1
Вот и прошел день, когда мы вспоминаем страшное 22 июня 1941 года, разделившее жизнь граждан СССР на «до», «во время» и «после». Всё меньше и меньше остается нас, таких граждан. Но все больше и больше мы вспоминаем всё с ним связанное, всё за ним последовавшее. Вот и на этот раз День памяти и скорби заставил меня вспомнить прошлое, задуматься над многим и, кроме того, разрешить небольшое недоразумение…
* * *
Рассказывают, что в XVIII веке для встречи августейшей особы, прибывшей в Санкт-Петербург с дурными намерениями, выстроили роту почетного караула, солдаты которой внешне были совершенно одинаковыми. Яснее намека не придумаешь! Если для встречи званого гостя Россия может найти сотню абсолютно одинаковых молодцев, то для гостей незваных она найдет миллионы разных, но не менее достойных! Гость всё понял и, как ныне говорят, «переговоры прошли в теплой дружественной обстановке».
Наверное, это легенда, но когда из Томской области в Президентский полк направили полтора десятка юношей, причем все голубоглазые и у всех рост более 180 сантиметров, – я вспомнил и эту легенду, и старую кинохронику.
* * *
3 февраля 1945 года, аэропорт Саки в Крыму. Мистер Черчилль обходит строй почетного караула. Обычный ритуал, но на лице премьера написано какое-то бульдожье желание мертвой хваткой схватить наших солдат. Позднее на вопрос, почему он так внимательно разглядывал русских, премьер Великобритании ответил, что хотел разгадать, в чем секрет непобедимости Советской Армии. Конечно, солдаты, составлявшие роту почетного караула, не имели портретного сходства, но сила духа армии-победительницы была одинаково ярко написана на каждом лице. Было от чего! За две недели до начала Ялтинской конференции Красная Армия освободила Варшаву и начала подготовку к наступлению на Берлин!
Черчилль в тот день наверняка вспомнил об отправленном им в отставку бароне Айронсайде Архангельском, главнокомандующем войсками Антанты на севере Советской России, о разгроме интервентов в Гражданской войне и успехах коммунистов в войне нынешней. Наверняка, он прикидывал и идеи своего секретного плана с кодовым названием «Немыслимое». По этому плану 1 июля 1945 года британские и американские войска в союзе с десятью–двенадцатью воссоздаваемыми гитлеровскими дивизиями внезапным ударом по нашим войскам должны были начать Третью мировую войну. Разработку плана поручили Объединенному штабу планирования военного кабинета, о плане не знали даже штабы британских родов войск, но через «кембриджскую пятерку» (знаменитую разведгруппу Кима Филби) о нем получило информацию наше руководство. Разумеется, Генштаб и Ставка приняли меры для спасения мира от новой трагедии. Это стоило нам немалой крови – пришлось ускорить действия наших войск для разгрома основных сил Германии. Замысел Черчилля дорого обошелся и немцам – во время бессмысленной бомбежки Дрездена англо-американской авиацией, начавшейся как раз в заключительный день конференции, погибло около ста тридцати пяти тысяч женщин, стариков и детей. Перечитайте роман «Бойня №5, или Крестовый поход детей» американца Курта Воннегута, пережившего в немецком плену эту бомбежку! Знаменательно, что именно советские войска освободили из плена семерых чудом уцелевших в дрезденском кошмаре американских солдат, один из которых вошел в число наиболее значительных американских писателей XX века.Гитлер и фашизм тут были уже ни при чем – это было первое предупреждение Советскому Союзу. Неслучайно в США этот роман Воннегута был занесен в список «вредных» книг и изымался из библиотек! Второе предупреждение состоялось позднее, когда США без всякой военной необходимости сбросили на Японию две первые атомные бомбы. Третья и последующие предназначались нашим городам, и в их числе были не только Москва, Ленинград, Свердловск, но и пункты куда менее значительные, вроде Томска.
Так что Черчилль, всматриваясь в лица советских солдат, не только пытался разгадать секрет нашей непобедимости, но думал и о том, сумеют ли вчерашние союзники одолеть такую массу героев.
* * *
Высокая политика всегда находит отражение в самом «низу». Нас, похожих иногда внешне, иногда характерами, иногда лишь фамилиями, действительно очень много. Помните, как устами Олега Ефремова один из героев фильма «Живые и мертвые» отвечает журналисту Синцову (Кириллу Лаврову): «На моей фамилии вся Россия держится – Иванов!» Из нашей области на фронт ушли более тысячи Ивановых, а всего на полях сражений Россия оставила около ста тысяч солдат, имевших эту фамилию. А ведь были не только Ивановы-Петровы-Сидоровы, но и тысячи носителей простых русских фамилий от Андреевых и Борисовых до Филипповых и Яковлевых, тех, на ком держалось и будет держаться наше Отечество!
* * *
Неудивительно, что в рассказах о войне появляются недоразумения, связанные с одинаковыми фамилиями их носителей. Вот одно из них.
