрения. На наши звонки в епархию по поводу священника на праздник говорят: «Присылайте за батюшкой машину». Гони машину в Пензу, вези в Троицкое, потом отвози назад, за службу что-то надо дать. Это нереально – нет таких денег у села. Хотели бы бабульки на прием к владыке попасть – но это из области фантастики. Легче к губернатору записаться. Не верите? Позвоните в епархию – договоритесь о приеме. Не нужны старики и церкви – а вот это обиднее всего. Раньше бы я этого не сказал – хотелось побольше успеть сделать на храме, чтоб не прогнали за язык. А сейчас – нищему терять нечего. В зиму придется сливать из системы воду. Аминь.
Директор хозяйства помог – рамы мы связали на центральный барабан. Вставить бы – красота была бы. Но – некогда уже. Не с кем. Не на что. Брат Юрка ушел, одному мне трехметровые рамы не установить. Хотя… Может, по весне что даст Господь…
Бабушки мои чуют неладное. Блинами кормят, молоком поят. Баба Клавдя как-то оговорилась: «Ты совсем не уходи». Все они понимают. Мне надо семью кормить.
Думаю: неужели зря были все наши труды? Неужели не будет больше в Троицкой церкви службы? Неужели действительно умрет Троицкое? Ну, мне Господь не докладывал, чего Он хочет. Делай, что должно – и будь, что будет. Устроюсь пока на работу, зиму перекантуюсь как – нибудь. А весной…
Жалко мне бабулек. Да куда ж я от вас денусь, родные мои…
Валерий СЕРЯКОВ.