Недавно друзья, вхожие в центральные архивы, прислали мне копии представлений к наградам нескольких томичей, упомянутых в моей книжке «…Кто погиб за Днепр…», посвященной Герою Советского Союза Александру Калашникову и томичам, не успевшим толком закончить Асиновское военно-пехотное училище, но брошенным на форсирование Днепра осенью 1943 года. Написанные на поле боя, не всегда аккуратные, не всегда безупречные по стилистике и орфографии, эти пожелтевшие листочки по-настоящему интересны, без прикрас передают дух времени. Среди присланных было представление к ордену Славы командира орудия Анатолия Васильевича Попадейкина, подписанное командиром 7-го гвардейского воздушно–десантного полка майором Б.А. Рабиновичем. Полк, наступая в Карпатах, 27 октября участвовал в освобождении Ужгорода, за что получил почетное наименование «Ужгородского». Многие солдаты, сержанты и офицеры полка, в том числе и сержант Попадейкин, получили ордена и медали. Деталь: наградные документы проходили через руки полковника Л.И. Брежнева, начальника политотдела 18-й армии, в которую входил Ужгородский полк. Будущий генсек начал войну бригадным комиссаром и закончил ее генерал-майором, продвинувшись за все три с половиной года всего на одну ступень. Это уж потом на больного Леонида Ильича посыпались не всегда заслуженные ордена и звания, на фронте же он честно и скромно прослужил «от звонка до звонка».
Честь русскому солдату
Мне всё это было интересно, но только Анатолий Васильевич Попадейкин, один из героев упомянутой книги, – впоследствии начальник Томской телеграфно-телефонной станции, – в Карпатах не был, ему довелось дойти лишь до Днепра. Вот что он рассказывал мне о тех днях – Нам еще в училище выдали новые шинели из английского сукна. (Я успел-таки износить такую шинель, не знаю, правда это или нет, но нам говорили, что это личный подарок Георга VI, короля Великобритании, воинам Красной Армии. Отличное сукно, только абсолютно негодное для нашего климата. – Л.П.). Когда началось форсирование, их много было, наших асиновцев, куда ни глянь – зеленые шинели. А на второй день – серые есть, а зеленых почти не видно… Мы переправились ночью под непрерывным обстрелом, кто на чем: на плотах, на крестьянских лодках. Еще на переправе потеряли половину роты. Комроты ранило, роту принял комвзвода, взвод пришлось принять мне – у меня было два курса техникума до училища, да и рост приличный, вот и стал я старшим сержантом. Окапывались почти в воде. Лужи, песок, холодно, но противник на берег не пускает. Встретил тут нас партизан украинский, показал путь по заболоченному участку, выскочили на берег. Держались против контратак с танками, но не отошли. Ранило в щеку, остался в строю. А потом – тяжело…
После ранения А.В. Попадейкин долго кочевал по госпиталям, а затем на костылях вернулся в Томск, в 1946 году окончил техникум. Мы с ним немало общались в мирное время. О его наградах я знал, но в их числе не было ордена Славы, да и не артиллерист он, а пехотинец, и в операциях IV Украинского фронта не участвовал. Но в присланной мне копии документа написано: Анатолий Васильевич Попадейкин! Лишь в нынешнем мае я узнал, что в наградном листе назван полный тезка «моего» Анатолия Васильевича. Он тоже вернулся в Сибирь, жил и работал в городе Северске, недавно ушел из жизни, пережив моего героя на полтора десятка лет. Мне не довелось с ним познакомиться. А выяснить детали помогла благородная идея томских телевизионщиков, предложивших родным павших героев и тех, кто вернулся с фронта, но не дожил до наших дней, выйти с портретами своих родных в День Победы в составе Бессмертного полка. Юля Попадейкина шла в этом строю c портретом прадеда-артиллериста …
Так что не только Ивановых-Петровых-Сидоровых, но и обладателей более редких фамилий на фронте было немало, Попадейкиных, например, – более пятидесяти. Вот и получилось, что многие считали двоих Анатолиев Васильевичей Попадейкиных одним лицом, да и я не сразу разобрался в ситуации.
* * *
Более пятидесяти Попадейкиных… Уходят они, наши ветераны, прекрасные люди, гордость Отечества… Но уходят не только они.
Наши предки еще в XVIII веке создали неподалеку от Томска деревню Попадейкино. Естественно, добрая половина ее жителей, как и жителей нескольких соседних деревень, носила одну фамилию. Место было выбрано удачно. Левый берег Томи, здесь уже довольно широкой и когда-то очень богатой рыбой, тайга со зверьем, грибами и ягодами, пахотные земли и пастбища, отобранные у леса. Красота! В 1941 году на фронт из Попадейкина ушла если и не рота, то минимум взвод сибирских мужиков, защитников Москвы, Ленинграда, Сталинграда, освободителей Европы. А потом куда-то ушла и сама деревня. Формально она еще числится, в документах написано: «садово-дачный населенный пункт» – несколько домиков, постоянно в них никто не живет, хотя числится шесть человек. Разумеется, нет и никакого производства. Уходит сибирская деревня, уходит само понятие «сибиряк». Закономерный процесс? Или все-таки наша общая трагедия? Нечего вздыхать? Ведь нам никто не угрожает, Москву больше защищать не потребуется, все само образуется, обойдемся без деревень?
* * *
И совсем уж личное. В Лагерном саду, одном из красивейших мест Томска, в память о войне и Победе создан мемориал. На его стелах – имена десятков тысяч воинов-земляков, павших в боях за Родину. Наша редкая для Сибири фамилия упомянута там один раз: Пичурин Ф.Д. Моего отца звали Федором Дмитриевичем, и вы, наверное, понимаете, что я почувствовал, впервые увидев этот текст, когда я еще ничего толком не знал о судьбе папы. Это уж позднее мне сообщили три разные даты его гибели, все три – довоенные. А на стеле имя другого Пичурина, однофамильца и, наверное, родственника – Фридриха Дмитриевича, сержанта, пропавшего без вести на двадцать первый день войны.
* * *
Да, многого не знал и о многом не думал сэр Уинстон Черчиль. Впрочем, нам тоже полезно побольше знать о нашем прошлом и почаще задумываться о нем…
Лев ПИЧУРИН
